Вряд ли Олег Иванович Борисов был чертовски обаятелен, хотя в его исполнении даже злые герои становились обаятельными, и Борисов не боялся сыграть и представить обаяние зла. Но и необаятельным, неприятным он быть не боялся. Не боялся не понравиться разноликим своим зрителям (вот только, оказывается, переживал иногда, когда его путали с другими - с Анофриевым, например, или с каким-то гэбэшником, но даже это временами его, наоборот, не расстраивало, а радовало). Надо ли быть обаятельным, например, Григорию Мелехову? Борисовский Мелехов в товстоноговском "Тихом Доне" был зол, запутан и несимпатичен, как бывает зла, запутана и несимпатична несчастная мятущаяся и мечущаяся душа. [...] Он был действительно запутавшимся и оттого злобным российским обывателем, потерявшим в жизни все из-за проклятой катастрофы - а что, он мог быть другим?
На экране Борисов впервые явился в комедийном амплуа - незадачливый плут Голохвостый из комедии "За двумя зайцами". Комедийное амплуа с тех пор за Олегом Ивановичем как-то не закрепилось. [...]
Чаще использовали его "рефлектирующий талант" в ролях сомневающихся интеллигентов и трагических героев. Трагической фигурой был его Астров в спектакле Олега Ефремова, трагедией становилась история Процентщика в додинской "Кроткой", трагическим героем был Павел в последней театральной работе Борисова - в "Павле I" Мережковского в постановке Леонида Хейфеца. Хотя, перевернув ту же мысль наоборот, можно сказать, что даже цари в его исполнении приобретали черты мятущихся русских интеллигентов.
Борисов из тех артистов, у которых не было взлетов и падений. По крайней мере видимых. Точнее, у него просто не было падений. То, что какие-то роли удавались меньше, было очевидно только ему одному. [...] В "Слуге" Вадима Абдрашитова - человек, достигший степеней известных, чиновник, но по всему - вылитый Мефистофель; вот он в "Параде планет" того же тандема Абдрашитов-Миндадзе - человек-пустота; вот "Рафферти" - профсоюзный подонок, который выбирает "правду", а на самом деле готов на все ради спасения собственной шкуры; в "Крахе инженера Гарина" - страшный зарвавшийся гений. Даже в "Проверке на дорогах" герой-партизан Соломин не внушает тех симпатий, каким нас учили другие, "догермановские" комиссары. Хотя, конечно, и эта "концепция" не выдержит проверки "на Борисове": был в его кинобиографии умный и влюбленный в свою профессию директор школы Свешников в картине Фрумина "Дневник директора школы", была картина "По главной улице с оркестром". В театре, у Товстоногова, он играл все или почти все - в том смысле, что на Борисова понятие амплуа не распространялось. Пока не прошла "любовь", Товстоногов выжимал все, чем наградила природа артиста.
[...] Театральные спектакли живут и умирают, иногда сильно "старея" по пути. Киноленты не умирают, они могут только бесконечно стареть. Но даже самые, казалось бы, актуально-современные роли Борисова не устарели, - все равно они были "над" (или "за"). Потому-то и отказывали ему в былые времена от некоторых ролей. Боялись сурового таланта.
ГАВРИЛОВ К. Память об Олеге Борисове жива // Независимая газета. 1999. 10 нояб.
