Обсуждение рассказа О.Гороховской `Звучи!` на творческом семинаре М.П. Лобанова (проза) в Литературном институте им.ГорькогоНазад
Обсуждение рассказа О.Гороховской `Звучи!` на творческом семинаре М.П. Лобанова (проза) в Литературном институте им.Горького
Семинар Лобанова М. П. 23 ноября 2004г
Открывшая обсуждение Ольга Елагина была так критична, как только может быть уставший от ученичества пятикурсник:
"Много героев ненужных... текст совершенно бесформенный... такую манеру могли позволить себе Пруст с Набоковым, а у простого смертного... не имеет права на существование". Единственный достойный персонаж среди не отличающихся друг от друга фигур - по мнению Ольги - дед Данил, "...его можно оставить, потому что героиня с ним советуется, мудрый старик. Он вроде органичный, а всех остальных, думаю, можно убрать, не думая".
- Рассказ в целом не сделан.
У Дмитрия Щелокова претензии схожие - чрезвычайная многословность, заставляющая забыть к концу предложения, с чего оно начиналось, и ненастоящие люди. Они ненатуральны и совершают те или иные поступки только потому, что попались автору под перо: "Военный тот - философ прямо какой-то.... она с ним словом одним перекинулась, а он ее уже в тамбур ведет и вдруг исповедоваться начал. Причем девушка - ни слова, а он все рассказывает и рассказывает... как друг в Чечне погиб, как еще там что-то стряслось...". Всерьез людей описывая, автор, говорит Дмитрий, до пародии скатывается: "До тридцати лет Андрей был самым обычным, деревенским парнем. Как все: пил водку, любил охоту, имел семью, и небольшое хозяйство: куры, корова, свиньи".
Много приторно розового, вызывающего недоумение, а потом и смех: "Орел летит, зайчика ищет, соловушка у ручейка.... клювик... водички напился".
Ольга Елагина привела особо запомнившуюся фразу, также живо вызывающую смех и также - "на полном серьезе" - написанную автором: "Я помогала супругу косить траву"... "Сырой, сырой рассказ - в литературных журналах толстых полным-полно плохих рассказов, но нет ни одного сырого, все прочитаны-перечитаны по сто раз".
Студентка Валентина Сергеева прошлась и по описаниям, за которыми теряется мысль, и за лицами людей, на которых преимущественно ничего, кроме скудных вариаций "светлых волос" и "голубых глаз" нет. "Небрежность, витиеватость и какая-то сусальность". Отметила Валентина, впрочем, и образ, и историю деда Данилы как нечто способное развернуться в небольшой и хороший рассказ.
Ирина Пенюкова: "У меня сложилось впечатление, что все эти проблемы оттого, что автор отстранен от текста. Описывать-то изнутри нужно мир - а тут хоть и глубинные свои переживания героиня описывает... а взгляд все равно снаружи... Все описания можно было к двум-трем фразам свести, но не описательным, а фразам изнутри - жест, интонация". Еще Ирина отметила навязчивую морализацию - герои (Костя в разговоре с матерью) очень правильно и внятно говорит слова, за которые мы его должны осудить: он покидает любимую девушку в погоне за карьерой. Высокопарность и неестественность речей героев Ирине претит. Вслед за Валентиной предлагает сделать два небольших рассказа из сцен "дед с внучкой" и "Андрей раненый с женой" - из этого хочется выжать воду, собрать в них неплохие слова, которые в нынешнем тексте производят впечатление рассыпанных, ни к чему валяющихся повсюду бус.
Евсюков Александр "не совсем согласен с предыдущим оратором" - но только в выборе эпизодов, из которых можно делать хорошие рассказы, а делать их считает возможным и необходимым. Выкроить два-три сюжета, жизнь в которых чувствуется и за нынешней бесформенностью и тяжестью текста: беременной женщины избиение и убийство маленьким мальчиком фашиста. "Не просто так по этому пробежаться, а сделать рассказ!" Отметив привычные для Ольги проблемы с композицией, посетовал на пропадающую, если с прежними текстами сравнивать, энергичность повествования. "В таком виде это - никуда".
Неожиданно энергичен и полон энтузиазма первокурсник Стас Пастор - в тексте он обнаруживает одну за другой аллюзии из песен того музыкального направления, что называют "русский рок". Действительно, есть в тексте и Виктора Цоя упоминание прямое, и группы "Ночные снайперы" с несколькими строчками текста, есть и фраза "Из леса вышел старик" - "У Гребенщикова есть такая песня! А дед вышедший оказался дедом Данилой - у Гребенщикова такой рассказ есть!"
Ольга Гороховская кивает - в ее рассказ дед Данила действительно пришел из песни Бориса Гребенщикова.
"А вот выражение "последний друг смерть", - не унимается Пастор со все тем же заставляющим улыбаться энтузиазмом, - это из группы "Воскресение", у них песня называется "Последняя любовь по имени Смерть" Вот!". Впрочем, на простом узнавании Стас не останавливается - он развивает узнавание в мысль и говорит об ощущение песенности рассказа Ольги Гороховской. И затянутость, и непонятные метафоры - во всем этом Пастор определенно ощущает влияние на автора окружающей всех нас современной музыкальной культуры (в частности, ее отечественное "интеллектуальное" крыло).
И еще: "А вы заметили - как подмечено хорошо, как живо ощущаешь наблюдение авторское: у москвичей, когда они пьют, у них лица веселые становятся, им весело, им прикольно. А в деревне люди нажрутся - и драться начинают. Им плохо! Это я все к тому, что автор - психолог, очень наблюдателен. В рассказе очень чувства женщины видны, это очень подкупает. Я прям вижу, вижу нашу деревню - это так видно, что даже страшно".
Мария Харькова заметила и рассказывает о нелепой трагичности отдельных моментов: в одном из эпизодов рассказа изображаются проводы в армию, закончившиеся поножовщиной между собравшимися друзьями. "Это место как-то вскользь показано... почему?" Безучастной не оставил дед Данила, конечно, психологические проблески то там, то здесь: "...о любви очень верно и очень интересно - описание чувств девушки, которая встречает молодого человека - и что же он чувствует в этот момент... что-то похожее на стыд".
Следующим выступил уже не семинарист, выпускник семинара - серьезный всегда и вдумчивый Владимир Гугнин: "Конечно, воли заложено достаточно много в эти рассказы - человек непростой судьбы автор, это чувствуется. Есть задатки у Оли - но в том состоянии, когда человек еще не до конца понимает, зачем ему это". Одно за другим перечисляет слабые, налепленные из нежелания говорить просто поверхностные слова, которыми полон текст. "Они гуляли по Москве под безумно красивым звездным небом" - что такое "безумно красивое небо"? Кто-нибудь себе представляет "безумно красивое небо"? Это апофеоз неосознанности языка в этом произведении. Есть у московского неба наверняка какая-то характерная черта, но ни я, ни автор, ни здесь присутствующие этого не видят - это надо долго и с трудом искать".
Владимир отмечает возвышающуюся над всем остальным драматичность отдельных моментов - уже упоминавшееся издевательство мужа над беременной женщиной и еще - мужик деревенский, которого после какой-то страшной драмы, потерявшего совершенно дееспособность, маленький ребенок начинает учить читать. "Почему на этом нельзя остановиться? Сосредоточиться? Почему от этого автор переходит в какие-то дешевые обывательские вещи?.."
В заключение Владимир снова сказал о чувствующейся в произведении воле, о необходимости автору работать, не путать настоящую боль с выдумываемой.
Алексей Михайлович, которого можно назвать "бессменным гостем" семинара, внимательный вдумчивый слушатель, говорил в заключение - после студентов и перед мастером. Несмотря на перегруженность событиями, слышится - говорит он - очень искренний голос автора. Отступлений, которые многим показались чересчур умильными или сусальными, действительно много, однако именно они раскрывают более глубокий смысл переживаний автора - чувствуется, что это подлинно женский рассказ о любви. И не из-за умильности выражений - за множеством слов есть подлинное, ищущее самовыражения (хоть и отвлекающееся в своем поиске) женское чувство.
Михаил Петрович Лобанов:
Ольга Гороховская у нас уже много обсуждалась - можно говорить, что нового в её вещах появилось и что утрачено по сравнению с прежними произведениями. Меньше стало изобразительности. Вот ее первый рассказ после поступления в Литературный институт - романтизм в душе, в Москву попала с подругой, встречи с однокурсниками, общение, скамейки в сквере у Добролюбова... расширяющийся мир! Все было очень живо - в сценках, разговорах.
Вспоминая рассказ о смерти отца - он так написан был, что не поверить нельзя, то была утрата, оставившая в жизни глубокий след. И в новом рассказе - тяжелая семейная жизнь, смерть ребенка. Чувствуется подлинность переживания, опыт нелегкой и юной притом жизни.
В этом новом рассказе я вижу новый шаг в жизнь, еще один шаг в понимании того, что вас окружает. Вы приехали в столицу, как теперь говорят - в мегаполис, из Самарской области, из глуши - и как же найти себя в этом новом для вас мире? "Одиночество на земле" - а затем, чересчур, может, декларативно (располагает к декларативности желание много говорить устами своих героев) говорите об одиночестве. Есть и декларативность, да, но есть и ощущение, которое без слов героев все равно жило бы - и это ценно. "И ведь уже почти три года... неверия, что смогу когда-нибудь полюбить и верить". "Хватит ли сил еще раз поверить человеку?" Осмысление окружающего мира здесь эмоционально, с тонкими бытовыми наблюдениями, но без достаточного вникания в психологическое состояние героев.
Новое, что я увидел здесь у Вас - это попытка найти некий фокус (точку зрения) во взгляде на своих персонажей. Целый абзац Вы посвящаете голосу героя - в восприятии героини: что напоминает этот голос ей, какие ассоциации возникают, как он действует и т.д. Читатель задумывается: а ведь правда, женщина порой голосу значение самое определяющее придает, не слушает, что любимый говорит, но - как он говорит, звучание самого голоса ее гипнотизирует.
Или вот портрет старика. Разговор о нем - это.. громоздкость слов. Нет пластики. Но вот как будто приближается к более конкретному: глаза его смотрели "с добротой, грустью, любовью". Но и здесь внимание читателя теряется, дробится в этих трех определениях. Нет целостности восприятия, целостности признака. И чуть дальше - глаза старика заглядывают в самую "серединку сердца". В серединку! - в этом уже есть что-то "свое", "стариковское" с его умудренным жизнью внутренним взглядом.
В общей массе ничего не значащих слов даже одна подробность заставляет вздрогнуть, как, например: "Бахчи были заминированы". Тотчас дыхнуло суровостью обстановки. опасностью. И этой правдой как бы выжигается словесный, как солома, контекст.
Ваш герой, узнав о гибели друга в Чечне, как реагирует? Пил чай и "разревелся как пацан". Может быть, для женщины это подходит, но для солдата - сомнительно.
Не надо выдумывать того, чего нет, во что сами, если отвлечетесь от "литературы", вы не верите. Ваша героиня испытывает "жалость к асфальту". В моем семинаре (выпуск конца 70-х годов) был студент Валерий Казаков, ногаец. Кстати, этим именем назвал его отец в честь своего погибшего в войну русского друга, с кем вместе воевали. Так вот, в рассказе Казакова горец говорит, что нельзя топтать землю, на живая, ей больно. Таково там, на Кавказе, верование народное. И в это веришь. А не в асфальт.
Я хочу, чтобы вы поняли - главное: жизнь чувства нужна, подлинность, а не описательность. У вас много этой описательности, чувство же ваше то там, то здесь "проглядывающее" - под давлением повседневности существует, быта прямого... как подснежник. Не раздавленный, все тянущийся к солнцу. А противостоит ему тяжелый и несправедливый мир. В самом конце рассказа вашего он расставшуюся с любимым героиню настигает в образе аэропорта - "холодный, мраморный, пропитанный бездушием аэропорт".
