Широко улыбаясь, Алексей Балабанов столь кратко и односложно отвечал критикам после премьеры своего полнометражного дебюта - фильма Счастливые дни по мотивам Сэмюэля Беккета, что те прямо залюбовались: до чего он походил на герметичного беккетовского героя! Не зря кривые детские буковки, предваряющие его, героя, появление, подсказывали: "Это - я".
Беккет, поэт пустоты, явил сонм полутеней, как бы этой пустотой и рожденных. Сумеречный мир А. Б. перенес в печальный, подернутый сыроватым туманом, пустой Петербург, по прямым проспектам которого одиноко дребезжал одичалый трамвай, а по Ломоносовскому мостику цокал копытцами ослик с плюшевыми ушками. Режиссер словно брал в ладони фигурки персонажей городского дна - чудаков, бродяжек, хрупких задумчивых проституток - и, как замерзших воробышков, отогревал своим дыханием. Вспоминалось "новое кино" Чехословакии шестидесятых - высшая оценка для дебютанта. Улыбка режиссера была улыбкой победителя, сознающего собственную силу.
У него, что редкость, есть позиция - и она парадоксальна. А. Б. не снисходит к "народу" и не льнет к "бомонду", не считается ни с конъюнктурой, ни с дежурными аксиомами самодовольного "общественного сознания" - словом, всякий раз "пишет поперек линованной бумаги", но всякий раз оказывается в фокусе кинопроцесса и всеобщего внимания.
Даже промахи его логически необъяснимы. После Счастливых дней, доказавших, что А. Б. чувствует материю европейского модернизма, он отчего-то экранизирует "Замок" так, словно Кафка был не провидцем и реформатором прозы, а литературным функционером, вздумавшим осветить проблемы трудоустройства молодого специалиста. Впрочем, из этого фильма критики узнали сюжет знаменитого романа и с пониманием отнеслись к мытарствам землемера, намеренного, несмотря на козни бюрократов, потрудиться в глубинке.
Но следом А. Б. снимает стилистически безупречную трехчастевку Трофимъ. Начало века, мужичок из ревности зарубил брата и подался в Петербург. Физиологически ощутимы здесь и сетка дождя, сквозь которую проступали согбенные фигурки пробирающихся по слякотному городу прохожих, и спертый воздух захудалого борделя, где прямо от теплой широкой груди душевной девахи отрывает Трофима полиция. Пристав крякнул после подобострастно поднесенной ему чарки, к восхищению бандерши молодцевато заехал мужику в рыло, и покатился Трофим на каторгу...
Нить этой нелепой судьбы плетется в эпоху "оптовых смертей" и никому не интересна на грозовом фоне катастроф русско-японской войны, о которой под закопченными сводами петербургского кабака хрипло надрывается гармонь спившегося инвалида. Хотел того режиссер или нет - на кадры его фильма легла тень войны в Чечне. Сколок жизни, демонстративно лишенный какого бы то ни было назидания, тревожил неким невысказанным вопросом.
Брата от ценителя "герметичных" Кафки и Беккета никак не ждали. Уличная баллада о киллере Даниле не только стала хитом видеорынка, но и вызвала всплеск уже подзабытого общественного энтузиазма. Но кем, как не эстетами и авангардистами - Копполой, Леоне, Верхувеном - созданы популярнейшие фильмы мирового кино. Инъекции изысканной культуры растворены и в образной ткани Брата: когда Данила, постреляв из обреза, присаживается у стенки, рядом с трупами, и заводит с трясущимся от ужаса пареньком неторопливую беседу о своем любимом "Наутилусе" - как не вспомнить уроки Беккета?..
А. Б. снимал фильм-загадку: кто он, его Данила, - мычащее животное, отпетый негодяй или благородный герой нашего времени, этакий городской Робин Гуд? Действительно, его жертвы - те, кого на дух не переносит человек массы: рэкетиры в шароварах с лампасами, темные дельцы в малиновых пиджаках и, конечно, чужаки с неарийскими носами. Равно "пахучими" эпитетами гвоздит Данила и кавказцев, и американскую рок-музыку, тлетворному влиянию которой поддается заблудшая девчонка-наркоманка, по-отечески им опекаемая.
Провокативный фильм явно "соблазняет малых сих" - лапидарные высказывания Данилы "по национальному вопросу" неизменно вызывают одобрительное ржание люмпенов, а ладный облик этого немногословного паренька словно бы наглядно подсказывает молодежи "делать жизнь с кого". Но, как водится, талантливое произведение само подправляет своего создателя. Черный юмор и реализм, доходящий до очистительного цинизма, помогают нарисовать безотрадные картины общества с разрушенными нравственными опорами: чего стоит сцена, в которой простая русская мама, воспетая почвенниками "соль земли" и народной мудрости, с оханьями и причитаниями спроваживает непутевого сынка в город, чтобы, как говорится, "человеком стал" по примеру старшего брата-киллера. Ксенофобская рознь густо разлита в мире фильма и является отравленным воздухом, которым дышат люди дна: грязный алкаш в коммуналке поносит немцев, в словах "благородного" Данилы о кавказцах и евреях - отвратительный душок... Что до патриотизма, то о притеснениях русского человека толкует мерзкий брат Данилы, а бандитский босс так и сыплет народными пословицами и поговорками.
А. Б. привел на экран русского парня, чьи карманы трещат от американских долларов, по сути - городского стервятника и мародера. Обществу, научившему молодежь бестрепетно убивать, уже не отвертеться от такого героя.
Что бы ни говорил А. Б. в своих интервью - почвенники растерзали бы этого "патриота" за фильм Про уродов и людей. Подумать только: в эпоху Старых песен о главном снять фильм о садомазохизме! Так и слышатся визгливые вопли о растлевании демократами народной души. Но фильм взрывчат отнюдь не обильной демонстрацией женских ягодиц, скандальные слухи о которой роились еще во время съемок.
В чинном петербургском семействе, где живет девушка Лиза, папочка-инженер витийствует за обеденным столом о чем-то туманно-возвышенном; длинноволосый, похожий на поэта жених Лизы вдохновенно служит нарождающейся музе кинематографа; в другом семействе слепая мамочка разучивает классические романсы со взятыми на воспитание китайчатами, сиамскими близнецами, - апофеоз прогресса, либерализма и гуманизма. Но с черного хода просачиваются сюда скабрезные открыточки, и вот грохнувшегося о паркет инженера провожают в последний путь, обнаженная Лиза дергается под розгами, прямо в гостиной снимаясь для порнографического фильма, - причем ручку киноаппарата крутит ее романтический вздыхатель, а про снег, серебрящийся в лунном сиянии, китайчата распевают уже в дешевом балагане, пристроенные туда как приманка-диковинка.
А. Б. делает плотскими откровенные социальные метафоры: кадры, где утонченную Екатерину Кирилловну с особым сладострастием, явно наслаждаясь властью над госпожой, сечет плотненькая бойкая горничная - лучший образ предвестья революции. Герои фильма - лики России: Лизу сопровождает музыкальная тема первого бала Наташи Ростовой, а сиамские близнецы - "телесная" пародия на сам герб Российской империи.
Один из китайчат стал алкоголиком, и вот на Востоке, куда в конце концов отъезжают близнецы, Россия благополучно спивается, а на Западе, куда, окрыленная новыми надеждами, едет Лиза, - предается мазохизму. Нет в нашем кино бесстрашнее сатиры на отечественную ментальность, чем кадры высветляющегося лица Лизы, когда по ее гордо обнаженным ягодицам мерно хлещет плеть брутального наемного садиста. "В лунном сиянии снег серебрится..." Это самая скорбная песнь о Родине, исполненная кинематографистом.
А. Б. - патриот, парадоксально безжалостный к национальным фетишам. В Трофиме - к мифу о народе-богоносце: его герой, невинно помаргивающий глазками-бусинками, уютной округлостью напоминает то ли мужичка-лесовичка, то ли Ивана Москвина в роли толстовского Поликушки, но при этом является бессмысленной каплей исторического потока. В Брате - к "мифу Раскольникова", кающегося убийцы с больной совестью. В фильме Про уродов и людей - к мифу о культуре, защищающей от варварства: здесь зло входит в интеллигентскую среду, как нож в масло, и защиты от него потому и нет, что сами жертвы тайно предрасположены к пороку.
Дразня и провоцируя, А. Б. крушит "священных коров". В его фильмах они разлетаются в куски... Неужели впрямь все они пустотелы? Рад ли этому А. Б. - или за его широкой улыбкой скрываются предостережение и горечь?
КОВАЛОВ О.[Алексей Балабанов] // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. 1. СПб, 2001
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=70
