Стояла мягкая теплая ночь. Редкие березы на склоне шумели листвой. Из сумрака горных хребтов Каркария выплыла луна, осветив своим серебристым светом заколосившуюся рожь.
Кочо Гяуров, с которым мы провели два с половиной партизанских года, покидал нас. Мы говорили мало. На обоих нахлынули воспоминания, и нам не нужны были слова.
Я мысленно возвращался к зимним вечерам, которые мы коротали в землянке отряда имени Антона Иванова. Я знал Кочо Гяурова давно, но тогда мне показалось, что я заново открываю его для себя. Кочо вел себя сдержанно, был рассудительным, и это заставляло даже пожилых партизан относиться к нему как к равному. К тому же он очень повзрослел за последнее время, все, что он говорил, отличалось ясностью и внутренней убежденностью, и я даже немного завидовал ему в этом. Присутствие друга наполняло каждого из нас уверенностью.
Но Кочо уходил, уходил в Брациговские горы вместе с нашей партизанкой Надей.
- Еще увидимся! - проговорил я с напускной веселостью.
- Конечно увидимся, - ответил Кочо.
И они ушли. На следующий день вслед за ними отправился и Атанас Юмерский - он хотел перейти в один из отрядов, действовавших в его родных местах.
Через некоторое время до нас дошли неясные слухи о том, что Юмерский был в Пловдиве, вел перестрелку, потом переправился через реку Марица на лодке и примкнул к среднегорским партизанам. Кочо и Надя остались в районе Брацигово, увели в горы несколько новых партизан, участвовали в бою на околице какого-то села.
6 июня вечером мы с Ваней Пандевым пошли на встречу с Делчо Ганчевым. Тот появился только к одиннадцати часам. Я уже считал, что встреча не состоится, и начал тревожиться, но он пришел радостный и взволнованный.
- Радиостанция из Лондона передавала очень важные новости, - торопливо объяснял Делчо. - Я задержался, чтобы их послушать... Открыт второй фронт.
Мы вскочили. Ваня Пандев засыпал его вопросами. [317]
Делчо рассказал нам все, что ему удалось услышать, но мы продолжали расспрашивать.
В те дни возле Лыджене мы виделись и с бабушкой Вани - Парашкевой Алексовой. Ее маленькое, все в морщинах лицо потемнело от солнца. Ей было за шестьдесят, но, несмотря на это, она оставалась жилистой, крепкой женщиной и никому не уступала в полевых работах. Она не верила в бога и судила о смысле жизни на основании собственного опыта.
Когда Ваня ушел в отряд, начальник полиции Стойчев нагрянул к ним в дом, учинил обыск. Ничего не обнаружив, полицейский подозвал к себе старую женщину и сказал ей:
- Вот видишь? Это автомат... Его пули ждут и тебя, и твоих детей, и твоего внука.
Бабка Парашкева посмотрела на него, и в ее глазах мелькнула улыбка:
- Хорошо, хорошо. Но только ведь и у моего внука есть кое-что похожее... Так что кто кого опередит...
Бабка Парашкева стала нашей неутомимой помощницей. Это она принесла нам в узле радиоприемник и батарейки к нему, а однажды, обмотав вокруг себя кожу для обуви, доставила ее нам через кольцо блокады. В другой раз принесла в узле гранату и патроны, замаскировав их фасолью. Солдаты ее остановили:
- Ты куда это идешь, бабка? Что у тебя в узле?..
- Фасоль. Вот собралась сажать, - ответила женщина.
Один из солдат хотел было проверить, но она сама начала развязывать узел:
- Смотрите, черные дьяволы, только поторапливайтесь, некогда мне тут с вами!
Солдат отказался от своего намерения и отпустил ее.
А сейчас она снова пришла из Чепино, чтобы повидать нас. Сняла с плеч узел и начала доставать из него принесенные продукты. Мне она протянула едва надрезанную колбасу "старец".
- Хранила ее для вас, - сказала она Ване. - Хотела еще в марте вам послать, да она еще не высохла...
"Старец" был тяжелым, как камень. С надрезанного конца виднелось затвердевшее сухое мясо и приправы. В нашем краю в "старец" кладут самое лучшее мясо. Люди хранят его месяцами и угощают им только в особых [318] случаях. Кроме "стареца" бабка выложила нам слоеный пирог с брынзой, жареную картошку и заставила нас поесть.
К вечеру, незадолго до наступления темноты, мы отправились через лес в Беловские горы. Нам предстояла встреча с отрядом Александра Пипонкова - Чапая. Едва мы поднялись к Нейовой скале, Ваня предложил перекусить. Ему, так же как и мне, не давал покоя "старец", но все же я возразил:
- Еще рано. Мы же недавно ели...
- Неужели ты не голоден? - удивился Ваня.
Упрямец шел следом за мной по крутому склону и все меня обрабатывал:
- Ты еще не проголодался, а я хочу есть...
Мы присели возле холодного ручья, отрезали по большому куску "стареца" и принялись за еду. Незаметно исчез один кусок, за ним второй - одной трети как не бывало.
- Ты же не хотел есть, а съел больше меня, - смеялся Ваня.
В полночь взобрались на Арапчал. Между деревьями виднелось черное летнее небо. Время от времени дул прохладный ветер и шелестел молодой листвой. Я снял рюкзак и подложил его под голову вместо подушки, но не успел лечь, как почуял запах "стареца".
- Все-таки хорошая штука этот "старец"... - завел я разговор, а Ваня словно только этого и ждал:
- Давай отрежем еще по кусочку...
По дороге мы останавливались еще в двух местах, и на следующий день от "стареца" ничего не осталось. Ваня задумался над пустым рюкзаком и, поскольку человек в любом случае находит для себя утешение, заявил:
