Среды: Академическая среда, Интеллектуалы
Кто-то, но не мы, придет и напишет о нем книгу.
Институт Философии РАН, ныне выселяемый из своего уютного особняка в центре столицы, все-таки издаст сборник воспоминаний о нем.
Документальный фильм о нем уже снят. Ставим галочку.
Где-то еще поставят памятник.
У нас же, тех, кто его просто успел застать - поколения местных интеллектуалов 00-х, - останутся апокрифы.
Вроде вот такого. Из последних.
Пятигорский говорит тихо, задумчиво: "Главная особенность России - не воровство, не коррупция, не глупость, не злоба..."
Переходя на еле слышное бормотание: "Не хамство, не тщеславие, не невежество... Главная особенность России... - вдруг переходит на крик: ЭТО ХУЙНЯ! ВСЯКАЯ ХУЙНЯ!!!"
* * *
"Ничего не писать... Ничего не запоминать..., - девочки радостно хлопают в ладоши, они еще никогда не видели такого Лектора с такими Требованиями. - А думать! Думать вместе, здесь и сейчас. Соучаствовать в мысли".
Наверное, лучше быть свидетелем или вести протокол - у тебя перед лицом что-то происходит, тебе предлагают стать соучастником. А вдруг это - преступление? Где гарантия, что кто-то, такой добрый снаружи, не втянет тебя в свои преступные планы? Где гарантия, что он тебя не опозорит, что он тебя не выставит на посмешище? - Радостный смех девочек умолкает.
Вот, ты закрываешь тетрадь с конспектами, прячешь ручку. Он в ответ выходит из-за кафедры в аудиторию. Вы сделали шаг навстречу друг другу - чтобы быть вместе. В месте, которое предназначено для мысли. Вместе с оставленным на столе микрофоном оставлены последние академические условности и псевдоприличия: половину лекции - если еще кто-то может так назвать это philosophy show - Пятигорский читает спиной к аудитории. Нет текста лекции, который зачитывается, есть лишь, видимо, общий план, да и тот в голове. Ты можешь задавать вопросы прямо по ходу дела, даже перебивая. Пятигорский ответит и будет благодарен за заданный вопрос.
Разговор продолжается.
* * *
В России, на родине, он бывал только наездами. Знаменитая еще живая тень самого знаменитого русского (советского? грузинского? европейского?) философа Мамардашвили. По крайней мере, так считают многие - именно тень. Призрак умершего философа.
Как можно полагать, что призрак умер? Что - он больше не вернется?
Зачем эта тень философа, чья фамилия переводилась с грузинского как "сын отца", приходила? Не пугать ли самозваных "детей философа Мамардашвили", которых столь много объявилось в начале 90-х, во время философского межсезонья в России.
Что могла им сказать тень философа, который даже не заметил себя? Всю жизнь Мамардашвили рассказывал о философии Декарта, Канта, греков и пр., пересказывал Делеза, Сартра каждый раз воспроизводя некую универсальную философию, ничью философию, философию тем более не философа Мамардашвили. Ничью философию, или - европейскую философию, поразительно слепую (или принципиально не понимающую) до всего русского и одновременно не замечающую того, как она сама сделана и делается. Не замечающую того, как она зависит от влюбленного взгляда девочки из третьего ряда, на глазах которой рождалась легенда об универсальной западной мысли.
У философии Мераба Мамардашвили была одна существенная черта, которую перехватил и его верный друг Пятигорский, - вера в серьезность мысли. Для этой веры философы даже использовали такое замечательное слово - рефлексия. Эта черта - последнее, что отделяет философа и публику в действии под названием лекция (Мамардашвили предпочитал слово "беседа", правда состояла такая беседа, как правило, из его же собственного монолога и об одном и том же: когда Пятигорский говорил о политике, он только говорил, что говорил о политике, - он говорит о сознании, всегда об одном и том же). И эту черту философ должен последовательно проводить, одновременно призывая присутствующих ее же и стереть: "Думай сам"! "Никто другой за тебя не помыслит, ты должен все помыслить сам"! - требовал от тебя и за тебя Пятигорский. Мысль, пожалуй, слишком серьезная, чтобы оценить ее по достоинству.
* * *
Самописный апокриф его биографии из "Философии одного переулка" гораздо убедительней его собственной жизни. Но надо, конечно, было обладать весьма тонкой чувствительностью, чтобы задолго до повального туда пришествия русских, уехать в Лондон. Знаменит Пятигорский был дружбой с Мамамардашвили и интеллигентностью на грани вызова. Этого последнего хватало для того, чтобы считаться почти диссидентом. Люди, которым за полтинник, сметают его свежевышедшие сборники с прилавков, их трясущиеся от волнения руки вызывают у окружающих какой-то доисторический ужас. Там же, где "лондонский дождь", Пятигорский не снискал славы "интеллектуального Абрамовича", ограничившись статусом профессора-буддолога.
Но если вернуться к тому, что достойно славы: дружба и соавторство с Мамардашвили книги "Сознание и символ", про которую ученица Пятигорского (и явно не без ведома учителя) написала, что "это самая сложная книга из всех написанных и сложнее ее написать невозможно". Пятигорский - это наглость Мамардашвили. И, одновременно, крах всех интерпретаций Мамардашвили как "одинокого философа".
Может, конечно, оно и хуйня. Но так уже ни у кого не получится. Кишка тонка.
Вячеслав Данилов
http://www.liberty.ru/layout/set/print/Themes/Umer-Aleksandr-Pyatigorskij
Док. 625170
Перв. публик.: 25.10.09
Последн. ред.: 27.04.10
Число обращений: 0
Пятигорский Александр Моисеевич
|
