Фильм "Мертвый сезон" сделан в стилистике, близкой к документальной. Нервность и резкость облика современного западного города - улицы с огнями реклам, кафе, набережные, отели, механистичность и неорганизо?ванность жизненных ритмов, экран телевизора с международной информа?цией как эстетическое средство воссоздания образа сегодняшнего мира, старая кинохроника, пресс-конференции, документальные кадры впере?межку с игровыми...
В таком контексте от исполнителя требовалась предельная сдержан?ность. Всякая внешняя яркость, броскость актерской манеры сделали бы героя неконтактным с тем миром, в который он помещен силою необходи?мости. Банионис играет приглушенно: едва заметная усмешка, легкое дви?жение руки, полуповорот головы, долго не мигающие глаза и неожиданно обезоруживающая, будто бы простодушная улыбка говорят больше, чем могли бы сказать самые пространные внутренние монологи или длинные "психологические" проходы вслед за камерой.
Если бы попытаться последовательно описать поведение Баниониса в "Мертвом сезоне", то получится, что, кроме двух-трех эпизодов активного кинематографического действия (бегство, драка и т. д.), вся роль состоит из малопримечательных в пересказе сцен, диалогов и... молчания. Актер умеет сказать много при самых минимальных внешних затратах. Умеет молчать без нарочитой многозначительности, без видимых исполнитель?ских усилий. Интересно наблюдать работу Баниониса не в узловые моменты фильма, а в эпизодах, которые у другого исполнителя вполне могли бы стать проходными.
Вот одна из встреч Ладейникова с Савушкиным. Двое сидят в машине. Савушкин говорит, Ладейников - вполоборота к нему, на переднем сиде?нии - в основном слушает. Его лицо взято оператором крупно, занимает центральную часть кадра. И видно, что Ладейников-Банионис не только реагирует на каждое слово партнера (вслух или про себя), но продолжает свою, понятную ему одному, сложную работу мысли. "Не надо суетиться", - бросает он Савушкину. Сам Ладейников кажется абсолютно спокойным. Но вот он покрутил ручку приемника, поймал Москву, знакомый и далекий в эту минуту гул демонстрации на Красной площади, - и лицо его, не теряя сосредоточенности, совершенно неприметно для собеседника изменило вы?ражение. Появилась грустная задумчивость, какая-то мечтательность. И это переключение в другое состояние произошло естественно и неуловимо.
Стиль фильма требовал от исполнителя самоограничения. Но нужно было показать и масштаб личности Ладейникова, иначе все авторские по?строения теряли смысл. Банионис - актер, чрезвычайно чуткий к автор?скому замыслу, но только ли в актерской чуткости дело?
В самом начале картины с экрана говорит советский разведчик, пол?ковник Р. И.Абель. Говорит он вполне обычные вещи, но есть какой-то секрет в воздействии личности этого почти легендарного человека, и неволь?но боишься оторвать глаза от экрана, пропустить хотя бы одно слово. Мо?нолог длится недолго, и подлинный разведчик уступает на экране место вымышленному. Но для того, чтобы зритель после документального кино?интервью поверил бы актеру, одного мастерства - исполнительского и режиссерского - было уже недостаточно. Нужен был хотя бы приблизи?тельно равноценный масштаб личности, сила интеллекта - то, чего нельзя сыграть и без чего в данном случае не было бы фильма.
Вероятно, выбор исполнителя решил в конечном счете именно это обстоятельство. Главное, что покоряет в герое Баниониса - не самообла?дание и находчивость и не умение перевоплощаться, а остро осознанное чувство собственного достоинства - во всех возможных и невозможных обстоятельствах. И тогда, когда он действует "в образе" Лонсфильда и когда он просто Ладейников. Источник этого чувства отнюдь не высокомерие, а сознание гуманистического характера того дела, которому он слу?жит. И чувство человеческой ответственности за все происходящее в мире.
АБ Евгений. Донатас Банионис // Актеры советского кино. М.: Искусство. С. 39-51.
