В лесу невозможно было ничего разглядеть и на расстоянии двух шагов. Ночь была темная и душная. У вершины Беслет жалобно стонали совы...
Вместе с Божаном и еще двумя партизанами мы присели у корней ели, решив дожидаться появления Манола Велева и Кольо Гранчарова. От наших помощников в селе Сарница нам стало известно, что в этот вечер у них назначена здесь встреча.
Послышался звук шагов. С крутой тропинки время от времени скатывались вниз мелкие камни. Среди деревьев показались люди. Я три раза постучал камнем о камень.
- Кто здесь? - спросил Манол.
- Цветан, - назвал я свою партизанскую кличку и встал.
Манол и Кольо не ждали встречи с нами, и наше появление в этой местности явилось для них полной неожиданностью. Я назвал остальных партизан и только после этого решил подойти.
Группа Манола разбила лагерь в глухой пади под Беслетом. Там мы застали Георгия Дарлокова и Крума Гинчева. Дарлоков перенес тяжелую болезнь, и лицо его стало совершенно желтым и неузнаваемым. [173]
Весь день протел в разговорах. С тех пор как мы нарвались на засаду в Картеле и Манол со своими товарищами исчез в горах, миновало более двух месяцев. За это время произошло много событий.
Руководство отряда собиралось перебросить нас в наши родные горы. Из Лыджене и Каменицы поступали сведения о том, что небольшая группа Манола обеспечена всем необходимым. Но когда мы встретились, выяснилось, что у них нет никаких запасов. Поэтому мы решили вернуться как можно скорее - отряд ждал нас на вершине Малка-Сютка. Но наше отправление несколько задержалось из-за того, что Манолу предстояло встретиться около Елешницы с командиром партизанского отряда из Разлога Крумом Радоновым.
Решили пойти на эту встречу вместе. Мы спустились по Каракаю, вспугнув стадо кабанов, и остановились в мелколесье в Матандере. Где-то поблизости от этого места находился родник. Дарлоков утверждал, что нигде во всей Болгарии нет более студеной воды, чем в этом роднике.
Вдали на горной равнине зеленели тучные луга. У подножия гор среди полей стоял небольшой дом - здесь жил один из помощников партизан Разложского отряда.
Крум Радонов пришел к нам среди бела дня, сразу же, как только ему передали, что партизаны из отряда имени Антона Иванова явились на встречу. Манол знал его еще до войны, но я видел впервые. У него было молодое загорелое лицо с острым подбородком. Из-под густых бровей испытующе смотрели голубые глаза. Одет он был в бриджи из домотканого сукна и подпоясан сверху ремнем, на котором висели патронташ, ручная граната и наган. Я заметил, что он прихрамывал на правую ногу и при ходьбе опирался на винтовку.
Радонов покинул свой отряд более двух месяцев назад. В конце мая он вместе с партизанами Илией Попангеловым и Благо Джугдановым отправился в Неврокоп.
25 мая ночью они зашли в село Кремен. На улицах им не встретилась ни одна живая душа. Но они знали, что в этих краях рыщет полиция. Своей полиции в Разлоге уже не хватало, и туда прислали подкрепление из других районов. [174]
Партизаны попытались установить связь со своими помощниками, но это им не удалось. Они ушли из села и, поднявшись по склону, расположились в буковом лесу. Днем они наткнулись на пастуха, который был знаком с Благо. Послали его в село, и тот охотно согласился выполнить их просьбу.
На следующий вечер, после того как Благо снова встретился с пастухом, они втроем пробрались в его хижину. Она находилась как раз над тропинкой, ведущей в Обидим. Крум и Благо вошли в хижину, а Илия остался на посту.
Пастух радушно встретил партизан, зарезал козленка и принес его в дом, чтобы содрать шкуру. Вскоре в очаге запылал огонь. Крум снял ремень с патронташем и гранатой, затем пиджак и собрался было помочь разделать козленка. Потянулся к кувшину с водой, но увидел, что тот пуст.
- Схожу за водой, - проговорил пастух и стал зажигать фонарь. - Около родника скользко, боюсь, как бы в темноте не оступиться.
Он вышел, а вскоре раздались выстрелы. Преданные пастухом, партизаны оказались в западне. Свет фонаря был сигналом для обстрела хижины. Шестьдесят два полицейских заранее заняли позиции перед хижиной.
Первый залп полицейские выпустили в стоявшего на посту Илию, а после стали обстреливать дверь хижины.
Благо быстро погасил огонь и сказал только:
- Погибли!..
- Бросай в них гранаты - и бежим! - приказал Крум, хватаясь за ремень.
Толчком ноги он открыл дверь и метнул гранату в полицейских. На какое-то мгновение автоматы перестали строчить. Никогда человек не принимает решения так молниеносно, как в тот момент, когда ему угрожает смертельная опасность. "Попадет в меня осколок гранаты или нет - еще неизвестно, но от пуль нам уж точно не спастись", - подумал Крум и выскочил из хижины. И тут пуля пронзила ему правую ногу. Он упал в нескольких шагах от хижины и стал стрелять по направлению вспышек автоматов. Один из полицейских застонал и прекратил стрельбу. Крум перекувырнулся несколько раз, скатился по склону и снова открыл огонь. [175]
В него начали бросать ручные гранаты. Он отполз за кучу земли и початков кукурузы и, чтобы уйти от обстрела, откатился в сторону. Именно в тот момент его ранило вторично.
Стрельба прекратилась. Крум тоже замер, чтобы не выдать себя. И вдруг заметил, что один из полицейских поднялся во весь рост с винтовкой в руках. Очевидно, он был убежден, что Крума уже разнесло на куски, и хотел отрезать ему голову, чтобы присвоить себе награду. Крум выстрелил. Полицейский повалился на бок.
Проложив себе путь гранатой, из хижины выскочил и Благо. Полицейские открыли по нему ураганный огонь.
- Я надеялся, что Благо проскочит неподалеку от меня и тогда я окликну его, - продолжал свой рассказ Радонов. - Я был совершенно беспомощным. Но он так и не появился поблизости. Погиб, решил я. Бой около хижины внезапно прекратился. Никто уже не стрелял. Догадался, что полицейские, боясь в темноте перестрелять друг друга, решили прекратить огонь и окружить меня, чтобы схватить живым. Скорее с этого места! Я снова откатился в сторону и очутился как раз там, где оставил на посту Илию. Услышал какой-то шум, но никак не мог понять, откуда он исходит, - в ушах звенело. Подумал, что Илия, должно быть, еще жив и истекает кровью где-то рядом. Окликнул его, но напоролся на какого-то полицейского. Увидев меня, тот от неожиданности испугался и пустился бежать...
Крум воспользовался бегством полицейского и скатился по склону к речке. Отполз на противоположный берег и укрылся под ореховым деревом. Оттуда хорошо просматривалась тропинка, ведущая в Обидим. Разорвав рубашку, перевязал правую ногу и, опираясь на винтовку, поплелся по тропинке. Падал, вставал и снова шел. Рана не так уж сильно болела, но держаться на ногах не хватало сил. Так он добрался до перевала и стал по скалам спускаться к Ретижу. Вот и мост через речку. Нарвал листьев бука, промыл их в воде, наложил на рану и снова перевязал ногу.
Теперь ему пришлось подниматься вверх к Обидиму. Этот подъем был для него поистине дорогой на Голгофу. Пришлось ползти на левом боку. Когда он добрался до ровного места перед обидимскими полями, уже начало светать. [176]
Вдруг Крум услышал странный звук, похожий на какое-то сопение. Спрятавшись во ржи, осмотрелся и, укрываясь за межой, стал отползать в сторону высотки Святая Неделя. Спасительная и утопающая в зелени, она высилась перед ним и словно манила к себе.
Уже совсем рассвело, и Крум увидел засаду, на которую чудом не нарвался. Однако полицейские тоже его заметили и начали преследовать. До леса оставалось еще метров двести. Вдруг совсем рядом из какого-то овражка выскочили двое полицейских. Он открыл огонь, и они скрылись.
А теперь куда? Он вытер кровь, протер резиновую обувь, положил в нее сухой папоротник. Полицейские начали окружать высотку. Тогда Крум решил пойти в Обидимский скит. Там жил старик-отшельник. Это был интересный человек. Когда-то, очень давно, он учился в Женеве, но стал служителем бога и теперь проповедовал какой-то свой христианский коммунизм. Крум знал, что старик его не выдаст.
Отшельник спрятал Крума вблизи от скита. Принес ему чистую рубашку, тесло и веревку. Потом перевязал раненую ногу, наложил на рану мох и папоротник, сверху прижал их корой от сосны и стянул веревкой. Так смелее можно было наступать на ногу и она меньше болела.
Истощенный потерей крови, напряжением и бессонными ночами, Крум уже не держался на ногах.
- Я лягу. Через два часа разбуди меня! - попросил он. - А ты сделай мне пока костыль.
Но прошло немного времени, и отшельник растолкал его.
- Вставай быстрее! Верю в свое предчувствие, - заговорил он испуганно. - Можешь смеяться надо мной, но предчувствую, что скоро сюда нагрянут полицейские.
Крум встал, взял недоконченный костыль и, опираясь на него и на винтовку, выбрался из леса. Только он залез в рожь на противоположном склоне горы, как полицейские ворвались в скит. Крум догадался, что отшельник заметил их издали, но, чтобы не испугать его, придумал свои предчувствия.
Крум спустился к шоссе в Неврокоп. "Спрячусь в какой-нибудь телеге и так доеду до Банско", - надеялся он. Но вместо телег на шоссе показались автобус с полицейскими [177] и два грузовика с солдатами. Они торопились перерезать путь в Добриниште.
В мае река Места становится полноводной и ее нельзя перейти вброд. А идти через мост было рискованно. Но что же оставалось делать, если он не имел другого выхода! Вечером доковылял до реки, осмотрелся и пошел по мосту.
Пять жандармов, оставленных в засаде около моста, днем прятались в усадьбе местного богатея, а в темноте осторожно, чтобы их не заметили крестьяне, выходили к мосту. Но в тот вечер они так и не пришли туда. Сын хозяина, у которого жандармы проводили день, знал Крума и старался помочь ему чем мог. Когда он узнал о бое у села Кремен и о ранении Крума, то решил припугнуть жандармов, чтобы они не устраивали засаду у моста. Он завел разговор об Иване Козарове, одном из первых партизан в Разложском уезде.
- А ты знаком с ним? - заинтересовались жандармы.
- Не знаком, но слышал о нем, - ответил Никола. - В позапрошлом году он убил трех медведей и одного поймал, поэтому его прозвали Медвежатником. Второго такого стрелка, как он, и не сыскать. Со ста метров попадет в яблоко...
- А Радонова ты знаешь?
- Знаю, - кивнул Никола. - Он же был учителем в нашем селе. Добрый человек, но если обидишь его, лучше беги от него подальше. У него бельгийское ружье. Вот это ружье! Волов бы отдал, если бы он согласился продать его. Если серна мчится, то стоит ему только выстрелить из своего ружья - и мы смело выходим из засады.
Покончив с ужином, жандармы, вместо того чтобы пойти к мосту, отправились на сеновал. Зарылись в сено и там провели всю ночь. Путь для Крума через Месту был свободен.
Но не только отшельник из Обидимского скита и парень из Елешницы помогли раненому партизану. Правда, полиция нашла одного предателя, но тех, кто готов был его укрывать, оказалось гораздо больше.
У самого села Елешница Крум нарвался на секретный пост из местных жителей. Они притворились, что не заметили его, и пропустили в село. В доме деда Николы Пройова Крума приняли как сына, промыли ему [178] раны и перевязали чистыми бинтами. Измученный до предела, Крум весь день был как в бреду, то забываясь тревожным сном, то снова приходя в себя. Вечером его посадили на коня, и Богатин, сын деда Николы, отвез его в Матандере к своему брату Михалко...
А что стало с товарищами Крума? Илия был тяжело ранен в живот еще при первом залпе полицейских. Ему с огромным трудом удалось спуститься в падь к горному потоку. Благо выбрался из хижины после Крума и тоже направился к пади. Он отделался легким ранением. В роще наткнулся на раненого Илию и понес его на себе. Илия так и умер у него на руках... Благо отправился разыскивать отряд.
У партизан из Разлога существовало правило не оставлять безнаказанным ни одно предательство. После боя у села Кремен группа партизан отправилась на розыски Крума. Вскоре им удалось поймать предателя-пастуха и расстрелять его...
В Матандере мы оставались несколько дней и договорились о постоянных связях с партизанами из Разлога. Манол пошел вместе с Крумом Радоновым в свое родное село Скребатно, а я и Дарлоков направились в Беслет.
В назначенный день Манол не вернулся. Нам сообщили, что он уехал в Неврокоп, и мы отправились в район Чепино и Лыджене искать связей с отрядом.
