Юрий Богатырев казался счастливцем и баловнем, он был талантлив разнообразно. Вероятно, на него так же уповали его учителя в Московском художественно-промышленном училище, как и те, кто вел его во Всесоюзной творческой мастерской эстрадного искусства. Само собой, на него уповали педагоги "Щуки": он из того же шумного, яркого гнезда, что Андрей Миронов и Константин Райкин. Начинал в "Современнике" и отдал ему семь лет, прежде чем ушел во МХАТ, обновлявшийся тогда Олегом Ефремовым. Это случилось в1977 г., и к тому времени Богатырева уже приветило и оценило кино, персонально - Никита Михалков: подряд были сыграны не имеющие родственных связей друг с другом, разные по составу крови и клеток персонажи: красноармеец Егор Шилов, обветренный на фронтах Гражданской войны, в Своем среди чужих...; гротескный господин Максаков, которого ждет в подпаленном со всех сторон Крыму, бормоча и ломая ручки, кинодива в Рабе любви; восторженный, капризный и дураковатый Серж Войницев в Неоконченной пьесе для механического пианино. Театром он был замечен еще раньше, после роли герцога в Двенадцатой ночи. Меж этим герцогом и королем, его последней ролью в телевизионном фильме Дон Сезар де Базан, сомкнули ряд герои разного чина и звания, происхождения театрального и кинематографического: из классики, русской и мировой, из советской современности. И все, что он получал в годы своего обучения, оставалось при нем. Забавность линии, изобретательность пластических ходов, которыми Богатырев владел как художник, сказывалась и в его сценических работах, и в том, что он делал в кино, где мог, скажем, одним коротким и веселым росчерком представить гротескного царя Николая в "Носе". Предписываемые законами эстрады и "щукинской" школы неожиданность, легкая ударность, блеск жеста, вкус к трансформации - всем этим Богатырев владел в совершенстве. Но и подробным и обстоятельным психологическим письмом тоже: без этого умения не вышел бы ни доктор Львов в Открытой книге, ни другой доктор - в Моем папе - идеалисте, ни многие его актерские сочинения в театре. Вообще же работать Богатырев предпочитал в смешанной технике, акварель чувствовал в той же мере, что сангину, находя возможным их сочетать; по ролевым обстоятельствам умел быть пастельным и угольным разом - в строгих, но живых рамках одного характера. Его кроткий очкарик Филиппок из Объяснения в любви физически крупен, как все герои Богатырева и он сам, нежен до прозрачности, но мгновениями сухо графичен; губастый подонок Ромашов в Двух капитанах подан жирно, как позже - громкоголосый Саяпин (Отпуск в сентябре), разъевшийся зять Стасик (Родня), предводитель дворянства (Очи черные).
Богатырев был привычен к любым условиям и не привередничал: список ролей, которые он сыграл в Художественном театре, длинен и пестр, как длинен и пестр список кинорежиссеров, которые с ним работали. Заметив это его "непостоянство", важно заметить и другое: кто однажды встретился с ним как актером, тот искал встречи с ним снова и снова. Так было не только в кино (союз с Михалковым, сотрудничество с Виталием Мельниковым), но и в театре: Анатолий Эфрос не представлял себе работы во МХАТе без Богатырева. Они сделали Клеанта в "Тартюфе" так, что речевой рисунок этой роли резонера был подчинен стремительному темпу: словно бы над Клеантом, оппонентом Тартюфа, угрожающе нависал регламент, в который никак не уложить доводы разума, излагаемые шестистопным ямбом. Клеант и боялся быть прерванным, и боялся самой сути того, что спешил как можно более четко сказать; вкус к таким наслоениям задач был характерен для Богатырева, он справлялся с ними наслаждаясь. Богатырев хранил в себе ребенка, и мгновения, когда вдруг прорезался простодушный голос этого ребенка, были драгоценными: так на секунду таял стальной Штольц, соблазненный пирогом с обломовскими грибами, и огоньки в его светлых глазах шли в пляс, а холеные пшеничные усы не могли скрыть мальчишеской улыбки. Так в идиоте Манилове, потрясающем невозможными кудряшками и взмахивающем ручищами-кувалдами, светилось невозможное счастье от того, что все в его жизни складно и мило, что жена очаровательна, детки прелестны и вот еще такой замечательный господин изволил в гости пожаловать.
Игровое, фантазийное начало было в сердцевине дарования Богатырева. Это начало проявляло себя, за какие бы роли он ни брался (а играл он умных и глупых, веселых и печальных, благополучных и потерянных), какие бы сложности ни предполагал очередной авторский текст и режиссерский замысел. С Богатыревым как бы соглашались играть вместе не только легкие в этом смысле на подъем комедиографы (от Уильяма Шекспира до Михаила Рощина), но и Лев Толстой (Виктор Каренин в спектакле Эфроса "Живой труп"), и Антон Чехов (Тригорин в ефремовской "Чайке", Войницев в Неоконченной пьесе...), и Федор Достоевский (Чужая жена и муж под кроватью, роль Бобыницына). Что же это было за невезение нам, почему именно такие - играющие, пленяющие, победительные - умирали до срока.
СОЛОВЬЕВА И., САВЕЛЬЕВ Д. 02.02.1989 Умер Юрий Богатырев // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. 5. СПб, 2004.
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=104
Док. 626286
Перв. публик.: 02.02.89
Последн. ред.: 19.05.10
Число обращений: 0
Богатырев Юрий Георгиевич
|
