Хриплоголосый усач, весь в черном и при неизменной широкополой шляпе - в этом образе Михаил Боярский когда-то щеголял, а ныне просто существует изо дня в день. Носит его не как парадно-выходной костюм, но как обиходное платье, которое ему, спору нет, идет, хотя и пообтерлось за годы. Таков он на телеэкране ("Домино", "Белый попугай", "Боярский двор"), таким он появляется в свете и представительствует от лица "питерской интеллигенции", такого знает и хочет публика - а он со своей стороны готов соответствовать. Первым звоночком, переливистой трелью прозвенела роль пылкого влюбленного Теодоро в Собаке на сене. Снедаемого страстью молодого испанского красавца он играл во всеоружии актера на роль романтического героя. Костюмное кино распахнуло хищные объятия, и год спустя по львовским камешкам французских мостовых зацокали копыта, и под куражливое "пора-пора-порадуемся на своем веку..." показалась великолепная четверка осанистых храбрецов и гордецов, рыцарей удачи - Д`Артаньян и три мушкетера.
Порывистый гасконский бретер стал для М. Б. звездным часом и приговором, подкинул его в поднебесье всенародной славы и бросил в каземат этой славы, осчастливил и выжег клеймо. Нога в стремя, шпага из ножен, лихо подкрученный ус, победно сверкающий глаз - попадание было точным, даже слишком точным и потому роковым. Д`Артаньян и М. Б. срослись до полной неразличимости, и далее в каждом из невеликой череды его героев последующих десятилетий - и в удалом разбойнике из Человека с бульвара Капуцинов, и в папаше-капитане из Пеппи Длинныйчулок, и в обедневшем графе доне Сезаре де Базане из одноименного фильма - поселялся настырный гасконец. Запатентованный знойный экстерьер М. Б., разошедшийся умопомрачительными тиражами настенных календарей, тысячами курортных сумок и кошельков кустарного производства, а также долгими гастрольными турами ансамбля "Диапазон", был для "фабрики грез" во-первых и в главных, а индивидуальный экстерьер характера и судьбы - уже во-вторых, в не слишком существенных. Поэтому даже тогда, когда М. Б. доставался лиходей - скажем, шевалье де Брильи в Гардемаринах..., Фернан де Морсер в Узнике замка Иф или главный герой Тартюфа - все равно мушкетер при плаще и шпаге не дремал и давал о себе знать в жесте, интонации, взгляде.
Попытки выбить его из седла, стряхнуть с себя М. Б. предпринимал редко. Может быть, последняя - в Таможне, где он в неожиданной роли скромного правдолюбца чуть ли не единственный раз за свою актерскую карьеру решился показаться коротко стриженным. Жертва, однако, не возымела должного эффекта, фильм остался безвестным.
Между тем, хоть и начинал он в кино с водевилей (Нинарди в Соломенной шляпке) да сказок (кот в Новогодних приключениях... и волк в Маме), а была у него ранняя роль, может быть, лучшая из сыгранного им и обещавшая совсем другого М. Б. Это Сильва из Старшего сына. В вампиловской пьесе двое дружков, один из которых с подачи второго (а именно Сильвы), выдает себя за внебрачного сына главного героя, были выписаны не так выпукло, как семейство Сарафановых. Но М. Б. сумел справиться со вполне условным разбитным малым, понял его и исполнил в остром и точном рисунке. Вот если бы судьба распорядилась таким образом, что за Сильвой потянулась ниточка ролей в другую, не мушкетерскую сторону... Но она распорядилась иначе, и шептать ей сегодня за это "merci beaucoup" М. Б. едва ли хочется.
АЗАДОВСКИЙ Роман. Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. I. СПб, "Сеанс", 2001
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=123
Док. 626665
Перв. публик.: 21.05.00
Последн. ред.: 21.05.10
Число обращений: 0
Боярский Михаил Сергеевич
|
