В апреле в Чепинской котловине начались аресты. Полиции удалось раскрыть и арестовать большинство членов подпольного районного комитета партии и почти всю лыдженскую боевую группу. Манол Велев, только что вернувшийся из армии и снова взявший на себя руководство комитетом, Тодор Дуков, Никола Кранчаров, Крыстьо Пеев и Георгий Дарлоков вынуждены были перейти на нелегальное положение.
Дуков и Крыстьо Пеев явились прямо к нам в лагерь и сообщили об арестах. О Маноле Велеве и остальных товарищах они ничего не знали.
Мы снова отправились в Чепинскую котловину. Следовало во что бы то ни стало вывести тех, кому грозил провал.
Временный лагерь разбили около пещеры, что возле Лепеницы. В первый же вечер пошли искать связь. Дуков [117] и Кочо Гяуров направились в Лыджене, а я спустился в Чепино, чтобы разыскать Любена Илинова, нашего школьного товарища.
Любен жил на околице села, рядом с новой школой. Я подождал, пока стемнело, и пробрался к его дому. Во дворе залаяла собака. Успокоив ее, я позвал Любена. Никто не отозвался. Дом оказался пуст.
Тогда и я решил отправиться в Лыджене, а чтобы сократить путь, не стал обходить Чепино по каменным карьерам, а пошел через верхнюю часть села. Я рассчитывал на свой безобидный ученический вид. Но пистолет все же приготовил.
Было уже поздно, лишь кое-где еще светились окна. Я ускорил шаг, но не прошел и сотни метров, как нарвался на сторожевой пост.
- Стой! Стой!.. - раздались голоса.
Я замер и почувствовал, как бешено колотится сердце - вот-вот выскочит из груди. Слева от меня тянулся деревянный забор. Часовые спрятались в его тени, и поэтому я их не заметил.
- Подождите вы! Да свой я!.. - инстинктивно крикнул я и пошел на звук голосов.
Войдя в тень забора, увидел перед собой двух молодых парней. В руках они сжимали винтовки. Мой ответ ввел их в заблуждение, и на какое-то мгновение они заколебались. Я пришел в себя и, сделав еще несколько шагов, направил на них пистолет. От неожиданности они чуть не уронили винтовки на землю и тут же отдали их мне.
Поговорив с ними, я понял, что они в общем-то неплохие парни, а на пост их поставили, не спросив, желают они того или нет. Один из них работал на Ушевской фабрике вместе с Ангелом Чопевым. Они предупредили меня, что введен полицейский час и во многих местах выставлены засады и секреты. Под конец они стали упрашивать меня вернуть им оружие.
- А то нас отдадут под суд! Со свету нас сживет полицейский начальник! С живых кожу сдерет!
- А откуда я знаю, что вы не будете стрелять мне в спину?
- Не будем! Ведь мы же знаем вас... Знаем Ангела Чопева, Манола...
Я вытащил затворы винтовок, положил их в карман, а винтовки вернул. [118]
- Через час поищите их вон там, наверху, - сказал я и стал взбираться по холму. Положив затворы на видном месте, я пошел в Лыджене.
На следующий день после поджога Паланковской фабрики рабочие всех фабрик в Лыджене и Чепино объявили забастовку, требуя увеличения хлебных пайков. Винчо Горанов и его рабочие тоже присоединились к бастующим. Полиция арестовала двадцать человек. В тот же день после тщательного осмотра на месте пожара нашли одну из канистр. Вместо пробки горлышко было заткнуто куском смятой газеты "Зорница". А в селе газету "Зорница" получал только отец Горанова - дед Стойо. Выяснив, что канистра взята с фабрики Винчо, полиция тотчас же арестовала Бориса Голомехова и еще одного товарища, работавшего там же. Винчо вовремя успел уехать в Софию.
Через несколько дней, избив до полусмерти, арестованных выпустили, но только затем, чтобы ввести в заблуждение Винчо Горанова. Тот поддался на эту уловку, вернулся из Софии и уже на Лыдженском вокзале был арестован. Борис и его товарищ находились под постоянным наблюдением. После ареста Винчо их снова забрали. Всю свою злобу полиция обрушила на Винчо, его истязали несколько дней подряд.
К тому времени из Пештеры вызвали дополнительно полицейский взвод, а из Пловдива - специальных агентов. И все-таки Винчо удалось бежать. Но руки у него были связаны, и полицейские очень скоро настигли его.
15 апреля начальник полиции вместе с двумя полицейскими прибыл на фабрику Цвятко Ушева. Их интересовал Ангел Чопев. Ни минуты не колеблясь, Ушев показал им, где его можно найти. С пистолетами в руках они ворвались на второй этаж. Ангел работал в одной рубашке. Его пиджак висел в сторонке, а в нем, во внутреннем кармане, был спрятан пистолет. Он сделал вид, что хочет одеться, выхватил его, но выстрелить не успел - полицейские набросились на Чопева и обезоружили.
Через несколько дней камеры для арестантов оказались забиты до отказа. В руки извергов попали наиболее активные из коммунистов.
- Так что же это получается! Вместо того чтобы сжечь фабрику Паланкова, мы сжигаем землю у себя под [119] ногами! - эти горькие слова мы услышали от товарищей, пришедших для встречи с партизанами.
Тяжело, когда тебе в лицо бросают такое обвинение, а ты ничего не можешь ответить! Дело приняло слишком серьезный оборот, и любые объяснения были бы неуместны.
Арестованных подвергали жестоким пыткам, били по ногам резиновыми дубинками и палками, выворачивали и ломали руки и ноги. Больше всех мучили Винчо Горанова, Ангела Чопева и Владо Кацарова. В один из дней Кацарову нанесли полторы тысячи ударов.
Кацаров участвовал во Владайских событиях{21} и Сентябрьском восстании. После забастовки железнодорожников полиция выслала его в Кырджалийский уезд, а в 1922 году за захват оружейного склада в Брацигово он был брошен в тюрьму. После Сентябрьского восстания находился в заточении на острове Святой Анастасии, но ему удалось бежать. В течение нескольких лет бай Владо жил нелегально в Куле и Софии, а потом в Пловдиве. Окружной комитет партии поручил ему организовать канал для переброски перешедших на нелегальное положение товарищей через Свиленград в Турцию и Грецию. В связи с этим бай Владо приходилось часто менять место работы. В полиции пронюхали, чем он на самом деле занимается, и взяли его под наблюдение. Впоследствии его сослали в Батак. В 1930 году он устроился на работу в Лыджене и стал организатором местной партийной ячейки.
В Лыджене бай Владо жил рядом с нами. В глубине того же двора среди деревьев стоял небольшой особняк. В нем поселился начальник полицейского участка Антонов. Об Антонове поговаривали, что по его вине погибло много людей в Кюстендилском и Пиринском уездах. Одни утверждали, что в Лыджене его перевели в награду за его "заслуги", а другие - чтобы не очень мозолил глаза людям, которые его знают. [120]
Ежедневно наш квартал становился свидетелем забавного церемониала. Отправляясь на работу, Антонов выходил на улицу в расстегнутом кителе, ремень, на котором висела кобура с пистолетом, нес в руках. Его жена, маленькая женщина, всегда в одном и том же коричневом халате, полы которого путались у нее в ногах, семенила за ним, прижимая к груди фуражку своего супруга.
Но вот Антонов останавливался посреди улицы, жена подавала ему фуражку и помогала застегнуть ремень. Это всегда делалось нарочито медленно, на глазах у всех, чтобы люди поняли, какое нелегкое это дело - выполнять свой долг перед государством.
Антонов стоял еще несколько минут, поправляя фуражку на голове, а жена держала его за руку и преданно смотрела ему в глаза. Люди должны были видеть и другое: семейная благодать нисходит только на дома представителей власти и сильных мира сего.
Мы, мальчишки, боялись Антонова и, еще издали заметив его, убегали.
Однажды мы играли на улице. В этот час Антонов как раз выходил в своем расстегнутом кителе и с ремнем в руке. Я только что изо всех сил ударил по мячу и, подняв глаза, чтобы проследить за его полетом, с ужасом увидел участкового начальника. Тот в это время поправлял фуражку, а жена его глупо улыбалась.
Мяч, ударившись об ограду, отскочил... и попал пряло в голову Антонова.
Тот схватился за фуражку и повернулся ко мне с перекосившимся от злобы лицом. Я оцепенел. Замерли и остальные ребята.
Антонов молча застегнул китель, взял у жены ремень с пистолетом и направился ко мне. Мне хотелось убежать, но я не мог оторвать ног от земли.
- Постойте, господин старший... Подождите! - На крыльце своего дома стоял Владо Кацаров.
Полицейский остановился, повернулся к нему, покачнулся несколько раз взад-вперед и процедил сквозь зубы:
- Вы занимайтесь своими делами!..
Потом поманил меня указательным пальцем:
- Иди сюда, оборванец!..
Я не двинулся с места. Тогда Кацаров сбежал с лестницы и встал рядом с Антоновым. Он дышал тяжело, но старался выглядеть спокойным. Мне показалось невероятным, [121] что он одного роста с полицейским начальником, такой же крупный и у него такие же большие и сильные руки. Я бросился бежать и уже из-за угла увидел, что Владо Кацаров снова поднимается по лестнице.
Для прикрытия своей нелегальной деятельности Владо Кацаров занялся торговлей лесоматериалами. Контора обеспечивала ему надежное алиби, и конспиративные связи хозяина было трудно отличить от деловых встреч.
Однажды на станции Лыджене с поезда сошла группа рабочих из Разложского уезда. Они были голодны, без денег, к тому же на улице было холодно и не переставая лил дождь.
Рабочие не знали, куда им податься. Станция опустела, и на перроне уже никого не осталось.
Один из извозчиков, оставшийся без пассажиров, заметив их растерянность и догадавшись, в каком положении они оказались, предложил им:
- Пошли за мной. Знаю, кто вам поможет.
И отвел их в контору Владо Кацарова. Там для них нашлась и работа, и крыша над головой. Известно, что добрые люди везде есть.
Когда Кацарова арестовали в апреле 1943 года, полиция решила любой ценой сломить его волю.
После пыток ему устроили очную ставку, чтобы другие подтвердили, что он находился в местности Ленища, когда боевая группа принимала присягу.
Следователь из Пловдива, предвкушая удовольствие от того, что Кацарова все равно выдадут и тогда ему несдобровать, обратился к своим коллегам, словно Владо и не было здесь:
- Воображает, что он герой, а он просто смешон! Сейчас они быстро все вспомнят.
- Ну, а теперь что скажешь? - смерил его презрительным взглядом один из агентов, сидевший за письменным столом.
- Во всем этом нет и слова правды...
Тогда привели его жену. Было уже далеко за полночь.
- Заставь его заговорить! Он не нам - себе самому должен помочь, - вкрадчиво произнес следователь.
Все лицо бай Владо было в кровоподтеках, глаза совсем ввалились, из груди вырывались страшные хрипы. [122]
Кацарову охватил ужас, но муж смотрел на нее совершенно спокойно.
- Я ничего не могу ему сказать, - ответила она. - Чем он занимался - это его дело...
Полицейский начальник ткнул в лицо бай Владо часы и сказал с жестокой медлительностью:
- Посмотри на стрелки! Если через десять минут не заговоришь, расстреляем... На глазах у жены.
- Лучше переведите стрелки вперед, чтобы все скорее кончилось, - ответил он.
Полиции пришлось его освободить. В протоколе записано: "На заданные вопросы о том, кто пригласил его пойти на встречу с подпольщиками, чтобы принять присягу и стать членом боевой группы, Владимир Кацаров отказался дать объяснения, не желал говорить и отрицал, что присутствовал на этой встрече..."
Когда Кацаров выходил из полицейского управления, один из агентов, истязавших его, засмеялся ему вслед:
- Все равно больше года не проживешь.
Владо Кацаров умер вскоре после 9 сентября 1944 года. Его последний путь до кладбища был таким же скромным и незаметным, как скромно и незаметно умел он жить и делать свое дело.
