В начале 1989 года, не дожив месяца до собственного сорокадвухлетия, умер актер Юрий Богатырев. Ни прежде, ни потом наше кино таких лиц не знало, и Ю. Б. словно для того и появился, словно оттого и был столь недолго, чтобы загадать загадку и оставить ее без ответа.
Он не принадлежал ни к одному из известных актерских типов. Почти двухметровый гигант, который с одинаковой легкостью становился суперменом или рыцарем без страха и упрека, как Егор Шилов (Свой среди чужих, чужой среди своих), и млеющим от экстатического восторга трепетным идиотом вроде Манилова (Мертвые души) или Сержа Войницева (Неоконченная пьеса для механического пианино). Это тело могло быть отлитым из стали, и тогда с мужественностью его героев, с их пружинистой ловкостью и складностью мало кому по силам было соперничать. Это тело могло быть ватным и демонстрировать принципиальное отсутствие суставов и позвоночного столба. Его голос, обладавший всеми оттенками звукового спектра, мог от низкого благородного баритона взмывать к визгливому фальцету, старчески-надтреснуто дребезжать, звучать глухо и бесцветно или, напротив, по чеховскому определению, быть "жирным и сочным барским голосом".
О, восхитительные богатыревские кретины, недоумки Саяпин (Отпуск в сентябре) или предводитель дворянства (Очи черные) - Ю. Б. равных не было в умении изумленно открыть рот, зажмуриться в сладчайшей улыбке и громко зарыдать от обиды или умиления, а через мгновение столь же громко заржать от удовольствия. Правда, доведенные до отчаяния, подобно Стасику из Родни, они могли в сражении за попранное свое достоинство устроить жутковатое танцевальное ристалище, обратив в поле боя даже танцплощадку в захудалом провинциальном кабаке.
Прекраснодушные застенчивые интеллигенты Ю. Б. совершенно непонятным образом оказывались теми "стойкими оловянными солдатиками", с которыми мир может делать что угодно и не может сделать ничего. Это были интеллигенты без грана фальши, чистопробные - со всей способностью к наивному восхищению жизнью и со всей готовностью к сопротивлению пошлости, - как писатель Филиппок (Объяснение в любви) или доктор Андрей Львов из Открытой книги. Богатыревские интеллектуалы на экране умели думать, не насупливаясь в демонстрации процесса мышления, его трагические герои, такие, как Тишков (Две строчки мелким шрифтом), страдали с необыкновенной полнотой и самоотдачей, вызывая фантомную боль даже в человеке, утратившем душу. А не знающая удержу и узды витальная энергетика красавца Андрея Штольца (Несколько дней из жизни И. И. Обломова) мгновенно, как в стену, упиралась в воспоминание о рыдающем пухлогубом мальчике в башлыке, которому предстояло быть перелепленным в жизнерадостного столичного денди.
Ю. Б. природа наделила феноменальным актерским "инструментарием", он сам был фантастической пластичности "материалом". Текучий, как вода, он с легкостью принимал форму любого сосуда, ему было чем ответить на любой запрос - характерностью ли, интеллектуальностью ли, драматизмом. С ним из фильма в фильм работал Никита Михалков (Ю. Б. был единственным бессменным участником периодически обновляемой "труппы Михалкова"), с ним пять картин подряд сделал Виталий Мельников, он вообще был одним из тех немногих московских актеров, которых любили снимать едва ли не все ведущие режиссеры "Ленфильма", где как раз универсальность и интеллигентность ценились всегда.
Актерство - не как человеческое качество, а как профессия - в Ю. Б. нашло необычайно яркое воплощение. Если бывают в природе люди, способные вмещать в себя весь объем этого понятия, то Ю. Б. несомненно был именно из их числа. И, возможно, краткость его земного бытия - прямое свидетельство того, как это прекрасное и страшное занятие вычерпывает до дна человеческую жизнь.
ПАВЛОВА И. [Юрий Богатырев] // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. 1. СПб, 2001.
