Про внезапную смерть Олега Даля рассказывали страшное: пил, зная, что нельзя, никого не оказалось рядом, захлебнулся, задохнулся. Не хотелось этого слышать: он был как ветерок издалека; ветру не хватило дыханья? Между тем, все сходилось. Остался один - от него всегда сквозило одиночеством. Никто не помог - врожденной беде, разлитой в светлых глазах, зияющей в бесшабашности, сильно отдававшей фатализмом, помочь нельзя. Ушел так рано - он вообще был как бы не вполне отсюда, здесь его ловили, но не поймали. Григорий Козинцев, отдавший Далю роль Шута в Короле Лире, называл его "мальчик из Освенцима". Обреченный.
Не так уж много он сыграл, не так уж часто доставались ему роли первой величины и фильмы высшей лиги. Тут сказалась и инстинктивная, по-видимому, нелюбовь к нему киноначальников, и его собственный достаточно витиеватый характер, и объективная невозможность одеть его в роль без индивидуальной прецизионной подгонки, чего равно не предполагают ни поточный метод производства, ни авторствующая режиссура.
Роль, принесшую ему популярность, Крестовского в Земле Санникова, он не любил - настолько, что даже отказался до конца озвучить: про "миг между прошлым и будущим" спел Олег Анофриев. "Купившись" на Землю..., стал потом отчаянно бояться халтуры. Вполне ее не миновал, зато кое-чего настоящего и стоящего лишился, пока дул на воду.
Его "лишние люди" - Печорин, о котором он мечтал всю жизнь и которого сыграл в телепостановке Анатолия Эфроса По страницам журнала Печорина, Сергей из эфросовского же фильма В четверг и больше никогда, Зилов из Отпуска в сентябре, экранизированной Виталием Мельниковым "Утиной охоты", - пробивались к зрителям с трудом; кому-то суждена была многолетняя "полка", кому-то малые тиражи и "ограниченные показы". А ведь именно эти роли были словно для него созданы, именно в них он выговорил истинно свое - о том, какую казнь во все времена и в любых пространствах выбирает общество для суверенной и не способной своим суверенитетом поступиться личности. Хорошо еще, что под конец карьеры и жизни ему досталась царская забава - исполнить роль Флоризеля в иронической стилизации Евгения Татарского, ранее превратившего его в человека-волка из Золотой мины, а здесь, в Приключениях принца Флоризеля, поручившего Далю сыграть особу, которая в силу своего положения лично определяет, как ей соотноситься с прочими.
Даль был не из победительной породы героев-любовников, но притягивал к себе, как мощный магнит. Случается такая любовь: с первого взгляда знаешь, что все будет со слезами, с муками, знаешь, что принадлежать тебе суженый не станет, да и не твой он суженый, и вовсе ничей, только что собственной судьбы - и тем неотвратимей притяженье. Даже когда от него требовалось предъявить "отрицательное" обаяние - сыграть того же матерого уголовника в Золотой мине, или офицера-мздоимца, совершенную моральную развалину, в Звезде пленительного счастья, или оборотня-властолюбца, в буквальном смысле слова лишенного всего человеческого, в Тени, - все равно получалось обаятельно, все равно были тайна и блеск. Пусть холодный, как у бенгальских огней, но от того не менее завораживающий. А уж когда его наряжали в роли романтические, этот мальчик из московского пригорода сверкал и блистал, словно урожденный сказочный принц, причем принц мог быть и в самом деле царственной особой, а мог - как в Жене, Женечке и "Катюше" - юным интеллигентным чудиком, "мушкетерствующим" посреди страшно реальной войны. Первой ролью тогдашнего студента "Щуки" в кино стал Алик Крамер в фильме Мой младший брат. И в этой постной экранизации затравленного и прославленного аксеновского "Звездного билета" Даль оказался лучше всех - его мальчику действительно виделась внезапно перед ним распахнувшаяся, полная звезд бездна мировой культуры, он был действительно оглушен и воодушевлен звездным дождем надежд и возможностей. Дальнейшее - крестный путь прочь от иллюзий. С зигзагами и отступлениями к временным очарованиям, которым не может не поддаться истинно и насквозь артистическая натура, но все туда же - к физически острому ощущению невозможности жить и петь в клетке и невозможности забыть о прутьях и замке. Чем дальше, тем злее, просветленней, неотразимей делалось его самостояние. Долго прожить на таком накале нельзя.
Даль был актером по всем статьям культовым, хотя этим словом тогда не то, что не злоупотребляли - вовсе его не употребляли. И через десятилетие реальность существования культа Даля удостоверит посвященный ему сайт в Интернете и специальные мероприятия по поводу его годовщин.
После его ухода казалось, что кто-то немедленно должен его на экране заменить. Казалось, что невозможно кинематографу без такого актера, что стало в нем без этого ветерка душновато; что без этой хрупкости, как бы взыскующей защиты, но на самом деле маскирующей волю и лихую мужественность, маловато любви; без этой ломкой, угловатой, "цепляющей" грации, без этой совершенной ни на кого непохожести - скучно, обыденно, пошловато.
Замены не сыскалось. Нужен был не кто-то похожий, а кто-то точно такой же - ни на кого не похожий. Нужен был новый Даль. Такого не бывает. Тем более не могло быть во время, когда проблеск иных далей наглухо замуровали в тупике начала 1980-х гг.
БАСИНА Н. [Олег Даль] // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. 5. СПб, 2004.
01.12.2004
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=1273
Док. 626381
Перв. публик.: 01.12.04
Последн. ред.: 19.05.10
Число обращений: 0
Даль Олег Иванович
|
