Снимали картину по произведению Вс. Аксенова "Звездный билет". Фильм назывался "Мой младший брат". Збруев и сыграл младшего брата - Димку Денисова, сыграл увлеченно и искренне. Личное совпадало с утверждаемым литературой, так казалось актеру. Однако в этом кажущемся совпадении немедленно обнаружились сильные и слабые стороны познаваемого человеческого типа, появились элементы вполне мальчишеской игры в симпатичное и притягательное, но не слишком достоверное. "Меня пригласили на пробы и как-то очень быстро утвердили. Затем мне было просто и ясно объяснено, что единственное, что от меня требуется, - ничего не играть, быть самим собой. Никто, вероятно, не мог предположить, что это и было для меня самым страшным. Еще в училище я старался, как можно глубже запрятывать свое ,,я", играть что-то стороннее, чужое. Помогали и костюм и грим. И вдруг остаться ,,голым", да еще при этом не потерять естественности перед мрачной зоркостью киноаппарата. Я испытывал ужас, я стеснялся себя. Мне казалось, что я слишком откровенничаю перед камерой. Смотреть этот фильм, когда он был уже сделан, я так и не смог...". [...]
Задачу, которую поставили перед Збруевым авторы, можно определить как игру - не быть собой, но играть себя. И это не противоречит уже сказанному: создателей фильма интересовал не конкретный человек, а некто в джинсах, похожий на тех, кого встречали тогда на улицах. Ни сюжет, ни образ не требовали глубины и серьезности, не требовали ни размышлений, ни обнаружения смысла поступков. Актеры были поставлены во вдвойне трудные условия: не преодолевать умозрительность сюжета и образов, а воплощать придуманное. Збруев легкий актер. Он органично входит в картину, органично присутствует в ней: хорошо движется, сохраняет завидную естественность, избегает глубокомыслия при произнесении немного выспренних и наивных сентенций. Мало кто заметил подмену: актер отказался от опыта своей собственной жизни, чтобы поиграть в возможный, предполагаемый характер. Мало кто заметил, что его легкость рождается не из овладения образом, а из умения скрыть, замаскировать свою собственную зажатость, застенчивость, страх внешне правдоподобным поведением. Збруев играл свою мальчишескую фантазию, то увлекаясь, отдаваясь ей полностью и раскрепощаясь, то относясь к ней как бы с некоторым недоверием. Недоверие рождалось тогда, когда драматургия предлагала слишком легкое решение, когда простота оказывалась простоватостью, легкость легковесностью. Не хватало опыта и мастерства, чтобы преодолеть драматургическую неконкретность. [...]
В общем решении фильма, где все определено логикой предположения: вот такова, как мы, авторы, думаем, современная молодежь, - только в двух эпизодах актеру удалось сказать что-то свое о мальчике Димке. В этих эпизодах есть пережитое, истинное, простое и по-человечески волнующее. Именно здесь актером раскрывается очень важная мысль - Димка начинает понимать, что в жизни все определяет нравственный опыт, а игра, в которую все они играют, непременно будет иметь весьма плачевный исход. Вот в ресторане и бьется он, и кричит, и плачет, как бы прорываясь к истинности, к самому себе и через это к Галке. Еще более точна и органична вторая сцена с Галкой - объяснение в общежитии. Димка не верит Галке, ведь она совершила предательство. Он говорит дурацкие и пошлые слова, сам уже зная, что они таковы: "Великолепно! Вы в новой роли... мадемуазель! Вы, конечно, отравитесь, а в клипсах у вас цианистый калий!" Игра? Да, но это уже игра отвергнутая, игра побежденная. Димка Збруева страдает сам, слова - это издевательство и над самим собой. "Комедия" продолжается чисто формаль?но, но от нее уже тошнит, от этого ненавидишь себя - вот что играет Збруев. Точно построена мизансцена: Димка все время стоит спиной к Галке, она не видит его лица. А лицо это действительно красноречиво: все мускулы сведены от боли, от тоски, от отчаяния. Но не так-то просто стать человеком, обрести себя. Голос еще лжет, играет, но глаза говорят о действительном страдании. Здесь-то и открывается важнейшая черта в демаскировке Збруевым своего героя: слова - это действительно "треп", они не личны, они не выражают индивидуального. Человек рождается вопреки им. И это толкование принадлежит актеру. [...]
Через два года Збруева пригласили сниматься в фильме "Чистые пруды" по сценарию Б. Ахмадулиной, написанному по рассказам Ю. Нагибина. В предыдущих ролях Збруеву приходилось сталкиваться с образами своих современников, в "Чистых прудах" - с другим поколением - поколением предвоенным, на долю которого выпали самые суровые испытания. Сергей - герой Збруева - появляется на экране мальчиком, выпускником школы. Уходит из фильма взрослым человеком. Временной отрезок мал, но психологическое взросление героя вбирает в себя человеческую жизнь. Война ускорила его: смерть настигает мальчика, рано ставшего мужчиной и солдатом. [...]
Роль Сережи давала актеру возможность вырасти, прожить на экране зрелость, сконцентрированную войной. Вот в этих "взрослых" эпизодах Збруев напрочь отказывается от игры во что бы то ни было. Драматургия не давала возможности проследить за развитием характера героя. Она складывалась как бы из этюдов, в которых проявлялось то или иное свойство характера. Это усложняло задачу. Збруев находит общую единую примету, которая и помогает ему ориентироваться в хаотическом материале. Сергей контужен, стал плохо слышать. В те моменты, когда он переживает сильное потрясение, глухота становится полной. Збруев исключает всякое патологическое толкование. Оставаясь в эти страшные минуты наедине с собой, его герой еще острее воспринимает происходящее. Погибают друзья, о гибели их слышать страшно, лучше не слышать, а верить в невозможное. Мать сообщает ему страшную новость: "Оська погиб под Ельней". Сергей - Збруев глохнет на глазах, теряется контакт, нарушаются связи. Глухота выражается пластически: теряется гибкость, скованы движения. Он отодвигается, отстраняется, а затем кричит отчаянно, умоляюще, так громко, чтобы слышать себя: "А я не слышу! Я ничего не слышу!" Збруев как бы хочет закрыться от правды, но все в нем перевернуто, опрокинуто. Он готов вымаливать ложь, только бы свершилось чудо: "Он жив? Мамочка, он где-то на фронте. Я найду его. Он жив". Он убеждает мать, убеждает себя. Актер раскрывает отчаяние от понимания истины и нежелание до конца поверить в случившееся. Слова - мучительная скороговорка - как заговор. Рушится детство. Повзросление не проходит безболезненно. Вдруг теряется чуткость, появляется озлобленность, грубость, жестокость. Збруев стремится обнаружить причины поступков. [...]
Годом раньше снялся Збруев в фильме "Пядь земли", где сыграл молоденького лейтенанта, который родной дом покидал дважды: один раз в пионерлагерь уезжал, второй - на фронт. То, что в "Чистых прудах" только пунктирно намечено, в этом фильме стало предметом рассказа. Военные будни показаны глазами очевидца - вчерашнего школьника. Рассказанное Мотовиловым посвящено меньше всего ему самому. Он - один из многих. [...]
Збруев раскрывает как бы два пласта в характере своего героя: мирный и военный. В его веселой отчаянности, в лихости еще виден мальчик, кажется, чуточку "играющий" в войну, но в то же время уже есть и опыт, и умение распределить свои силы, чувство ответственности за других. В этом фильме Збруев учился слушать и молчать. Во многих эпизодах его присутствие не несет сюжетной нагрузки. Только по скупой, сдержанной реакции узнаем мы о его мыслях. Вот Бабин (актер Е. Урбанский) вспоминает о своей предвоенной жизни, о том, где работал, о чем мечтал. И вдруг с какой-то детской обидой вспоминает, что так и не научился на аккордеоне играть, все хотел, да сказали - слуха нет. Мотовилов не прерывает его и не отвечает на вопросы. Ни то, ни другое не нужно Бабину - ему нужно выговориться. Мотовилов именно это и понимает, поэтому так молчаливо его внимание, так сосредоточенно, так располагает к рассказу. Фильм снят в хроникальной манере: строго, просто и достоверно. Сдержанно и скупо работает актер. И если сцепился Мотовилов с капитаном Яценко, то в словах обида и злость не за себя. Он не видит логики в словах капитана: "А он что, какой-нибудь подвиг совершил?" Ответ звучит устало, Мотовилов Збруева уже понял, что объяснять этому человеку бессмысленно: "Никакого такого подвига он не совершал. С сорок первого года воюет человек - какой еще подвиг нужен? Ранен три раза. Связист такой, что куда угодно пойдет, слова не скажет..." Ключом ко всей роли становится сцена, в которой Мотовилов опять-таки не произносит ни слова. Берег Днестра. У самого берега группа бойцов, смертельно уставших после тяжелого боя, раненых. Сидит под скалой командный состав полка, те, кто остался жив. Разговор рваный, бессвязный. Вдруг глаза всех обращаются к реке: плывут две лошади. Немцы открывают огонь. Вот ранена одна лошадь. Пулеметная очередь добивает ее. Скрывается голова под водой. Через несколько секунд исчезает и вторая. Зритель видит лица людей, наблюдающих за рекой. С первой же секунды обрывается разговор. Все испытывают одно чувство, но проявляется оно по-разному. Мотовилов Збруева тоже смотрит на реку. Сначала это напряженное внимание - еще есть надежда. Но вот зритель уже не видит, что происходит на реке, но знает, потому что в глазах Збруева можно прочесть все. На смену надежде приходит страдание, без слез, без экзальтации, - словно по тебе палят, словно тебя убивают. А затем - холодная ненависть, мужская, солдатская беспощадность. Фильм открывал закадровый голос Збруева. Мы еще не знали его героя, но знакомство уже состоялось. Актер нашел нужную интонацию рассказа. Тихо и как будто невыразительно рассказывает Мотовилов Збруева о себе, о других - рядовых войны. В голосе нет ни мальчишеской ломкости, ни аффектированности, ни взволнованности, только суровое спокойствие, которое дается опытом и пониманием сути происходящего. И в двойной хроникальности - изображения и комментария - был определенный смысл: здесь проявили себя в полной мере мужество и стоицизм, которые дает зрелость. Актер взрослел. Приходил опыт. А его все еще помнили мальчиком в джинсах. "Причем, несмотря на джинсы, положительным мальчиком, - говорит Збруев. - А я их уже ненавижу. Нельзя безнаказанно продлевать детство, нельзя застревать на одной точке. Хочу идти дальше, во взрослость".
Шилова И. Александр Збруев // Актеры советского кино. М.: Искусство, 1971. Вып. 7. С. 68-81.
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=337
Док. 626730
Перв. публик.: 21.05.80
Последн. ред.: 21.05.10
Число обращений: 0
Збруев Александр Викторович
|
