До нас дошли слухи об объявленном гитлеровским командованием трауре и даже подробности: на углах софийских улиц раздавали вареное жито за упокой душ павших под Сталинградом немецких солдат.
Мы ликовали, но недолго, потому что ясно вдруг осознали, что где-то идут кровопролитные сражения, а мы бездействуем. Да, мы занимались боевой подготовкой, марксистской учебой, регулярно собирались у карты, на которой Кочо Гяуров передвигал на запад красные флажки, с радостью встречали последние новости о победах Красной Армии, но... бездействовали.
Уже стократно мы обошли территорию лагеря, знали каждый камень на противоположном склоне горы, каждое дерево. А зима все продолжалась. Поверх старого снега ложился новый и все валил и валил...
При формировании к нам влились небольшие отряды. Пришли новые партизаны со своими взглядами на ведение партизанской борьбы, с нерешенными вопросами и спорами. [102] Пока мы готовились к зиме, все это отошло на задний план - просто некогда было. Но когда отряд как следует обосновался и глубокий снег отрезал нас от внешнего мира, споры вспыхнули с новой силой. Чем больше времени проводили мы в вынужденном бездействии, тем более напряженными и непримиримыми становились они. После ужина группы задерживались на поляне значительно дольше, чем раньше. К прежним разногласиям добавилось и недовольство резкой манерой обращения с нами Деда, а иногда и Георгия Кацарова. Кое-кто требовал сменить командование отряда.
Вот так мы дошли до того тягостного собрания 11 февраля, которое затянулось на три дня.
Пловдивский окружной комитет партии прислал на это собрание своего представителя Николу Мишева - Камарада - из Брацигово. Своим внешним видом, манерой двигаться, говорить, смеяться он как бы олицетворял совсем другую жизнь. Ведь он работал, открыто ходил по улицам, ночевал в собственном доме. И вдруг он очутился среди сорока вооруженных мужчин, в обстановке затаенных, но острых разногласий. Прибыл он с большими полномочиями, но как раз это-то в известной мере и отдаляло его от нас. Брацигово - это одно, а зимняя глухомань Батакских гор - совсем другое. Мишев интуитивно понял, что резкое вмешательство с его стороны может только разжечь конфликт и тогда не избежать беды...
В полутемной землянке стало душно, напряженная тишина не предвещала ничего хорошего.
Пререкания начались с самого начала - с выборов председателя и обсуждения вопроса о том, присутствовать ли на собрании комсомольцам. Когда с этим наконец покончили, Георгий Кацаров сделал доклад. Говорил долго и непоследовательно, - видимо, плохо подготовился. Одну и ту же мысль повторял по нескольку раз и вел какую-то неясную политику. Он адресовал свои упреки "некоторым". "Кое-кто думает... кое-кто считает..." Комиссар явно старался щадить отдельных людей. Но таким образом дела не исправишь.
Наконец дошли до самого важного: до выборов руководства партийной организации. Те, кто считал, что партийное руководство должно быть отделено и не должно зависеть от военного, стали прерывать комиссара. Дед вспылил: [103]
- Это вам не партийная ячейка политзаключенных, а боевое воинское подразделение!..
Дед твердо держался следующей точки зрения: полное объединение боевой и партийной деятельности может быть осуществлено лишь тогда, когда комиссар будет и секретарем партийной организации. В сущности, этот вопрос мы давно решили, избрав секретарем партийной организации комиссара Георгия Кацарова. Но сейчас этот вопрос снова поставили Нено Стоянов и другие коммунисты.
О задачах, которые предстоит решать отряду, разногласий не было. Командование поддерживало линию комитета партии на расширение партизанского движения и уже провело подготовку к первым операциям.
Но самое главное - Деду и Кацарову были предъявлены резкие, но справедливые обвинения в том, что летом и осенью 1942 года Кричимский отряд бездействовал.
На следующий день слово попросил Нено Стоянов. Он волновался, его лицо заливал яркий румянец, но в глазах чувствовалась решимость. Он потребовал сменить Деда - потребовал прямо, без всяких предисловий и оговорок.
- Считаю, что одни и те же люди в отряде не могут составлять и военное и партийное руководство. Подчиняюсь установленному порядку, но снимаю с себя ответственность за последствия. Командир не обладает способностью сплачивать людей. И комиссар в своем докладе не указал, в чем же суть создавшегося положения... Существующие разногласия необходимо преодолеть, чтобы отряд мог выполнить свой долг. Наша группа достаточно боеспособна, но теперешнее руководство надо сменить, отряд должны возглавить другие люди... Надо написать в ЦК, чтобы нам прислали нового командира и комиссара.
После него встал Георгий Чолаков, а за ним - Атанас Ненов.
- На одном из предыдущих собраний я говорил о том, что руководство не способно ликвидировать возникшие недоразумения, - начал Ненов. - Основной недостаток комиссара состоит в том, что он не умеет найти подход к людям. Из всех обвинений в адрес Деда самое верное одно: отсутствие такта, а это нетерпимо для руководителя. Он ни с кем не советуется, не знает, где надо приказать, а где попросить. Командир не должен терять свой авторитет, потому что у руководителя есть не только права - обязанностей у него еще больше!.. [104]
Ненова слушали внимательно. Слышалось только, как трещат поленья в печи.
- Если говорить только о том, что упущено много времени для активных действий, из-за этого престиж руководства не пострадает, но пользы никакой не будет, - продолжал Атанас Ненов. - Но если мы хотим, чтобы руководство осознало свои ошибки, то должны самокритично отнестись и к себе самим. Готовность действовать - вопрос не только организации, но и психологической подготовки. Ее нужно воспитывать и при первой же возможности перейти к действиям. Вот наша линия!..
Атанас Ненов сказал хорошо, умно. Но его слова не успокоили людей.
С резкими обвинениями против Деда выступила и Макри Апрахемова. Обстановка вновь накалилась.
- Эта песенка нам знакома еще по Кричимскому отряду, - заявила Макри. - Мы стремились к действию, но у руководства были, видите ли, свои соображения. Недооценивалась и партийная работа. Почему комиссар не создал партийную ячейку? Да и здесь комиссар запустил партийную работу, собрания проводятся редко, потому что он боится, как бы мы не заговорили о его недостатках...
Наступило тягостное молчание. Где-то шушукались, а возбужденный голос Макри все еще звучал у нас в ушах.
Тогда встал Дед - бледный, с окаменевшим лицом. Глаза его холодно смотрели на нас. К обвинениям он отнесся пренебрежительно, сказав, что не впервой в него бросают камни, но если и он вздумает в кого-нибудь бросить камень, тому не поздоровится. В его словах звучала и горечь, и угроза.
Кацаров и Георгий Чолаков во многих вопросах были не согласны с Дедом. Не согласились они и с его последними словами. Когда Кацаров взял слово, он нашел в себе силы для самокритики и признал свои ошибки. До сих пор помню его взволнованный голос, когда он говорил о Кричимском отряде:
- Руководство прилагало много усилий, чтобы собрать оружие. Оно нам понадобилось не для того, чтобы устроить склад, а для борьбы. Тяжело слышать, как нас обвиняют в том, что мы были против активных действий. Упрекайте нас в медлительности, во всем в чем хотите, но не в этом. Нам предстоит борьба, и тогда станет ясно, кто чего стоит... [105]
Собрание закончилось, так и не разрешив до конца спорных вопросов. Представитель Пловдивского окружного комитета партии Никола Мишев, оказавшись в затруднительном положении, ограничился тем, что призвал нас к единству, к умению ставить интересы борьбы выше своих собственных интересов, но он и сам сознавал, что это всего лишь добрые пожелания.
Нам оставалось ждать решения окружного комитета партии.
После собрания наступило неожиданное облегчение. Как будто споры ушли в безвозвратное прошлое, как будто все мы освободились от угнетавших нас разногласий. В самом деле, сколь ни невероятным это кажется, но нам стало легко, даже радостно. После мучительных взаимных упреков мы вдруг почувствовали, как прекрасна человеческая потребность поговорить друг с другом откровенно, глядя прямо в глаза.
