Небо стало серым и, казалось, опустилось совсем низко над нами. Мы вдруг стали замечать, что вокруг почти не осталось птиц.
Райчо Кирков собирался в дорогу.
Вместе с группой, которая должна была сопровождать его до штаба отряда, отправлялся и я. Георгий Чолаков, затягивая шнурки своих поношенных царвулей, пыхтел и, не поднимая головы, разговаривал с Кирковым:
- Кажется, праздник победы откладывается на следующую осень. Придется еще одну партизанскую зиму зимовать, а, Райчо?
Уполномоченный штаба уловил иронию в его голосе и ответил ему в том же тоне:
- Если бы победа зависела от одного меня, тебе не пришлось бы задавать этот вопрос.
К вечеру мы уже спускались по крутой тропинке к плотине на реке Выча. Где-то в бездне под нами с грохотом несла свои воды горная река. Передвигались осторожно, [191] на ощупь пробуя, куда поставить ногу, и готовые в любой момент схватиться за куст или выступ скалы.
Наконец тропинка свернула налево. Сразу же под нами показались огоньки.
Мы спустились к Девинскому шоссе и вошли в глубокий Скобелевский овраг, напоминавший огромную воронку. Справа и слева от нас вздымались скалы. Идти было тяжело, стесненное дыхание и ворчание некоторых говорило о том, что всем трудно.
На следующий день к вечеру пересекли Тымру и начали взбираться на гору около села Дедово. Когда мы повернули на запад, то уже не увидели ни Батакского Карлыка, ни "Святого Константина", ни даже Валчана. За реками Выча и Тымра мы попали в совсем незнакомые места, и мне припомнились слова Божана: "Нет, вы только подумайте, куда нас занесло! Даже вершины Сютки отсюда не видать!.." Это он говорил всегда, когда мы, чепинские партизаны, уходили из родного края. Иногда мы посмеивались над ним, но сейчас, оказавшись в неведомых местах, мне было не до смеха. Казалось, что клокочущие осенние воды Вычи навсегда отрезали нам путь в знакомые долины и горы.
Мы не обнаружили штаба отряда в районе села Дедово. За несколько дней до нашего прихода лагерь подвергся нападению полиции. Как раз в это время основная часть отряда ушла на операцию в район вершины Персенк. В лагере оставались штаб и еще несколько партизан. Им удалось отбить атаку полицейских и ускользнуть из этого района.
Но основная часть отряда, возвращаясь с операции, не подозревала, что лагерь обнаружен. Полиция поджидала их в засаде. Воодушевленные успешным завершением проведенной операции, партизаны оказали решительное сопротивление. Полицейские не выдержали натиска и отступили.
Мы нашли штаб и отряд у Самодивского родника, что под Лещенской поляной. Где-то на противоположных склонах гор находился лагерь отряда имени Георгия Жечева, а чуть дальше, но в этом же районе - отряд имени Петра Ченгелова.
Однажды вечером мы спустились в виноградники, тянувшиеся вдоль берега реки Тымра. Перешли через овраг [192] и зашагали по тропинке мимо виноградника нашего старого помощника бай Ганчо. Уже совсем стемнело.
- Стой! Кто такие? - резко окликнули нас.
Мы бросились врассыпную. Однако никто в нас не стрелял. Значит, это не полицейские.
- А сами-то вы кто такие? - спросил в свою очередь кто-то из наших.
Оказалось, что это партизаны из отряда имени Георгия Жечева. Они направлялись на явку у околицы села. Мы обменялись несколькими фразами и расстались.
Один из партизан отвел нас на виноградник местного богатея. Виноградные лозы едва выдерживали тяжесть крупных гроздьев. Покой ночного мрака нарушало лишь легкое шуршание листьев виноградника. А когда кто-нибудь отламывал понравившуюся гроздь, проволока, на которой укрепляются лозы, покачивалась и слегка звенела.
- Ш-ш-ш-ш! - предупредил вдруг кто-то.
Мы прислушались и уловили аналогичный шум на другом конце виноградника. Неведомые ночные сборщики винограда приближались к нам, и все явственнее слышалось, как обламываются хрупкие ветки лозы.
- Кто здесь? - спросил я тихо.
Но кто же это еще мог быть, кроме партизан?
- Как вы оказались в нашем районе? Из какого вы отряда?
- Из отряда имени Ченгелова...
В лагере у нас постоянно можно было найти две-три корзины винограда. Мы спали на полянке, а корзины ставили у изголовья. В темноте протянешь руку - и можешь выбрать себе гроздь, и на душе как-то сразу легче становится. Ели винограда вдоволь, но им одним не насытишься, и поэтому мы вечно ходили голодными. Вела плохо видела в темноте, но все же и ей иногда приходилось собирать виноград. Когда же потом, в лагере, ей попадалась хорошая гроздь, она говорила:
- Эту корзину, сразу видно, собирала не я.
Виноград совершенно промыл наши желудки, и нам все чаще снилось вареное мясо. И вот однажды привезли целого барана (отряд имени Георгия Жечева угнал стадо местного богатея). Мы освежевали барана и в тот же день поджарили требуху и филейные части. Мы так изголодались по мясному, жирному, соленому, что, когда [193] на дне кастрюли остался один только подгоревший жир, вытащили ложки и стали выскребать его со дна...
* * *
Мобилизация сил продолжалась до конца октября. Из Пловдива приходили все новые и новые коммунисты. Партизанские связные непрестанно сновали между городом и Родопами. В отряде уже насчитывалось более двухсот человек.
В октябре в штабе находился бежавший из концентрационного лагеря Иван Радев - Ефрем, некоторое время исполнявший обязанности комиссара отряда, а также член штаба зоны Янко Христов - Пройчо. Иван Радев редко находился в лагере. Большую часть времени он проводил в подразделениях отряда, бывал даже в Пловдиве. Янко Христов, еще совсем молодой парень, был веселым, общительным и весьма быстро подружился со всеми.
Группа партизан при штабе состояла в большинстве из молодежи: Атанас Юмерский, Вела Пеева, Георгий Серкеджиев, Илия Крыстев - худенький парень с голубыми глазами - и его сестра Нанка, которая пришла к нам, едва закончив школу.
Илия Крыстев и еще один парень привели в исполнение смертный приговор, вынесенный партизанами предателю Николе Христову, виновному в гибели многих коммунистов. Эту операцию они провели в центре Пловдива, и мы все восхищались смелостью Илии и его товарища.
В конце сентября Илия и Атанас Юмерский отправились на встречу с отрядом имени Стефана Божкова. Они пересекли Тымру и по хребту направились в Скобелево, но сбились с пути. К рассвету очутились в мелколесье и увидели перед собой на холмах какое-то село. Юмерский направился на ток, где обмолачивали зерно, чтобы спросить дорогу, а Илия Крыстев остался в мелколесье, в сотне метров от него.
- Эй, хозяин, где дорога на Скобелево? - спросил Юмерский, выдавая себя за лесничего.
Хозяин, здоровый детина в майке, подозрительно осмотрел его и не торопился с ответом.
- Подожди, дам лошадям корму, - сказал он. Управившись, подошел к Юмерскому. [194]
- А ты хороший крюк дал... - заговорил он. - Есть хочешь? Проголодался ведь, наверное?
Вместе спустились на ток. Собака с лаем кинулась на незнакомца. Хозяин сделал вид, что хочет отогнать ее, но неожиданно сам набросился на Юмерского.
Атанас был в шинели, запутался в ее полах и упал. Началась схватка. Илия Крыстев бросился на подмогу. Пока он добежал, лицо Юмерского уже было разбито в кровь. Илия не мог издалека стрелять, боялся попасть в товарища. Запыхавшись, он приблизился к ним и выстрелил вверх. Крестьянин вскочил, побежал, потом упал на колени.
- Не убивайте!.. У меня дети. Я из-за награды... - взмолился он, а сам все поглядывал в сторону соседей, работающих на своих токах: авось кто-нибудь услышит и придет на помощь.
Атанас выстрелил в него, и вместе с Илией они бросились бежать. Впоследствии стало известно, что расстрелянный замещал старосту в селе...
Для тех партизан, кто знал этот край, работы хватало, и они непрестанно находились в движении. Мы же, пришедшие из Батакских гор, были обречены на вынужденное бездействие. Я искренне завидовал Георгию Серкеджиеву и Юмерскому, которые часто наведывались в Пловдив или в другие отряды.
Юмерский привлекал своей скромностью, добродушием и в то же время поражал исключительной выносливостью и смелостью. Пожалуй, не было никого из моих товарищей-партизан, кому бы больше, чем ему, подходило определение "сорвиголова". Во время одной из вылазок в Пловдив в конце октября он по собственной инициативе расправился с полицейским агентом, участвовавшим в поимке и убийстве его товарища Светозара Попова. А вернувшись, вел себя так, как будто не сделал ничего особенного. Крутя на пальце какую-то травинку, рассказывал:
- Я знал, что полицейский живет на улице Святого Георгия, и решил не возвращаться из города, пока его не прикончу. К дому шпика добрался на велосипеде. Вдоль тротуара росли тутовые деревья, и я укрылся в их тени. Узнал его еще издали. Когда он подошел к калитке, [195] я вышел ему навстречу и несколько раз выстрелил. А он все шел и шел на меня и страшно кричал. Наконец пошатнулся и рухнул на тротуар.
Вела слушала и глаз не отводила от Юмерского, только чаще, чем обычно, поправляла оправу очков. А тот рассказывал без всякого волнения, казалось, даже с безразличием, которое кого хочешь может вывести из терпения. Да как же можно так спокойно рассказывать о подобных вещах!
Я был убежден, что он сохранял такое же спокойствие и в тот вечер, когда стрелял в агента. Только один момент в рассказе заставил его заговорить с волнением. Он никак не мог себе простить, что не сумел забрать у агента пистолет. Прикусив губу, Атанас сжал кулак и ударил по земле:
- Пистолет, пистолет проворонил!.. Когда сыщик упал, я ощупал его пальто, но обнаружил только пустую кобуру.
Уже когда скрылся, вспомнил вдруг, что тот выхватил пистолет, но, падая, уронил его на землю.
Ночи становились холодными, и по утрам все кругом покрывалось инеем. Солнце почти не грело, мы чувствовали его тепло только в полдень, когда воздух наполнялся каким-то ленивым спокойствием и звуки разносились далеко вокруг. Осеннее небо манило к себе своей прозрачной голубизной. Ветер разносил по лесу желтые листья, а дикие черешни словно покрылись киноварью.
На другой день, когда я возвращался по тропинке от родника к лагерю, до моего слуха донесся приглушенный говор. Я сразу же узнал голос Велы. Раздвинув ветви, увидел, что на небольшой полянке сидят рядом Вела и Юмерский. Он обернулся, заметил меня и вопросительно поднял брови. Потом взял камушек и бросил в кусты перед собой, так и не сказав ни слова. Вела наклонила голову и явно ждала, чтобы я ушел. Мне показалось, что они смущены. Смутился и я, потому что понял: мне здесь делать нечего...
Меня иногда спрашивают: влюблялись ли мы в те трудные годы, когда шла борьба, когда мы были партизанами? Сейчас, когда я мысленно возвращаюсь к тому времени, мне становится грустно: ведь каких усилий стоило нам подавлять в себе это чувство. Аскетическое [196] самоотречение мы считали проявлением высшей революционной сознательности...
Воспоминания о Веле и Юмерском невольно перенесли меня к пропастям за горой Тешел, клокочущим водам Вычи. Каждый, кому доводилось бывать в этих местах, наверное, восхищался их величественной красотой. Скалы высятся почти до небес, а их вершины, кажется, почти соприкасаются друг с другом. На их отвесных склонах тут и там тянутся к небу сосны. Когда-то в трещинах между скалами проросли занесенные ветром семена, устремившиеся к солнцу ростки победили мертвые скалы, и сосны пустили корни там, где жизнь казалась невозможной... Вот так же незаметно для них самих сердца Велы и Юмерского были охвачены любовью и смятением...
В конце октября состоялось совещание штаба отряда. На нем от штаба зоны присутствовали Райчо Кирков, Иван Радев, Янко Христов, а от руководства отряда - Дед, Георгий Чолаков и Кацаров. Они обсудили указания окружного комитета партии и штаба зоны о прекращении мобилизации и вместе с тем об активизации борьбы, а также о подготовке отряда к зиме. Каждому отряду был определен район будущей зимовки.
Отряды имени Георгия Жечева и Петра Чепгелова сразу же взялись за дело. В соседних селах и в Пловдиве доставали продукты, теплую одежду, одеяла и другие вещи. Подготовили и склады для них. Но враг не дал возможности закончить это дело.
Рано утром 4 ноября где-то в Лещенско началась сильная перестрелка. Мы все повскакивали, однако около нашего лагеря стояла какая-то необычная, подозрительная тишина. Стрельба доносилась со стороны лагеря отряда имени Георгия Жечева. Она то стихала, то разгоралась с новой силой. Там шел тяжелый бой, а нас терзала мысль, что мы ничего не знаем о судьбе наших товарищей.
Посланные в разведку доложили, что поблизости от лагеря подвергшегося нападению отряда полно полиции и жандармерии. У моста через Тымру они заметили засаду. Дед приказал отойти на сборный пункт, куда должен был подойти и сражающийся отряд. Мы не имели никакой возможности прийти к ним на помощь - враг стянул слишком большие силы. [197]
После полудня бой стих, а к вечеру к штабу присоединилась часть партизан отряда имени Георгия Жечева. Его командир Стоян Манчев пришел мрачный, с перепачканным грязью лицом. Он все тер свой подбородок и словно не решался заговорить. Отряду был нанесен тяжелый удар: восемь человек убито, несколько партизан пропало без вести. Участвовавшие в сражении все еще находились под впечатлением боя. Кто-то ругал себя за то, что не смог попасть в какого-то полицейского, другой сокрушался о продуктах, оставшихся в лагере. Один жаловался на свое оружие, оказавшееся непригодным:
- Думал, что держу в руках винтовку, а это оказалась просто палка!..
Среди вернувшихся партизан были и раненые. Мы не располагали медикаментами. Поэтому вся наша медицинская помощь свелась к тому, что мы продезинфицировали раны йодом. Для перевязки раненых использовали разорванные на бинты рубашки.
В бою 4 ноября отряд имени Георгия Жечева лишился всех собранных на зиму продуктов. Часть из них полиция нашла в самом лагере, а остальные - в тайниках. Отряд остался без всяких запасов. Отряд имени Петра Ченгелова вообще не успел заготовить продуктов. У нас не было другого выхода, кроме как отправиться всем отрядом, причем немедленно, в Батакские горы. В районах Пловдива, Перушицы и Кричима оставалось лишь несколько боевых групп, в которые были подобраны крепкие, опытные и смелые партизаны. Их командиром стал Георгий Кацаров.
Комиссаром отряда за несколько дней до этого был назначен Димитр Петров - Фантето, начальником штаба - Иван Филев - Спартак.
Вечером партизанская колонна двинулась через мелколесье на Лещенско и вышла на проселочную дорогу, ведущую в Скобелево. Внизу остались только партизаны из боевых групп. Идти приходилось медленно, к тому же мы останавливались на отдых. Раненые, потерявшие много крови, едва двигались. Товарищи помогали им. На мое плечо опирался Пырчев. С другой стороны его поддерживала Вела. Он едва наступал на раненую ногу. Его тело стало таким тяжелым, как будто было из свинца. Потом ему помогали Георгий Серкеджиев и Атанас [198] Юмерский. Вела и еще одна девушка из отряда делали ему перевязки.
Наша колонна уже спускалась к реке Выча, когда Серкеджиеву и мне приказали остаться у скал под Скобелево: это место являлось нашим сборным пунктом, и мы должны были дождаться партизан, отбившихся от отряда во время боя.
Где-то далеко внизу бушевала Выча, но горы поглощали шум реки, и до нас доносилось только монотонное завывание ветра.
