В начале сентября 1943 года Дед, Георгий Чолаков, Лев Желязков и Георгий Кацаров отправились на Лещенскую поляну, что над селом Фердинандово, где им предстояло встретиться с руководством штаба зоны. С ними в качестве связных и охраны ушли Вела Пеева, Георгий Серкеджиев, Владиков и другие партизаны. Ядро отряда послужило основой для формирования подразделения имени Стефана Божкова во главе с командиром Георгием Ванчевым и комиссаром Николой Мишевым - Камарадом. Восточнее реки Выча действовало еще три наших подразделения, которым присвоили имена Петра Ченгелова, Георгия Жечева и Костадина Чистеменского.
По указанию партии в сентябре была объявлена мобилизация коммунистов и ремсистов в селах и городах. Численность отряда стала быстро расти. Больше всего новых партизан влилось в отряд из Пловдива, Брацигово, Брестовицы.
Мы прибыли в подразделение имени Стефана Божкова в середине сентября. В последний день, когда мы покидали Чепинскую котловину, из Неврокона вернулся в Манол Велев, и таким образом все партизаны из нашего края собрались вместе.
Большинство партизан в лагере подразделения имени Стефана Божкова мы видели впервые. Часть старых партизан ушла с Дедом, другая с Николой Чолаковым в лесах над Батаком заготовляла продукты на зиму. Оставшиеся же совсем затерялись среди новичков. В подразделении насчитывалось человек 60-70. В этих партизанах замечалось уже нечто новое, какой-то особый энтузиазм, подтянутость и дисциплинированность. Те, что оставались в лагере, регулярно проводили военные занятия. Один из новых партизан - Славчо Дишлянов - обучал своих товарищей военному мастерству. [183]
Название лагеря - "Известковый бивак", где мы обосновались, было связано с протекавшим поблизости горным потоком, который из-за наличия извести отличался жесткой водой.
Когда мы находились в этом лагере, туда прибыл уполномоченный Второй военно-оперативной зоны Райчо Кирков. У него было легкое, тренированное тело, и это бросалось в глаза, несмотря на грубую партизанскую одежду. Говорил он мягко и, подавляя смех, то и дело улыбался. Его карие глаза никогда не задерживались подолгу на одном предмете - ему немного было нужно, чтобы все заметить и все понять. Кроме этой врожденной наблюдательности, у Киркова не было особых примет или привычек, которые могли бы дополнить его портрет, но ему было свойственно нечто притягательное, что сразу выделяло его среди других и благодаря чему он с легкостью подчинял себе людей.
На следующий день отряд был построен и представлен Киркову. Сразу же после этого началось партийное собрание, в повестку которого был включен и такой пункт: "Прием в члены партии". Партизаны-коммунисты расположились на небольшой поляне по другую сторону горного потока.
- Красная Армия уже ведет бои под Киевом, - начал Райчо Кирков. - Немцы терпят поражение за поражением. Есть надежда, что англичане и американцы откроют второй фронт. Международная обстановка благоприятствует нашей борьбе, у нас нет оснований считать, что и приближающуюся зиму мы проведем в горах... Нет, нам не придется снова зимовать в горах!
Подул ветер, и над нами закружились пожелтевшие листья. Партизаны напряженно слушали. Кирков говорил о важных вещах, непосредственно касавшихся каждого из нас. Но если все-таки придется зимовать?.. А мы уже чувствовали приближение зимы. Горы опустели, и странная тишина повисла между склонами.
Кирков продолжал:
- Но если даже нам и придется зимовать, то эту зиму мы проведем в активных действиях!.. Будем вести борьбу за территорию - незачем отвлекать силы на заготовку продуктов. Главным образом их надо бросить на подготовку и проведение операций. Надо действовать! [184] И мы будем сражаться! Ну а продукты - продукты добудем в боях...
Много лет прошло с тех пор, но я хорошо помню каждое слово Киркова, даже выражение его лица. Кирков говорил убежденно, но в то же время казалось, что он одновременно старается убедить и самого себя. Эта оптимистическая оценка обстановки, уверенность, что нам не придется зимовать в горах, и связанные с нею выводы - незачем отвлекать свое внимание на заготовку продуктов - сыграли роковую роль в трагической судьбе отряда.
Он говорил медленно, подчеркивая каждое свое слово. Это только подтверждало тот факт, что он понимает и нашу тревогу в связи с приближающейся зимой, и наше молчаливое несогласие с его словами. Он явно хотел убедить нас в своей правоте.
В отряде были старые, опытные партизаны, хорошо понимавшие, как трудно подготовить отряд к зимовке. Они помнили народную мудрость и рассуждали так: готовься к зиме, а если наступит лето, тем лучше. Не одобряли они и массовой мобилизации. Приход в отряд десятков новых, плохо вооруженных партизан, причем накануне зимы, значительно усложнял положение отряда...
Все же собрание решило продолжать мобилизацию новых партизан, активизировать боевые действия отряда, но одновременно с этим группе Николы Чолакова предлагалось продолжать заготовку продуктов в горах около Батака.
Перешли к следующему вопросу повестки дня. Я очень волновался: меня и еще нескольких ремсистов должны были принимать в партию.
Председатель собрания, товарищ Мишев, назвал наши имена.
- Предлагаю обсудить каждую кандидатуру в отдельности! - сказал кто-то.
Я не видел, кто это предложил, и его слова донеслись до меня словно издалека.
- Как и полагается - в отдельности!.. - поддержал его Атанас Ненов.
Взгляды всех собравшихся были прикованы к нам. Одни смотрели на нас с ободряющей улыбкой, другие - серьезно, даже строго. Словно хотели спросить: "Ребята, [185] а знаете ли вы, какую большую ответственность берете на себя?"
Я опустил голову и почувствовал, как кровь стучит в висках. Сухие листья в моей руке незаметно стерлись в порошок.
Мишев сообщил, что рекомендацию в партию нам дает партийное бюро и командование отряда.
- Вы все их знаете и можете высказаться, - закончил он.
Обо мне говорили Георгий Чолаков, Тодор Коларов и другие. Я слушал, и мне казалось, что, кроме их голосов, кроме их слов, вокруг меня ничего не существует: ни леса, ни шумного горного потока, ни ветра.
Нас приняли в партию. Люди расшумелись. Ко мне потянулось множество рук. Я ловил их, пожимал каждую и улыбался, безуспешно пытаясь скрыть свое смущение и выражение гордости, которое, как мне казалось, появилось в моих глазах.
