Перед самым Чепино, пробираясь между деревьями, мы проникли в сад Ищева. Там нам назначили встречу с членом районного комитета партии Ангелом Чопевым. И вот в темноте резко прозвучал звонок велосипеда. Мы отозвались заранее условленным паролем, после чего Ангел появился в саду. В темноте сада мне не удалось рассмотреть лица Чопева, и оно представлялось мне таким, каким запомнилось лет семь назад, когда нам впервые довелось встретиться.
Тогда я еще учился в начальной школе. По дороге в школу мы проходили мимо старого здания общины, выкрашенного в какой-то странный лимонно-желтый цвет. Однажды ранним утром наше внимание привлекла суматоха около общины. Мы тут же забыли о школе и не услышали даже школьного звонка. В толпе сновали полицейские из Лыджене и Чепино. Они о чем-то громко говорили, до нас доносились ругательства. Запыхавшийся староста то и дело мелькал в дверях. Внимание всех было приковано к одному из окошек подвального помещения. Оно было открыто настежь. Железную решетку из него кто-то выломал. К полудни по селу разнеслась молва, что из подвала сбежал арестованный Ангел Чопев, печатавший фальшивые деньги.
Через несколько дней беглеца схватили в горах у Чепино и со связанными руками провели через Лыджене. Мне запомнилось его обветренное лицо. Он шел слегка согнувшись - связанные спереди руки заставляли его сутулиться. Люди толкали друг друга, чтобы взглянуть на него, а он будто не замечал их, шел спокойно, даже чуть-чуть вызывающе. Это выглядело довольно странно. [45]
Странно потому, что никто не знал, что Ангел Чопев печатал деньги не для личных целей, а для дела, которому посвятил свою жизнь...
Естественность и простота этого человека, уверенность, с которой он говорил, - все это заставило нас почувствовать к нему расположение и симпатию.
- Завтра вечером вы отправляетесь в Кара-Тепе. Там Кольо Гранчаров. Он поможет вам связаться с Божаном - подпольщиком из Ракитово, - кратко сообщил Чопев. Говорил он на звучном диалекте жителей Банского уезда.
На следующий вечер, прежде чем отправиться в Кара-Тепе, снова встретились с Ангелом. Мы уже чувствовали себя старыми товарищами, и он крепко пожал нам руки.
В Кара-Тепе пришли за час или два до рассвета. Поляну скрывала непроглядная тьма. Димитр Малчев из Чепино, которому поручили связать нас с Гранчаровым, повел нас между штабелями дров на южную часть поляны. Там, в небольшой пади, находились строения чепинской кооперации "Рабочий".
Малчев осторожно постучал в дверь. Отозвался сам Гранчаров. Этот говорил как-то протяжно, нараспев.
- Кольо, открой! Это я - Митко Малчев.
Щелкнул замок, Кольо высунул наружу заспанное лицо. Поняв, кто мы такие, быстро втащил нас в темную комнатушку. Окна закрывали на ночь деревянными ставнями, и в помещении стоял тяжелый запах сушившейся обуви.
- Я еще только подумал: и кому это я мог понадобиться в такое неподходящее время, а Божан уже схватился за ружье, - рассказывал Кольо.
Он уже совсем проснулся, но голос звучал все еще сонно, и говорил он как-то в нос. Когда Кольо упомянул о Божане, мы присмотрелись и при свете зажженной Гранчаровым спички увидели в углу комнаты еще одного человека. Это и был Божан.
- Нет, вы только подумайте! Так недолго и перестрелять друг друга! - послышался его голос из темноты.
Кольо зажег керосиновую лампу и подкрутил фитиль. Никола Божанов, человек лет 37-38, поднялся с деревянной кровати и весело поздоровался с нами. Его [46] широкоскулое лицо почернело от ветра и солнца, из-под мохнатых бровей смотрели смеющиеся глаза, на лоб падали черные как смоль пряди волос. Грубые, потрескавшиеся руки говорили о тяжелом труде этого человека. Он быстро натянул на себя грубошерстный костюм, надвинул на глаза старую кепку и обратился к Гранчарову:
- Даже если заставлять станешь, в твоем бараке больше не останусь! Теперь у меня уже есть целый отряд, и мы уйдем на базу.
Божан изрек эти слова как-то подчеркнуто резко. В них прозвучала обида. Кольо не ответил ему, только недовольно сжал губы. Он наклонился над печкой и подбросил в нее дров. Двигался он так же медленно, как и говорил, и в полумраке комнатушки выглядел еще более смуглым и неуклюжим. Настоящий медведь!
Божан спустился с базы за несколько дней до этого и теперь торопился вернуться в горы. После трудной дороги и бессонных ночей глаза у меня слипались, не хотелось трогаться с места. Но оставаться всем в бараке на Кара-Тепе было бы неразумно.
И мы начали подъем по крутому склону слева от Балыкского оврага. То и дело скользили, скатывались вниз, хватались за корни или ветки и снова продолжали карабкаться вверх.
Когда поднялись на хребет, горный ветер уже рассеял ночной мрак. Над вершиной Малка-Сютка небо посветлело и вскоре запламенело от ярких лучей зари. Мрак в низинах сменился молочно-белым туманом - он расстилался далеко вокруг, и леса исчезли в его серебристом сиянии. Перед нами раскинулись безмолвные лесные поляны. На солнцепеке снег растаял, и синие крокусы уже выпустили свои невзрачные бутоны.
Никола Божанов расстелил на земле тулуп, который нес, перекинув через руку, и присел отдохнуть. Обессиленные усталостью, мы свалились прямо на влажную землю.
- Нет, вы только подумайте! Разве можно ложиться на мокрую землю! - поучал он нас. - Землю справедливо называют нашей матерью, но надо знать, как относиться к ней.
Он отодвинулся на самый край тулупа, и мы уселись рядом с ним. [47]
- Если нечего постелить, то надо наломать веток, и они послужат вместо подстилки. И не зовите меня по имени, а Крумом, - закончил он свое очередное поучение.
- А много еще осталось идти? - спросил я. Мне казалось, что я не найду сил даже подняться с земли. В ботинках было полно воды, и ноги совсем окоченели.
- Немного, но вы едва тащитесь, - с упреком ответил Божан. - А нам надо идти как можно быстрее - в этих местах бродят охотники и могут заметить нас.
Мы вскинули на плечи рюкзаки и пошли дальше. Двигались не через поляны, а вдоль опушек. Подражая Божану, мы ступали только на оттаявшую землю или на поваленные бурей деревья - туда, где уже не было снега. Но чем выше поднимались к вершине, тем меньше оставалось черной земли. Я едва переставлял ноги.
- Твое "немного", оказывается, понятие весьма растяжимое, - обратился Кочо к Божану.
- Нет, вы только подумайте! Мы уже совсем близко. Посмотри, вот место, где я спрятал радиоприемник!..
Около голой пади росло несколько елей. Их ветви сплелись между собой. Когда Божан несколько дней назад покидал базу, он спрятал здесь радиоприемник и батарейки к нему. Несмотря на старание что-нибудь разглядеть, я так ничего и не обнаружил - Никола мастерски все замаскировал.
Мы преодолели высокий перевал и наконец прибыли на базу. Под ветвями громадных елей увидели шалаш из еловых веток. Такие шалаши в летнее время делают для себя рабочие на лесозаготовках. Божан сбоку притиснул ветки тяжелыми кольями и набросал сверху земли. Внутри мы увидели нары, а посередине - железную печку на ножках.
Очень хотелось скорее растянуться на нарах, но Божан и тут не оставил нас в покое. Нужно было позаботиться о том, чтобы, как говорится, мягко спалось и сладким был хлеб. Кочо отправился за дровами.
- Вот шалаш нагреется - и ляжем спать, - объявил Никола. - А то от холода превратимся в сосульки.
Он вытащил откуда-то топор и начал что-то мастерить. Топор в его руках выглядел совсем легким, как будто это и не топор, а тесло. Кочо принес вязанку дров и уселся на корточки перед печкой, чтобы ее разжечь. Но, к нашему удивлению, в печке были дрова, оставалось [48] только зажечь спичку! Как заботливый хозяин, Божан, перед тем как спуститься в Кара-Тепе, положил в печку сухие дрова и щепки, - одним словом, подготовил все к своему возвращению.
- Нет, вы только подумайте! Разве человек может знать, когда он вернется и как вернется? - поучал он нас. - Ведь это же наш дом! Сейчас поставим варить фасоль...
Вскоре в шалаше запахло жареным мясом - Божан обжарил на углях кусок пастармы{11}, совсем как для гостей. Крышка на закипевшей кастрюле начала дробно постукивать. Стало тепло и хорошо. И хотя у нас совсем слипались глаза, на голодный желудок все же не хотелось засыпать. Да и нет ничего вкуснее чепинской пастармы с фасолью!
Пока варилась фасоль, Кочо занялся радиоприемником. Крутил что-то, настраивал, но у него ничего не получалось. Тогда мы решили согреть батарейки над печкой, и радио заработало.
Сначала тихо, потом все сильнее до нас, затерянных в родопской глухомани, донеслись звуки могучей песни:
...Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идет война народная,
Священная война...
- Подожди! Это же Москва!.. - вскочил я. - Смотри не потеряй!
- Да тихо ты, тихо! - прервал меня Кочо.
Передача шла не из Москвы, а из Тбилиси. Мы прослушали на русском языке сводку Совинформбюро о ходе боевых действий. Правда, не все поняли, но это не могло омрачить нашей радости.
