На самом деле, я не настоящий кинорежиссер, по первой профессии - я филолог, окончил московский университет, отделение драматургии театра. [...]
Сначала я стал литературным, театральным критиком. Как театровед я объездил многие города России - тогда в российской периферии были замечательные театры. Потом судьба забросила меня на административную работу, - я был своеобразным администратором, занимался кинематографической редактурой, старался делать для кинематографа все, что от меня зависело. Это было время крупных режиссеров, значительных фильмов. Вы, наверно, слышали о непростой судьбе картины Хуциева "Застава Ильича"? На дачу к Хрущеву возил эту картину я и был единственным, кто выступил в ее защиту. Так шла моя жизнь. Потом я понял, что нужно менять судьбу. Годы оттепели сменились заморозком, [...] административная карьера мне была глубоко противопоказана, и я пошел сдавать экзамены на Высшие Курсы Кинорежиссеров. [...] Но я сдал экзамены и стал слушателем. Это был очень удачный курс - Панфилов, Агеев... И был снят фильм "Комиссар". Но сначала я не собирался снимать эту картину. Я написал сценарий к фильму, в котором должны были играть Черкасов и Чирков. Это была история людей, которые ехали с Дальнего Востока в Москву, история о крахе иллюзий людей 30-х годов. Но так получилось, что я вспомнил рассказ Гроссмана и мгновенно представил себе будущую картину, - может, это миф или аберрация памяти, но сейчас мне это именно так представляется.
[...] Я позвонил Сергею Герасимову, с ним у меня были очень добрые отношения: на его студии я хотел снимать картину. В это время он на Урале, в Миассе, работал над очередной картиной. [...] Позвонив, я спросил у него: "Могу я к вам приехать? - А что случилось? - спросил он. - Я хочу вам показать сценарий, который не могу до этого показать никому другому". И я вылетел в Миасс.
[...] Герасимов сказал: "Поезжайте, начинайте работать, но только молчите, кто бы что ни говорил". Молчать я не умею и должен с полной уверенностью сказать, что, если бы не помощь Сергея Афанасьевича, не его авторитет, эту картину никто бы никогда не запустил. А так ее запустили с тем, чтоб при первой возможности сбросить под откос. [...]
Мне было ясно, что Мордюкова рождена на эту роль, - других актрис, кроме нее, я не видел. [...] Правда, она невероятно трудна в работе, при очевидной легкости и естественности на экране.
Если Мордюкова была изначально найдена, то с Магазаником было сложнее. [...] Некоторые очень талантливые актеры отказались сниматься в картине. Я, конечно, видел на эту роль Быкова, он знал, что я его вижу - у нас шла своеобразная игра-кокетство, - мы присматривались друг к другу. И, наконец, был найден Быков. [...] Для моего поколения Соломон Михоэлс, этот еврейский гений, был мифом, легендой. [...] Ростислав Плятт, его коллега, как-то мне шепнул после просмотра "Комиссара": "А Быков-то у вас выше Михоэлса, выше". И, вы знаете, я ему поверил.
Я очень благодарен Шукшину, что он согласился сниматься в картине, несмотря на небольшую роль, не просто сниматься, он был среди немногих, кто выступил в защиту картины, когда ее избивали. Не была найдена только Мария, жена Магазаника, я никак не мог найти женщину, которая мне являлась во сне. И мы поехали на Украину снимать без Марии.
Почти каждую неделю приходили телеграммы о закрытии картины. [...] Несмотря на неутвержденную роль, начинаю снимать Раису Недашковскую. [...]. Но тогда она была очень неопытной актрисой и абсолютно не умела говорить. На меня сразу набросилась труппа. Мордюкова с Быковым задавили ее своим авторитетом. После первого съемочного дня ночью ко мне в номер пришел Быков: "Так, говорить она не умеет, выход один - все ее реплики ты передаешь мне. - Что же будет делать она? - недоумеваю я. - Она будет глухонемой. Ты не понимаешь, это метафора - это немота всего еврейского народа?!" И тем не менее Раиса у нас заговорила. [...]
Но я не ставил перед собой цель сделать антивоенный фильм, так же как и не делал фильм антисоветский. [...] Это фильм о России, не о евреях - евреи только строительный материал картины, - о трагической и светлой судьбе России. [...]
И тем не менее был суд, мне предъявили обвинение в растрате государственных средств в особо крупных размерах, - фильм-то стоил немалые деньги. К великому сожалению, потом долгие годы мне не пришлось заниматься кинематографом.
[...] Картину резали, жгли. Вышел соответствующий приказ об уничтожении картины "Комиссар". Мне позвонили и сказали, что во дворе киностудии им. Горького жгут мою картину. Все происходило за закрытыми дверями, меня никто не хотел принимать. Я решил обратиться в родной ЦК партии, посчитал, уж если обращаться, то к самому Суслову. [...] У меня установились доверительные отношения с его помощниками. [...] Мне повезло, в моей жизни было много порядочных людей: один из них - это помощник Суслова С. П. Гаврилов. Когда начали жечь картину, я ему позвонил, был уже поздний вечер, он оказался в кабинете. Говорю: "Жгут картину!" - Он: "Не может быть! Пишите Михаилу Андреевичу и звоните завтра утром". Я звоню, он мне говорит: "Приходите через час". Я пришел, он выносит мне резолюцию Суслова: "Товарищу Романову прекратить безобразие". Так резолюция серого кардинала остановила уничтожение картины, и она на долгие годы была отправлена под арест.
[...] Как ни удивительно, самые грустные дни, которые я пережил, - это дни взлета демократии в нашем демократическом сообществе: ликования, V-й съезд кинематографистов, свобода, гласность, освобождение полочных картин - и они, действительно, соскакивали с "полки" одна за другой, правда, потом куда-то фактически все исчезли, кроме двух-трех. Но у меня была ситуация абсолютно безвыходная: в ноябре 86 года меня вторично исключили из партии и исключил меня не кто иной, а Борис Николаевич Ельцин. Я достаточно критически относился к тому, что происходило тогда, и написал ему письмо, где на 80-ти страницах дал анализ ситуации в российском кинематографе, - это были мои предложения, что сделать, чтобы наше искусство не замерло во времени. В ответ последовали репрессии: меня заочно исключили из партии, открыли очередное уголовное дело. [...]
Но наступил знаменитый Московский кинофестиваль 87 года. [...] Состоялась пресс-конференция, я тоже попал на нее, - меня почему-то пропустили. [...] Один колумбийский критик спросил: Господин Климов, а что, уже все полочные картины освобождены? Его сразу заверили, что все. И тут нечто иррациональное меня подняло, и я прошел через весь этот переполненный зал, наступая на чьи-то ноги, ничего не видя перед собой, только побелевшие физиономии своих коллег, и сказал: 20 лет я молчал, теперь дайте мне сказать. [...] Пресс-конференция после этого почему-то сникла, на меня двинулась армада телевизионщиков, фотокорреспондентов, - я никогда ранее с этим не сталкивался. Когда я вырвался из их объятий, в коридоре меня ждал весь белый Э. Климов, председатель пресс-конференции, он прошептал: "Вы знаете, что ваша картина не нравится Горбачеву?" [...] На следующий день Горбачев принимал Маркеса, и тот рассказал ему о моем демарше. Дана была команда сверху. Через день мне позвонил замминистра нашего кино и спросил: "Вы все еще настаиваете, чтоб ,,Комиссара" показали?" [...]
Был назначен просмотр в Белом зале Дома кино, в том самом зале, где в 67 году меня исключили из партии за того же "Комиссара". [...] ...уже во время последовавшей за просмотром пресс-конференции пришла телефонограмма: "Есть разрешение, картина ,,Комиссар" выйдет в прокат".
Вскоре картина была показана на Берлинском кинофестивале. Так из "черной" дыры мы вырвались на Запад. [...] На Западе у "Комиссара" невероятно успешная судьба, у него очень много крупных международных призов, в том числе очень важные для меня церковные призы. [...]
У картины за рубежом очень много призов. [...] В Германии картина "Комиссар" была признана самой успешной русской картиной в послевоенной Германии, ее там и сейчас показывают 5-6 раз в год. На Западе, в отличие от России - это только для информации, это не вызывает у меня восторга - у "Комиссара" огромная пресса, о нем написаны сотни статей, о нем снято несколько фильмов. Все это, конечно, меня радует, но, повторяю, я-то снимал фильм для России, для своего народа. [...]
Не хотелось, чтоб все было в прошлом. [...] Пока суд да дело, я написал... нечто - не хочется говорить, сценарий, сейчас все стали писать сценарии, и они воспринимаются как подделка, - я иначе отношусь к этого рода литературе. Это одновременно еще и роман. Он вышел в Германии, переводится на другие европейские языки. Называется "Возвращение в Иерусалим: история для кино, длиною в 20 лет", к сожалению, его сюжет уже растаскивают другие режиссеры.
Последние годы я живу в Германии. [...] Я пишу, читаю лекции в академии кино Германии и Швеции - за этим не стоит больших денег. Все еще мечтаю снять фильм о России. [...]
В России картина была номинирована только на "Нику" - премию получил Быков, Недашковская, получил оператор, получил композитор, - и ничего не дали Ноне Мордюковой, после чего она попала в больницу. "Забыли" об актрисе, которую Британская энциклопедия назовет лучшей актрисой ХХ столетия и именно за игру в фильме "Комиссар"! [...]".
АСКОЛЬДОВ А. "И тут я первый раз завязал шнурки..." [Записал А. Сотников] // Новый берег. 2004. N 4.
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=59
Док. 625729
Перв. публик.: 13.05.04
Последн. ред.: 13.05.10
Число обращений: 0
Суслов Михаил АндреевичЕльцин Борис НиколаевичГорбачев Михаил СергеевичХуциев Марлен МартыновичМордюкова Ноябрина (Нонна) ВикторовнаГерасимов Сергей АполлинариевичНедашковская Раиса СтепановнаПлятт Ростислав ЯновичБыков Леонид ФедоровичАскольдов Александр Яковлевич
|
