Наконец-то связь с Батакским отрядом была установлена, и мы отправились к условленному месту. Нас вел секретарь районного комитета партии Манол Велев, молодой мужчина со светлыми кудрявыми волосами и озорными глазами. Его круглое лицо озаряла улыбка. Хотя, скорее, это была не улыбка, а радость, отражавшаяся на его лице.
К 8 часам мы вышли на большую лесную поляну, как будто перепаханную дикими кабанами. На краю поляны одиноко стояло полуразрушенное каменное строение. Оно сохранилось еще с времен Балканской войны, когда в этих местах проходила болгаро-турецкая граница и здесь была турецкая погранзастава.
Манол вытащил губную гармошку и заиграл "Елено моме". Невдалеке пронеслась вспугнутая серна. Манол перестал играть, и кругом снова воцарилась мертвая тишина. На наш условный сигнал никто не отозвался.
Тогда мы прошли немного дальше в лес и разложили костер, чтобы обсохнуть. Манол нарезал кусочками розовое сало, какое умеют делать только в Чепино, нанизал их на прут и стал поворачивать над углями, как шашлык. Капли жира стекали прямо на угли. Они шипели, а мы глотали слюнки. [55]
Увлекшись, мы и не заметили, как к нам подошли люди из Батакского отряда. Из-за деревьев вышел крупный мужчина, одетый в костюм из грубого домотканого сукна. В руке он сжимал карабин. За ним показались остальные, и среди них мы увидели Николу Божанова.
Мы сразу повскакивали. Это же они - бойцы из Батакского отряда! От их вида как будто исходили сила и спокойствие.
- Здравствуйте, товарищи! Хорошее сало... Мы по запаху обнаружили вас, - весело заговорил первый из них и протянул нам руку.
- Садитесь, садитесь, угощайтесь! - пригласил Манол батакчан.
Один из партизан - небольшого роста, с сединой в волосах - посмотрел на него, едва сдерживая смех:
- Да разве хватит нам вашего сала? Для нас это все равно что один козленок на сто волков. А вот нет ли у вас закурить?..
Все рассмеялись, поднялся шум.
- Ш-ш-ш! Тише вы! Вот она, дорога, рядом... - прервал оживленные разговоры самый пожилой из батакчан.
Как только я увидел Георгия Чолакова, сам не знаю почему, но сразу же решил, что именно он является командиром. Это был крупный человек с хорошим, добрым лицом. Он приказал нам уйти дальше в глубь леса.
Мы как завороженные рассматривали батакских партизан, и наши взгляды невольно задерживались на оружии. В селах распространялась молва, что они вооружены только автоматами. Людям так хотелось, чтобы их защитники были сильными и непобедимыми!.. Батакчане же держали в руках обыкновенные карабины и винтовки, а на поясах висели парабеллумы, наганы и различные пистолеты старых образцов.
В обед, договорившись с Георгием Чолаковым о следующей встрече, Манол Велев попрощался и отправился в Кара-Тепе. Погода стояла солнечная, теплая. Партизаны отыскали подходящее место и улеглись вздремнуть прямо на траву, подложив под голову свои вещевые мешки.
Но нам с Кочо не спалось, - наверное, от волнения. Божан уселся возле нас и принялся чистить карабин.
- Почему ты ушел, не оказав нам ничего? - упрекнул его Кочо. [56]
- Нет, вы только подумайте! Говорил же я вам, что нечего дожидаться, а вы не хотели идти со мной, только задерживали.
Он рассказал, что из Порт-Артура спустился прямо в Ракитово, наладил связь с селом, и на следующий же день в Батак ушли посланные им люди. Они выяснили, где находится отряд, и Божан отправился к ним в лагерь.
Но он не забыл и про нас и вместе с тремя партизанами был в Порт-Артуре, но нас там уже не нашел.
В лагерь отряда мы отправились ночью. Шли напрямик через поляны, вытянувшись цепочкой друг за другом. Ночь выдалась светлая. За погранзаставой вздымались голые склоны Гюмюшчала, а у подножия виднелись следы былого пожарища в Юртово. Обугленные мертвые стволы зловеще чернели в ночи, и их словно бы наталкивавшиеся друг на друга тени вселяли в душу смятение. Партизаны постарше рассказывали, что эти леса подожгла турецкая армия во время Балканской войны, когда отступала на Гюмюрджину и Ксанти. Пожары охватили огромные пространства и полыхали несколько недель. Горы стонали, кругом с треском рассыпались искры, по небу плыли облака дыма и сажи. Ветер заносил их в Чепинскую котловину, к Батаку, а иногда даже и к Пазарджику.
Комиссар отряда Любен Гумнеров - Нешо - запел советскую партизанскую песню:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с бою взять Приморье,
Белой армии оплот...
Все дружно подхватили песню, хотя многие и не знали слов. Мы не могли не петь, нас воодушевляли даже предстоящие трудности.
Этих дней не смолкнет слава,
Не поме-еркнет ни-и-когда.
Партизанские отряды
Занимали города...
В нашей колонне шагало не больше десяти человек. У нас еще не было ни отрядов, ни дивизий, но никто не сомневался, что наступит такое время, когда и мы начнем "громить атаманов" и освобождать города и села. [57]
В партизанский лагерь пришли на рассвете. В небольшой пади около Сисузкой реки нас окликнул часовой. На поляне горел костер, а над огнем на нескольких камнях стоял закрытый крышкой котел. До нас донесся запах вареной фасоли.
Кусты вокруг зашевелились, и партизаны обступили нас со всех сторон - так, что мы не сразу заметили наших товарищей по гимназии Данчо Пачева и Методия Хаджийского.
- А меня ты что же - не узнаешь? - подошел ко мне какой-то партизан и сбросил с плеч домотканное одеяло. Это был Любен Йовчев из Сараньово.
Мы с Кочо испытывали слишком большую радость, и, должно быть, от этого лагерь вдруг поразил нас своей обыденностью - ведь мы ждали чего-то необыкновенного. Я пытался убедить себя, что это вовсе меня не огорчает, но как раз то обстоятельство, что мне приходилось убеждать себя, и свидетельствовало о разочаровании.
