В середине июня командование послало Божана, Тодора Дукова и меня в Чепинскую котловину искать Манола Велева и еще троих наших товарищей, которые после засады в Картеле оказались отрезаны от отряда. Мы прошли совсем рядом с Ракитово, дали знать о себе тамошним нашим помощникам и направились прямо в Лыджене.
Остановились в овраге, что за скалами "Дед да баба". Ночью заморосил дождь. Вот уж ни к чему! Где от него укрыться? Я свернулся клубком под ученической шинелью и постарался не думать о дожде. А он выстукивал дробь по домотканому сукну, как по натянутой коже барабана. Подо мной натекли уже лужицы воды, а сырая одежда прилипла к телу.
- Давайте зайдем в село и остановимся у верных людей, - предложил Божан.
- Не у кого, - ответил я, не задумываясь.
- Нет, вы только подумайте! Если бы речь шла о [153] Ракитово, там нашлось бы кому нас приютить. А здесь все стали больно важными...
Рассвело, но дождь не переставал. Я вылез из-под шинели, которая стала тяжелой от влаги и прилипшей к ней грязи, чтобы поразмять окоченевшие ноги. Божан снова начал ворчать, бормоча что-то нелестное по адресу наших лыдженских помощников: сидят себе, значит, в теплых домах, живут в свое удовольствие и преспокойненько ждут прихода Красной Армии. Его жесткие волосы прилипли к влажному лбу, в густых бровях застряли песчинки. Заросшее, помятое лицо выглядело таким же темным, как земля.
На следующую ночь мы пробрались в пустовавший дом Мильовых. Расположились в крохотной комнатушке под террасой. Отец Мильо, бай Никола, слыл чудаком. И действительно, в его доме мы не обнаружили ничего, кроме чучел животных и птиц.
В комнатушке было единственное окошко, выходившее, как и фасад дома, на южную сторону. Двор был чистый, ухоженный, с кустами роз и клумбами цветов. Часть двора хозяева превратили в огород. На грядках торчали стрелки молодого чеснока и лука.
В обед около дома весело играли детишки. Я осторожно приподнял край занавески и увидел, что в огороде работает женщина из Слободы беженцев.
- Мама, я хочу посмотреть на чучельных животных! - крикнул кто-то из ребятишек. - Открой мне, мам!
- Некогда мне, - ответила женщина. - Вот-вот снова пойдет дождь. Мне надо торопиться...
Она распрямила спину, посмотрела на вершину Арапчал и снова склонилась над грядкой. Но любопытство уже не давало детям покоя. Они ведь знали, сколько интересных вещей есть в доме деда Николы: чучела зайцев, белок, дятлов, орлов и даже медвежонка, у которого совсем всамделишные глаза.
Дети приникли к стеклянной двери, пытаясь рассмотреть что-нибудь в маленькую щель между занавесками. Глаза их горели от желания открыть "тайны деда Николы". И вдруг чья-то ручонка просунулась внутрь через отломанный уголок стекла и отдернула занавеску. Я вскочил и прижал занавеску к раме окна. Испугавшись, что в комнате кто-то есть, дети с криком разбежались. [154]
Женщина, очевидно, догадалась, в чем дело, поэтому, повозившись немного около дома, увела малышей к себе, в Слободу беженцев.
Дом Мильовых мы покинули через несколько дней в сумерках. Пролезли под колючей проволокой ограды и вышли прямо на межу поля, которое было все в лужах из-за непрекращавшихся несколько дней дождей.
Не прошли мы и двухсот метров, как нарвались на засаду. В нас стреляли из сосновой рощи. Я залег прямо в поле, а Божан и Дуков сумели укрыться за межой.
После первых же выстрелов в Лыджене сразу поднялся шум. Начали стрелять и в других местах. Со стороны моста через речку Луковица донесся пронзительный свисток полицейского. Божаи отошел к сосенкам возле дома Мильовых, а Дуков побежал через сады в направлении Слободы беженцев. Пока мне удалось проползти через межу, они уже скрылись в темноте. Я остался один.
Решил пойти к скалам "Дед да баба", потом спустился вдоль Луковицы и зарослей ивняка к болотистым лугам возле Горановской слободы. К рассвету вышел к нивам по ту сторону Старой реки и спрятался в высоких хлебах. Оттуда хорошо был виден дом Мильовых. Но я беспокоился, что полиция нападет на наши следы и тогда нетрудно будет догадаться, где мы прячемся.
Утром человек тридцать полицейских, миновав дом Мильовых, подошли к месту засады, развернулись цепочкой и начали прочесывать местность по направлению к Гергеванче и скалам "Дед да баба". К обеду они снова вернулись к Слободе беженцев, но опять не наведались в дом бай Николы. Опасность вроде бы миновала, а меня не покидала тревога за Мильо.
Мне хотелось спать, от усталости глаза сами собой слипались, но я старался отогнать сон. В поле было безлюдно, но тишина казалась обманчивой, и я не позволял себе расслабиться.
К вечеру снова отправился в село. Вечерний воздух был наполнен запахами мокрого сена и свежесрубленной древесины. Около железнодорожной станции раздавались громкие голоса, - наверное, рабочие грузили вагоны. Слышался лязг и пыхтение маневрового паровоза.
Я зашел во двор тетки Крысти Пандевой и постучал в окошко. Мне открыл Ваня. Мы росли с ним вместе. А позже наши детские воспоминания слились с пережитыми [155] вместе опасностями, и это еще больше сблизило нас.
Ваня Пандев был очень крупный и сильный для своих лет. Шрам на щеке, оставшийся у него после ожога, придавал ему немного суровый и грубоватый вид. Резкость движений выдавала резкость его характера. Был он несколько заносчив, и в нем угадывалось ироническое отношение к более слабым. Но, несмотря на все это, Ваня был честным и преданным другом.
Быстро пройдя через маленький коридор, я вошел в комнату и сразу принялся расспрашивать Ваню о положении в селе.
- Мильо сидел как на иголках, - сообщил он взволнованно. - Но все обошлось... Ну а вы как?.. Никто не ранен?
Ваня отослал младшего брата в другую комнату и постелил мне рядом с собой. Свежевыстиранное постельное белье пахло мылом.
У тетки Крысти я оставался несколько дней, чтобы дождаться встречи с группой Манола Велева. От Божана и Дукова так и не было никаких вестей.
Однажды Ваня вернулся с работы встревоженный и еще в дверях начал рассказывать о каком-то бое между полицией и партизанами возле Батакского болота. Выглядел он очень взволнованным, даже говорил несвязно.
- Убили Крыстьо Пеева из Дорково. Есть и раненые... Партизаны отступили!..
- А много было наших? Что говорят об отряде? - спросил я, но этого он не знал.
Наш лагерь находился недалеко от Батакского болота. Поэтому новости, принесенные Ваней, встревожили меня. Похоже, что бой шел в лагере или где-то поблизости. И в том и в другом случае я не мог уже рассчитывать найти своих на старом месте. А где же и как я буду их искать?
Вечером, после того как пришел последний поезд из Пазарджика и улицы опустели, я покинул дом тетки Крысти и направился в сторону Илиджика. Понимал, что отряд едва ли находится там, но где еще его искать - не имел представления. Надеялся в старом лагере обнаружить какие-нибудь следы.
Вышел на проселочную дорогу, ведущую в Ракитово. Слева темнели заросли вдоль реки Мытница. Напоенные [156] влагой ветви отяжелели и склонились к земле. Над Каркарией то и дело вспыхивали молнии, и доносились глухие раскаты далекого грома.
Тягостные мысли не давали мне покоя. У тетки Крысти я нашел приют и тепло и поэтому еще острее чувствовал сейчас свое одиночество.
На следующую ночь я добрался до вершины Илиджик, у подножия которой оставил отряд. Принимая все меры предосторожности, крадучись спустился к лагерю. В буковом лесу царила непроглядная тьма. Я остановился у огнища, где мы обычно готовили нехитрую партизанскую еду. Всюду мертвая тишина. Никаких признаков жизни... И вдруг... чьи-то шаги. Кто-то промелькнул по ту сторону скалы. Я замер. Кто бы это мог быть?... Если свой, он бы назвал пароль...
Шаги удалялись и скоро совсем замерли.
Утром, осмотрев лагерь издалека, я снова спустился к нему. Судя по всему, лагерь покидали в большой спешке. Между кустами я обнаружил забытую одежду и другие предметы. Следы никто даже и не пытался замаскировать. На одной из скал торчала сломанная увядшая ветка. Под скалой я нашел зарытую в земле записку от Деда. Он сообщал, что поблизости велась перестрелка и убит Крыстьо Пеев - Соловей, что полиция и жандармерия тщательно прочесывают эти места. Он предупреждал также, что 26 июня, в среду, пришлет товарищей, которые отведут нас в новый лагерь.
Пока я читал записку, за моей спиной появился Божан. Он оброс бородой, глаза ввалились. От радости, что мы снова вместе, я готов был его расцеловать.
- Нет, вы только подумайте! Как же это получилось, а? - быстро заговорил он. - Как хорошо, что мы встретились! Одному тяжело... И страшно...
Только теперь я понял, что ночью слышал его шаги.
Скитаясь около Ракитово, он тоже пережил гнетущее чувство одиночества. Я спросил, куда он делся после того, как мы нарвались на засаду.
- Отошел к сосняку, - ответил он. - Думал открыть огонь, чтобы дать тебе возможность отступить, но потерял, тебя из виду... К тому же стало совсем темно.
Он улыбнулся, сделав такой жест рукой, который, как мне показалось, означал: "Пока мы живы, мы пройдем через любые горы, но разыщем друг друга..." [157]
