В апреле и мае в партизаны ушло много людей из Батака, Цалапицы, Перуштицы и других населенных пунктов. Отряд разрастался с каждым днем, а район его действий охватывал большую территорию - от Чаи до Юндолы и от Марицы до Доспата.
Власти тоже не дремали. Полиция и жандармерия установили общую блокаду. В Лыджене, Батак, Брацигово [135] прибыли войска. В Родопах в лесничествах обосновалась охрана из полицейских и солдат. В селах фашисты создавали вооруженные группы для борьбы с подпольщиками. Начались преследования семей партизан. В лесу над Картолом были расстреляны схваченные после ожесточенной перестрелки в Батаке партизаны Никола Вылчанов и Йордан Прыдлев. Наши связи с селами почти прервались. С каждым днем становилось все тяжелее с питанием...
Тогда правительство решило объявить об амнистии для партизан. В Лыджоне прибыл "народный представитель" генерал Русев. На организованных в Пештере, Батаке, Лыджене и других селах публичных собраниях он обращался к нам со лживыми обещаниями и лицемерным призывом проявить благоразумие и тем спасти себя от неминуемой гибели, а для этого прекратить вооруженную борьбу и сдаться.
Мы ответили листовкой, начинавшейся, помнится, несколько патетическими словами: "Нет! Гордые жители Родоп не сдадутся!.."
Эту листовку мы распространили в селах в сотнях экземпляров, надеялись, что она попадет и в руки властей. Не знаю, серьезно ли рассчитывали те, кто ее писал, на то, что удастся сделать соответствующее внушение правительству, но полицию эта дерзость явно лишила всяких иллюзий относительно того, сложим ли мы оружие. Оставалось подтвердить свою дерзость делом.
Командование отряда и партийная ячейка решили организовать нападение на лесное хозяйство в Кьошке - одно из самых крупных лесоперерабатывающих предприятий в Родопах. Фабрика изготовляла материалы, которые шли для строительства укреплений на Восточном фронте.
Наша колонна отправилась в путь. Мы перешли голый, без единого деревца, холм Баташкий Карлык и забрались в глубь леса. Кто-то споткнулся о поваленное бурей дерево и чуть не скатился по крутому склону.
На рассвете устроили привал над Кьошкой. Спать легли кто на хвойных ветках, а кто прямо на влажной земле.
После обеда погода неожиданно испортилась. Небо сплошь покрылось темными облаками и, казалось, нависло над самым лесом. Повалил мокрый снег. Командир и комиссар отложили операцию на следующий день. [136]
- Такие-то делишки... Как говорят цыгане: пусть идет дождь, пусть метет снег, но пусть не будет плохой погоды, - сердито проворчал Кольо Гранчаров.
Почти все мы были чересчур легко одеты. Одеяла и остальные вещи остались в лагере. Никто не ожидал, что так похолодает, да и лишний груз мешал бы нам. Мы разожгли большие костры и сгрудились вокруг них.
К полуночи снег прекратился, а утром снова засияло майское солнце. Ничто не мешало осуществлению операции.
Примерно в 10 часов на поляне появились кони. У них на шее позванивали бубенчики. Мы отыскали их хозяев и решили задержать. Охранять задержанных приставили троих партизан.
После обеда со стороны лесничества подошли двое вооруженных лесников и еще издали стали орать на хозяев этих коней. Они, конечно, не догадывались, что рядом находятся партизаны. Да и трудно было бы нас отличить: мы накинули на плечи пастушьи бурки и спрятали под ними винтовки.
Лесники подошли к нам:
- Деревенщина! Разве не знаете, что здесь запретная зона!
- Вот взыщем с вас штраф, чтобы другим неповадно было сюда соваться! - погрозил пальцем второй.
Пришлось и их разоружить и задержать. Лесники были очень напуганы, и нам показалось, что они сразу же стали маленькими и жалкими.
К вечеру отряд отправился к объекту. Вперед вышли группы, которым поручалось прервать телефонную связь лесничества. Остальные же в партизанской колонне двинулись напрямик через лес. Замыкали колонну кони вместе с их хозяевами, лесниками и сторожами - наш случайно сформированный обоз.
Вышли на перекресток дорог. Под нами находилось лесничество. Посланная вперед группа обнаружила там двух лесников и одного придворного егеря-охотника, приехавшего специально для того, чтобы организовать охоту для царя Бориса. Все они были задержаны и не оказали при этом никакого сопротивления.
"Когда егерь рассказал мне, что царь собирается приехать сюда на охоту, я чуть не лопнул от злости! - рассказывал после операции усатый Георгий Ванчев из Батака. [137] - Спрашиваю его: "Когда приедет?" А тот весь дрожит, и невозможно понять, что он бормочет. Наконец едва выговорил: "Через два дня". Он, сукин сын, приехал настрелять глухарей, чтобы этой удачей мог потом хвастаться "первый охотник" Болгарии. Эх, если бы мы знали! Выждали бы эти два дня и добрались бы до самого царя! Что бы тогда было!.."
Георгий Кацаров и около полусотни партизан окружили лесничество и поселок, а мы во главе с Георгием Чолаковым ворвались на территорию фабрики. Пришлось пробираться между огромными бревнами, штабелями досок и балок. Рабочие смотрели на нас с изумлением. Они не могли понять, что происходит.
Несколько партизан проникло в здание фабрики. Рабочие, находившиеся в разных концах просторного помещения, замерли на своих местах. Машины работали вхолостую - никто не обращал на них внимания.
- Товарищи, остановите пилорамы! - крикнул Георгий Чолаков. - Хватит вам работать на немцев!
В цехах фабрики появились и остальные партизаны. Поняв наконец, в чем дело, рабочие стали останавливать машины. Однако некоторые, догадавшись, что мы собираемся поджечь фабрику, встревожились за работу, за кусок хлеба. Одна из женщин упала в обморок. Вела бросилась приводить ее в чувство, намочила платок и положила ей на лоб. Женщина раскрыла глаза и, увидев склонившуюся над собой партизанку, которая что-то говорила ей, уставилась на нее ошалелыми глазами, словно поражаясь, что та умеет говорить человеческим голосом.
Мы облили пол бензином, а затем вылили еще и целую канистру машинного масла. Из ветоши сделали факелы. Несколько рабочих помогли нам снять с машин толстые кожаные ремни.
- Возьмите! Возьмите! Они вам пригодятся... - уверял нас механик пилорамы.
Георгий Чолаков заложил под пилорамы две шашки тротила.
- Все во двор! Быстро! - скомандовал он.
Фабрика уже горела с разных концов, а Чолаков все еще не выходил. Весь в саже, с горящим факелом в руках, он носился по задымленному помещению и поджигал все новые кучи опилок и щепок. [138]
- Хватит, кончай! - кричали мы ему, но он ополчился на нас:
- Неужели после случившегося на лыдженской фабрике у вас так и не прибавилось ума?!
Со всех сторон полыхало пламя, но внутри помещения пожар разгорался слабо. Больше того, огонь там даже стал утихать - густые клубы дыма словно бы гасили пламя. Мы не на шутку встревожились: а вдруг пожар стихнет?..
Раздавшийся взрыв эхом разнесся в тревожной ночи. Одна из стен фабрики обрушилась, и к небу с треском взметнулись снопы искр и клубы дыма. В лицо ударила горячая волна воздуха. Завороженная Вела, не отрываясь, смотрела на это зрелище и говорила:
- Крепко мы им насолили... Уж раз борьба, так настоящая!
Кто-то сказал ей:
- Завтра они пойдут по нашим следам.
Вела ответила:
- Карательные акции свидетельствуют не о силе, а о слабости врага...
Они еще что-то говорили, но я уже не слышал их слов. По дороге цокали копыта перегруженных мулов, а у нас за спиной с грохотом обрушивались стены подожженной фабрики.
