7 мая в реке Бистрица, под Чепино, полиция обнаружила труп человека. При нем не нашли никаких документов, по которым можно было бы установить его личность, но, судя по всему, водная стихия отняла жизнь у одного из партизан.
Два-три дня спустя в Ракитово, перед домом Николы Божанова, остановился мотоцикл. С него слез офицер. Жена Божана всполошилась: ее сына Гошо только что выпустили из-под ареста - подавленного, измученного побоями, и она подумала, что снова пришли его забрать.
Офицер вошел во двор, выбритый, надушенный, ухмыляющийся. Он не торопился заговорить и только крутил на пальце какую-то цепочку. Полицейский или жандарм не приходят в дом с добром. Тетка Елена стояла ни жива ни мертва.
- Ты должна пойти с нами! - проговорил наконец офицер.
- Куда пойти? - спросила женщина.
- У Чепино мы наткнулись на труп партизана. Нужно установить его личность. Похож на твоего мужа... [311]
- Никуда я не пой-ду! - закричала тетка Елена.
- Тогда кто-нибудь из родственников...
Но те стали уговаривать женщину пойти с офицером.
- Может быть, это совсем и не батя, - едва слышно проговорил ее сын.
О смерти Божана раньше всех узнали ракитовские власти. Они послали в Лыджене своих людей, чтобы те лично убедились, что действительно обнаружен труп Божана.
Божан лежал на лугу у Главеева моста. Одна рука у него была сломана и прижата к телу. В глазных впадинах и ушах осел речной ил. Его начали осматривать.
- Это он? - спросил полицейский.
Тетка Елена разрыдалась.
- Есть у него какие-нибудь особые приметы?
- На правой ноге шрам - когда-то укусила собака...
Тело перевернули - на ноге действительно был шрам. Один из ракитовских холуев вытащил нож и ухватился за черные волосы Божана... Завязывая мешок со своей добычей, головорез тогда буркнул:
- Мы за ним давно охотились. Теперь-то он уже не страшен...
Во второй половине дня голову Николы Божанова выставили на сельской площади. Тетка Елена, как только вернулась, решила увести детей из села, чтобы Гошо не пошел на площадь и с ним чего-нибудь не случилось: ведь мальчик может потерять сознание или вовсе сойти с ума. Думала отвести их к родственникам в Батак.
Так она предполагала, но не сумела их удержать. Она даже не заметила, когда Гошо успел перелезть в соседний двор и убежать на площадь.
По ту сторону площади, возле трактира, стояло человек пять-шесть. Из трактира доносились пьяные голоса. Фашистские прихвостни праздновали...
Издали лицо мертвого выглядело черным, словно высушенным. Гошо не мог разглядеть как следует его глаза, губы. В висках у него что-то застучало. Ему захотелось убежать отсюда. Но он не побежал. Он вглядывался в мертвое лицо, и ему вдруг ясно вспомнились глаза отца, тот чудесный свет, которые излучали они, согревая его, как два настоящих солнца...
Гошо вернулся домой как в бреду. Начался озноб. Его уложили, накрыли одеялами, но лихорадка не проходила. [312]
К полуночи он потерял сознание. Сколько пролежал в забытьи, потом никак не мог вспомнить. Очнулся от резкого запаха уксуса: склонившись над ним, мать пыталась унять жар платком, смоченным в уксусе.
На рассвете Гошо стало подташнивать. Начался новый приступ лихорадки, и он снова потерял сознание. Откуда-то издалека до него донесся голос матери:
- Ничего, сынок! Крепись! Отец у тебя был настоящий мужчина. Они отрезали ему голову, потому что боялись его даже мертвого...
Гошо метался в бреду, не понимая, где он, что с ним происходит... Только два больших диска, больших, как два горящих солнца, но теперь уже черных и мертвых, трепетали перед его глазами. Он пытался снова зажечь их, но ему это не удавалось... Гошо пришел в себя лишь к полудню следующего дня.
Я рассказываю о Георгии, сыне Николы Божанова, потому что это наш долг перед всеми детьми, рано повзрослевшими, принявшими на свои хрупкие плечи бремя тревог и мук, которые могли бы сломить и закаленного человека. А дети вынесли их, как настоящие, зрелые мужчины.
