За шестьдесят лет Вадим Гаевский пересмотрел практически весь репертуар ведущих балетных трупп мира. Блестящий критик, автор сотен ярких рецензий и нескольких книг, которые сразу стали популярными. Последняя его работа "Хореографические портреты" вышла буквально на днях. Гаевский пишет о людях, определивших судьбу классического танца. Рассказывают "Новости культуры".
Над "Хореографическими портретами" Гаевский работал последние пять лет. Сигнальный экземпляр уже занял свое законное место. Все шестьдесят персонажей давно вошли в его жизнь, стали предметом размышлений и диалогов. "Я в плену и не могу, и не хочу из него вырваться", - признается Гаевский.
Его герои - это не просто сценические персонажи, а реальные люди со своими проблемами, сомнениями, амбициями. Автор до сих пор сожалеет, что не подошел к своему кумиру Джорджу Баланчину, когда тот в 1962 году впервые приехал в Москву и давал мастер-классы в Кремле. Он до сих пор помнит встречу с "мистером В" в театральном музее Санкт-Петербурга. "Когда он прочитал монолог Чацкого наизусть, это произвело эффект больший, чем его балеты", - вспоминает Гаевский.
Когда Ратманский и Бурлака восстановили картину "Оживленный сад" в "Корсаре", Гаевский отбил ладони, аплодируя неизвестному шедевру Петипа. Легендарный француз для него так и остался хореографом номер один. "Он видел в женщине много женщин. Это перенял у него Баланчин, поклонник женского тела", - замечает критик.
Гаевский не мог обойти вниманием интеллектуала и реформатора Джона Ноймаера. Радикал-американец живет и работает в Германии и иногда делает подарки русским примам. Он поставил на Лопаткину номер "Павлова и Чеккети" - глубокий реверанс русскому балету. "Ноймаера надо не только смотреть, но и слушать. Он обладатель библиотеки, патриот нашего Вагановского училища и русского балета", - считает Гаевский.
Ему доверила свои секреты Галина Уланова. Великая молчунья, заговорившая в последние годы, была откровенна с ним. Она рассказывала ему о личном - в центральных газетах такого не печатали. "Обиды на жизнь. Одиночество. Страшная тоска о старом Ленинграде", - рассказывает Гаевский.
Не только Уланова, но и Плисецкая сделала Гаевского своим собеседником. Балерина звонила ночами, когда ее мучила бессонница, и рассказывала о своих ролях. "Майя в высшей степени глубокий человек", - отмечает Гаевский.
Немало страниц посвящено балетным эмигрантам. Карсавина, Лифарь, Дягилев, Нуреев, Барышников, подробности о встречах Натальи Макаровой с Матильдой Кшесинской, дожившей до 99 лет. В центре внимания - феномен Большого театра и его хореографы. Целая глава посвящена тандему Григорович-Вирсаладзе, и, конечно, новой волне современных танцовщиков и балерин, не давших классическому танцу благополучно угаснуть в свете театральных софитов.
