[...] Мы познакомились, когда он был уже очень популярен, о нем много писали, его работы в театре и в кино мгновенно разбирались коллегами-критиками буквально по косточкам. [...] мне, наконец, был сделан вполне официальный заказ. Тоном, не принимающим возражений, Юра сказал: "Через месяц мне будет сорок. Чтоб села, написала и мне подарила. Срок вполне достаточный, а уж опубликуешь потом или нет - неважно. Пиши для меня про меня. Договорились?"
Писать "для него и про него" оказалось, как это ни смешно, делом нелегким. Все, что ни начиналось словами "Актер Юрий Богатырев" или "Народный артист" или любыми другими, выглядело в этой ситуации нелепо. Так вот и возник сам собой этот рассказ, эссе или новелла - как ни обзови - "Картинки Муромцева". Как только имя заменилось (вместо Богатырева - Муромцев), все сразу само пошло. [...]
[...] Муромцев известный актер, заслуженный артист республики, лауреат всяких разных премий и фестивалей, и фотокарточки его продают во всех киосках. Причем, и это объективно, он - не однодневка какая-нибудь, а действительно очень хороший актер. Один из лучших. Из самых. Хотя и молодой еще - до сорока ему прилично. [...]
Злой и добрый... [...] Бывает саркастичен и язвителен. Иной раз - до жестокости. И все же - не злой, определенно. Добрый? Пожалуй. В том смысле, что никому не сделает пакость, что не откажет в помощи, не отвернется от тебя в несчастьи. Если, конечно, будет знать, что есть несчастье, что нужна помощь. Если скажешь. Сам - не почувствует, не заметит. И не оттого, что нечуток, - оттого, что умеет защититься от чужих невзгод. Зато именно поэтому он неплохо разбирающийся в людях, обладает удивительным, редкостным даром видеть в них лучшее, почти недоступное обычному взгляду. [...]
Я, наверное, до сих пор не знаю - какой он, Муромцев. Хотя самонадеянно думаю, что знаю. Он "складывается" в моем представлении из нескольких "образов". Впрочем, это уже особый разговор - Муромцев и его "образы"` (не те, что на сцене и в кино, а те, что в жизни). Во-первых, Муромцев работающий. Аккуратный, точный до педантизма, никогда никуда не опаздывающий, назубок знающий текст роли (хотя учить роль для него адово мученье, одна из самых неприятных и трудных сторон профессии). Выдумщик, импровизатор, в общем - артист. Работать с ним - удовольствие для хорошего режиссера, и большое облегчение для плохого: сам все сделает. На вопрос, как ему работалось с одним очень средним режиссером, Муромец выдал очередной крылатый афоризм: "А что, он мне почти не мешал!"
Муромцев номер два - для чужих и малознакомых людей: уравновешенный, корректный, внимательный. [...] Он немного траст голосом, мягко опуская его в конце фраз, говорит веско (и взвешенно), и производит великолепное впечатление на журналистов и зрителей тем, что "в нем нет ни капли актерства".
К тому же самого себя такого он блестяще потом пародирует. Это уже Муромцев номер три - для своих, когда их не слишком много сразу. [...] Объектом для иронических эскапад может быть кто угодно и что угодно. Он не прочь элегантно позлословить,о коллегах, и вовсе не обязательно за глаза. [...]
Он всегда хотел быть актером, во всяком случае, с тех пор, как себя помнит. И всегда это скрывал от окружающих и от родителей. [...] в артисты решился идти в уже достаточно зрелом возрасте. [...] в нем постепенно развивается искреннее и болезненное недовольство тем, как складывается его собственная актерская судьба. До работы он всегда был жаден, а когда стал знаменит и вроде мог бы успокоиться, вдруг вбил себе в голову, что все его забыли, все затирают.
Сказать по чести, доля истины в этом есть: он действительно способен на большее, чем до сих пор удавалось сделать. Развернуться во всю свою ширь и мощь, выложиться до последнего предела - вот чего Муромцев жаждал, а роли такой не было. Увы, в таких ролях постановщики видели артистов посубтильнее: Муромцева было слишком много. Это пугало. Его было много во всем, а любая избыточность (в том числе и таланта) всегда настораживает. [...]
[...] в каждой новой роли он был абсолютно иным. Ничего, ни единой черточки от предыдущей. Он словно выскальзывал из рук как раз в тот торжественный миг, когда казалось, что вот его уж и ухватил, и раскусил, и понял. Он вывертывался как угорь из всех прикладываемых к нему схем, всякий раз оставляя тебя в дураках, да так легко, так ловко, так артистично, а ты, со своим "ключиком", уже было подобранным к "ларчику", сиди и утешайся мыслью, что тебя снова надули.
[...] Он ломал все привычные стереотипы, все клише. Его надо было так и воспринимать, как вечно ускользающую реальность, без жестких очертаний, как загадку без разгадки, а этому нас не учили. [...]
Ролей - самых разных - было множество. Всегда они были неожиданны (к печной его неожиданности так и не можешь привыкнуть), но даже лица его на сцене и экране, подчас вовсе без грима, мало походили на его собственное лицо. [...]
[...] Вот что интересно: сколько разных дураков и мерзавцев переиграл на сцене и в кино, сколько пустозвонов, трусов и врунов. Конечно, хороших, благородных, умных, храбрых, честных было куда больше, но этих-то как много было! И хоть убей, ни одного из них не хотелось заклеймить. Он их не разоблачал. Он влезал в шкуру каждого, обживал ее как дом, и начинал понимать: почему так, а не иначе живет, и думает, и поступает этот человек. [...] И ему делалось жаль. Не то, чтобы он прощал персонажу трусость, эгоизм и прочее. Но жалел, как всякого, обделенного чем-то хорошим и важным в жизни. Потому и был таким разным, неповторяющимся, неуловимым всегда. Ускользающей реальностью. [...]
ПАВЛОВА И. Картинки Муромцева // ЭиС. 1997. 24 апр. - 15 мая.
Док. 626285
Перв. публик.: 19.05.97
Последн. ред.: 19.05.10
Число обращений: 0
Богатырев Юрий Георгиевич
|
