ГОРИН Григорий Израилевич

Мюнхгаузен (орет): `Прекратите!.. Господи, как вы мне надоели!.. Поймите
же, что Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не
врет. Я не был на Луне. Я только туда направляюсь. А раз вы помешали мне
улететь, придется идти пешком. Вот по этой лунной дорожке. Это труднее! На это уйдет целая жизнь, но придется...`

Заслуженный деятель искусств РФ, лауреат театральной премии "Хрустальная Турандот"

Лауреат Государственной премии РФ (посмертно)

`Любовь - это теорема, которую нужно каждый день доказывать`.

`О заведении в городе шла дурная слава, и поэтому там не было отбоя от посетителей`.

`Русские долго запрягают, но потом никуда не едут. Просто запрягают и распрягают, запрягают и распрягают. Это и есть наш особый путь`.

"Ваш псевдоним от горя или от горы?" - спрашивали его в интервью.

Он  отшучивался:

"Знаете, как расшифровал мой псевдоним Володя Войнович? Гриша Офштейн Решил Изменить Национальность".

А когда спрашивали - нет ли и у него мысли уехать, он отвечал: "Я родился в Москве, люблю этот ее уголок и добровольно не уеду. А если за мной придут - арестовывать или высылать - буду отстреливаться!"  
  

Григорий Горин о себе в книге из "Золотой серии юмора":

Не знаю, как у других писателей, а у меня за жизнь как-то само собой набралось уже несколько автобиографий. За долгие годы сочинительства я выпустил много разных книг в разных жанрах, и к каждой приходилось подбирать соответствующую автобиографию.

В предисловии к сборнику пьес сообщалось, что как драматург я родился в 1968 году. В сборнике киноповестей год моего рождения - 1970-й. Поскольку перед вами сборник юмористических произведений, то сейчас хочу всех уведомить, что как юморист я появился на свет гораздо раньше.

Произошло это в Москве 12 марта 1940 года. Ровно в 12 часов дня... именно в полдень по радио начали передавать правительственное сообщение о заключении мира в войне с Финляндией. Это известие вызвало огромную радость в родовой палате. Акушерки и врачи возликовали, и некоторые даже бросились танцевать. Роженицы, у которых мужья были в армии, позабыв про боль, смеялись и аплодировали.

И тут появился я. И отчаянно стал кричать, чем вызвал дополнительный взрыв радости у собравшейся в палате публики. Собственно говоря, это было мое первое публичное выступление.

Не скажу, что помню его в деталях, но странное чувство, когда ты орешь во весь голос, а все вокруг смеются, вошло в подсознание и, думаю, в какой-то мере определило мою творческую судьбу...

Писать я начал очень рано. Читать - несколько позже. Это, к сожалению, пагубно отразилось на моем творческом воображении. Уже в семь лет я насочинял массу стихов, но не про то, что видел вокруг, скажем, в коммунальной квартире, где проживала наша семья, а в основном про то, что слышал по радио. По радио тогда шла холодная война с империалистами, в которую я немедленно включился, обрушившись стихами на Чан Кайши, Ли Сынмана, Адэнауэра, де Голля и прочих абсолютно неизвестных мне политических деятелей:

Воротилы Уолл-стрита,
Ваша карта будет бита!
Мы, народы всей Земли,
Приговор вам свой произнесли!.. и т.д.

Почему я считал себя "народами всей Земли", даже и не знаю. Но угроза подействовала! Стихи политически грамотного вундеркинда стали часто печатать в газетах.

В девять лет меня привели к Самуилу Яковлевичу Маршаку. Старый добрый поэт слушал мои стихи с улыбкой, иногда качал головой и повторял: "Ох, господи, господи!.." Это почему-то воспринималось мною как похвала.

- Ему стоит писать дальше? - спросила руководительница литературного кружка, которая привела меня к нему.

- Обязательно! - сказал Маршак. - Мальчик поразительно улавливает все штампы нашей пропаганды. Это ему пригодится. Если поумнеет, станет сатириком! - и, вздохнув, добавил: - впрочем, если станет, то, значит, поумнеет до конца...

Так окончательно определился мой литературный жанр.

Заканчивая школу, я уже твердо решил, что стану писателем. Поэтому поступил в медицинский институт.

Это было особое высшее учебное заведение, где учили не только наукам, но премудростям жизни. Причем делали это, по возможности, весело.

Вспоминаю, например, нашего заведующего кафедрой акушерства, профессора Жмакина, который ставил на экзаменах студентам примерно такие задачи:

"Представьте, коллега, вы дежурите в приемном отделении. Привезли женщину. Восемь месяцев беременности. Начались схватки... Воды отошли... Свет погас... Акушерка побежала за монтером... Давление падает... Сестра-хозяйка потеряла ключи от процедурной... Заведующего вызвали в райком на совещание... Вы - главный! Что будете делать, коллега? Включаем секундомер... Думайте! Все! Женщина умерла! Вы - в тюрьме! Освободитесь - приходите на переэкзаменовку!.."

Тогда нам это казалось иезуитством. Потом на практике убедились, что наша жизнь может ставить задачки и потрудней, и если медик не сохранит в любой ситуации чувство юмора, то погубит и пациента, и себя...

Учась в медицинском институте, а затем работая врачом в Москве на станции "Скорая помощь", я продолжал писать рассказы и фельетоны. При этом настолько усовершенствовал себя в создании смешных ситуаций, что вскоре был принят в Союз писателей, но вынужден был оставить медицину в покое. (Многие из недолеченных мною пациентов живы до сих пор и пишут мне благодарственные письма за этот мужественный поступок...)

Так я был причислен к разряду "писателей-сатириков". Сам же я себя считал только юмористом. Для меня "сатирики" - это узаконенные обществом борцы, призванные сделать окружающую жизнь лучше. Я же давно заметил, что наша жизнь от стараний писателей лучше не становится. Ее можно сделать чуть легче, если научить читателей не впадать в отчаяние... Этому благородному занятию я и посвятил значительную часть своей жизни... Впрочем, вскоре юморески мне стали надоедать. Один мой знакомый сексопатолог, изучая психологию мужчин, обнаружил, что после сорока лет их более возбуждают крупные формы... в отношении женщин - не уверен, но в литературе - безусловно. Поэтому с середины 80-х годов я перестал писать юмористические рассказы, переключившись полностью на сочинение пьес и киносценариев.

Но тот же сексопатолог утверждает, что после шестидесяти мужчин снова начинает привлекать нечто хрупкое и миниатюрное.

Поскольку я стремительно приближаюсь к указанному возрасту, то все более и более мне хочется вернуться к малым юмористическим формам. Это чувство точно передал Ф. Искандер в стихотворении, обращенном к самому себе:

Присядь же на обломках жизни
И напиши еще хоть раз
Для неулыбчивой отчизны
Юмористический рассказ...

Это то, чем мне бы очень хотелось в дальнейшем заняться.

А пока публикую юмористические рассказы, написанные раньше... Поскольку в нашей стране, даже при ее стремительном развитии, по сути мало что меняется, разные поколения смеются все время примерно над одним и тем же... 

Далее…

Первая публикация Горина появилась в 1960 году на шестнадцатой странице `Литературной газеты`, которая по традиции отводилась сатире и юмору. Первый рассказ Григорий Горин опубликовал в журнале `Юность`, еще будучи студентом медицинского института. Успех пришел быстро и надолго. Его произведения звучали в популярных юмористических передачах по радио, где он  работал младшим редактором  редакции сатиры и юмора, артисты, выступающие с эстрады, обязательно читали что-нибудь `из Горина`. В 1966 году Горин решил попробовать себя в драматургии и  вместе с Аркадием Аркановым  написал комедию `Свадьба на всю Европу`, затем `Кот домашний средней пушистости`, `Маленькие комедии большого дома`, `Банкет`. В 1970 году в Театре Советской Армии состоялась премьера его пьесы `Забыть Герострата`, которая долгое время шла на этой сцене с неослабевающим успехом. Почти 25 лет Григорий Горин сотрудничал с Театром `Ленком`, совместно с Марком Захаровым были написаны многие сценарии. Вместе с ним драматург работал над созданием полюбившихся зрителям спектаклей и фильмов.

"Григорий Горин обладал уникальным, редчайшим даром драматурга-комедиографа, он действительно штучное и уникальное явление в культуре", - говорил позже Марк Захаров.

А сам Горин на вопрос:

- Как вы вообще с Захаровым сошлись? Как это было? – отвечал:

- Это было давно. Мы оба были начинающими юмористами, сочиняли рассказы для радио. Мои рассказы были смешнее, но он смешнее читал - как он сам говорит, "дурным голосом". Сразу после первого режиссерского опыта - знаменитой на всю Москву "Карьеры Артуро Уи" в студенческом театре - Валентин Плучек позвал Марка в "Сатиру", где он поставил "Доходное место" с Андреем Мироновым в главной роли. Тогда мы и познакомились поближе, потому что следующим был "Банкет", написанный мною и Аркановым. Ставил его Захаров, а главные роли играли Папанов и Державин. Это была нашумевшая пьеса, правда, прошла она, по-моему, раз двадцать и была запрещена лично министром культуры Фурцевой. А эти двадцать спектаклей сопровождались невероятной истерией зала, потому что все понимали, что спектакль закрывают. К середине действия Папанов уже не знал, что можно говорить, чего нельзя, а зрители аплодировали всему, что бы он ни произнес. Он говорил: "Погодка-то - не дай Бо-ог!" - "О-о-о!!!" - стонал зрительный зал. То есть ассоциативный ряд развился до такой степени, что любая фраза вызывала бурю - это был протест, вызов, смелый поступок. 

К началу 1970-х годов у Горина вышло несколько сборников пьес и рассказов, и он решил всецело отдаться литературному труду. В дальнейшем им создано более десятка пьес, наиболее известные из которых "Тиль", "Самый правдивый", "Феномены", "Прощай, конферансье!", "Дом, который построил Свифт", "Поминальная молитва","Королевские игры", "КИН IV", "Чума на оба ваши дома", "Шут Балакирев". Он автор сценариев к фильмам "Тот самый Мюнхгаузен", "Дом, который построил Свифт", "Формула любви", "Убить дракона", "О бедном гусаре замолвите слово".

Из одного интервью:

- А часто у вас самого бывает ощущение типа "Ай да Пушкин"?!

- Очень редко, но бывало. Так было с "Мюнхгаузеном", с "Домом, который построил Свифт". И в "Чуме на оба ваши дома" - сначала, когда придумал эту ситуацию. Вся пьеса придумалась в одну ночь. Я ехал в поезде в Ригу, и в купе со мной спал артист Будрайтис. Я вдруг закрыл глаза - и увидел эту картину: как после смерти Ромео и Джульетты собираются их родственники, и все, что с ними происходит дальше. Мне нужно было срочно на ком-то все проверить, я растолкал Будрайтиса: "Юозас, послушай! Это интересно - или я сошел с ума?" Он спросонья ничего не понимает: "Подожди, а это было?"

В лучших сочинениях Григория Горина победа не на стороне любимых. Обыватели, неверные женщины и предавшие друзья, хоть и посрамленные, остаются более или менее при своих; любимые — уходят. Мюнхгаузен — в небо (Тот самый Мюнхгаузен), Ланцелот — из опостылевшего города (Убить Дракона), Свифт — из доигранной роли и из жизни как доигранной роли (Дом, который построил Свифт). Неизменность этого последнего жеста заставляет и в авторе предположить краеугольное неприятие жизни как она есть и какой ее не может не видеть тот, кто наделен разумом, чтобы судить. Свои лучшие вещи  Горин написал на рубеже семидесятых-восьмидесятых. Только в одной из них — О бедном гусаре замолвите слово..., где речь о сороковых годах XIX века, — абсолютно ясно прочитываются наши семидесятые с их торжеством мелкой мерзости и чувством вины, разменянном на мелочи жизни. Но время отсвечивает и в ...Мюнхгаузене, и в Доме, который построил Свифт, хотя сопряжения с реальностью и злобой дня здесь менее очевидны.

В самом начале перестройки Горин с Марком Захаровым обращаются к шварцевскому "Дракону". В названии их фильма — Убить Дракона — неопределенная форма глагола прочитывалась, в соответствии со временем лозунгов, как повелительное наклонение. В приближении первоисточника к сиюминутным политическим реалиям — Г. Г. непривычно для себя "опустился на землю", и все же, не удержавшись, дописал финал, который по-горински стал поперек общепринятому пафосу. Дракон, или Призрак Дракона, или Тот, Кто Вчера Был Драконом, или Тот, Кто Завтра Станет Драконом, — запускает с детишками бумажного дракончика. Этого пока еще Господина Никто рыцарю Ланцелоту не вызвать на поединок — зло растворяется в будущем, оно пока еще неопределимо и недоказуемо. Фильм завершается многоточием — знаком препинания и многознания, преумножающего печаль.

В рамке и на фоне времени легко соотнести горинскую печаль (неизменную распорядительницу его цветистых фантастических карнавалов) и горинское стремление воспарить или, по крайней мере, хлопнуть дверью — с этим самым временем, его невыносимой пошлостью и духотой.

В день его похорон, 19 июня, из печати вышел сигнальный экземпляр шестого тома `Антологии сатиры и юмора России ХХ века`, в которую вошло все лучшее , что было написано драматургом за всю жизнь, в том числе и последняя пьеса `Шут Балакирев`. Свои пьесы сам Горин называл комическими фантазиями. Люди в них и смешны, и трагичны.

"Шут Балакирев" - это последняя пьеса, над которой мы вместе с Григорием Гориным работали сейчас до последнего момента в театре Ленком, - сказал Захаров. - Мы хотим сделать по-настоящему дерзкий, азартный спектакль, и хотим, чтобы эта работа стала достойной его памяти".

Кажется, что Григорий Горин сам обладал всеми чертами своих симпатичных героев - такой же добрый, как сказочник из фильма `Обыкновенное чудо`, правдивый, как Мюнхгаузен... В его уста он вложил слова, ставшие девизом всей его жизни: `Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Умное лицо это еще не признак ума, господа! Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь....`.

Байки и истории от Григория Горина

После актеров остаются их роли, после писателей — книги. Которые мы читаем и над которыми смеемся, даже когда авторы шуток уходят навсегда. Григорий ГОРИН оставил нам свои блестящие сценарии, рассказы, пьесы. А еще — замечательные байки-мистификации про своих друзей. Вот одна из них… 

ЯПОНСКИЕ ЕВРЕИ

Мою пьесу `Поминальная молитва` кроме `Ленкома` поставили во многих театрах мира. Я был на нескольких премьерах. Любопытней всего был спектакль в Токио. Представление о евреях у японцев невелико. Знают, что есть Израиль, Холокост. Меня пригласили еще во время репетиций. Консультировались со мной по `еврейскому вопросу`. К спектаклю выпустили роскошный буклет, где в качестве примера, как выглядит настоящий еврей, дали мое фото.

Подошел ко мне в театре японец и говорит: `Мазл тов!` Я ему отвечаю тем же, и он заговорил со мной на иврите. Я смутился и говорю, что, к сожалению, не знаю этого языка. Он подозрительно посмотрел на меня и заговорил на идише. Я опять выразил сожаление. `Хорош еврей` — наверное, подумал он. И стал говорить по-русски, причем довольно чисто. Оказалось, что это ученый-лингвист. И он специализируется по еврейской культуре, консультирует спектакль. Превосходно знает еврейские обычаи и традиции. Оформлен спектакль был в духе Марка Шагала.

А вот восприятие спектакля у нас и там было совсем разное. В `Ленкоме` самая смешная сцена — разговор Тевье с Лейзером, который сватается к дочери Тевье. А тот думает, что разговор идет о продаже коровы. В `Ленкоме` эта сцена идет на сплошном хохоте. А тут сочувственная тишина. Спрашиваю у режиссера:

— А почему тут не смеются?

— Как можно, — отвечает он. — Два пожилых человека запутались в разговоре, ведь память у них уже не та. Разве можно смеяться над старостью? Вот если бы так произошло с молодыми, то было бы очень смешно.

И хотя ответ был для меня не очень убедительным, но отнесся я к нему с уважением и даже с завистью. Старость надо уважать.

СУДЬБОНОСНЫЙ ВЫЗОВ

Откровенно говоря, я не собирался быть юмористом. Я хотел стать врачом. Окончил медицинский институт, четыре года работал врачом `Скорой помощи`. И вот тогда, изучая медицинскую литературу, я обратил внимание на то, что многие врачи указывают на смех как на лекарство удивительной силы. В справедливости этого я убедился на собственной практике. Был такой случай: меня вызвали к одной старушке, которая случайно вывихнула себе нижнюю челюсть. Зевнула сладко, челюсть отвисла. Бывает. Одним словом, ее дело — вывихнуть, мое — вставить. Приезжаю к ней домой, вижу: вся комната забита родственниками, соседями, сочувствующими. Посредине сидит моя бабушка, рот у нее открыт, в глазах — печаль. Я, естественно, волнуюсь. Вправление вывиха — операция сложная. А тут еще на меня глядят десятки глаз. Но я виду не подаю, что волнуюсь, а наоборот, очень так солидно и спокойно говорю: `Не волнуйтесь, бабушка, сейчас мы вас мигом вылечим`. После этого сажаю бабушку к столу, пододвигаю себе стул...

Вот тут происходит нечто непредвиденное. Я сажусь мимо стула и со всей силой шлепаюсь на пол. По пути инстинктивно хватаюсь за скатерть, со стола на меня падают графин с водой и ваза с цветами.

Наступила зловещая тишина. Я лежу на полу, облитый водой, засыпанный цветами. И с ужасом понимаю, что моему врачебному авторитету пришел конец. И тут в тишине я слышу какой-то странный звук: хи-хи-хи!

Поднимаю глаза и вижу — это смеется моя старушка. Челюсть у нее сама вправилась и теперь лишь чуть подрагивает от смеха.

Тогда я встаю, спокойно отряхиваюсь и небрежно говорю собравшимся: `Ну вот и все!` А потом во врачебном журнале, в графе `проведенное лечение`, я записал только одно слово — `рассмешил`.

Как Ширвиндов с Державиндтом кайф ловили

СОБРАЛИСЬ раз Ширвиндов с Державиндтом на рыбалку кайф ловить.

Державиндт взял удочки, Ширвиндов — закуску. Пошли. Ширвиндов как пришел, так сразу на бережок сел, выпил, закусил — и кайф словил.

А Державиндт вдоль реки бегает, руками машет, дорогие блесны в воду бросает, но кайф никак поймать не может.

Подбегает к Ширвиндову, а тот уже сидит в кайфе, трубку курит. Державиндт и спрашивает:

— Ширвиндов, на что кайф ловишь?

— Не скажу! — говорит Ширвиндов. — Сам догадайся!

Побегал Державиндт еще вдоль речки, спиннинги побросал, возвращается — а Ширвиндов уже столько кайфу словил, что даже прилег и одним глазом смыкает… Заплакал бедный Державиндт, взмолился:

— Ну, будь другом, Анатольич! Скажи, на что кайф ловишь?

— Ладно, как другу скажу, — говорит Ширвиндов ласково и нецензурно. — На тебя, Державиндт, и ловлю… Если б ты только знал, какой кайф на тебя смотреть, как ты вдоль реки туда-сюда бегаешь и ничего не ловишь…

— Вот оно что?! — ахнул Державиндт. — Я тоже так хочу…

С тех пор его часто на реке одного видят: побегает-побегает — в воду на себя посмотрит… Кайф словить пытается…

Как Ширвиндов с Державиндтом с королевой разговаривали

ПРИЕЗЖАЛА к нам тут недавно аглицкая королева. Поздоровкалась она за руку с Ельциным, походила туда-сюда с Черномырдиным да с Лужковым — закручинилась.

— Я, — говорит, — не могу долго на эти лица смотреть… Они на меня действуют хуже английской соли. Неужели нет здесь личности, чтоб хоть малость на лорда смахивала? Чтоб и стать была, и аромат, и вообще чтоб был джентльмен?

— Есть! — обрадовался Лужков. — Есть, ваше величество, и именно такой. Ширвиндов фамилия! И статный, и трубку курит, и лицом даже красивей меня…

— Ах! — обрадовалась королева. — Позвать его скорей ко мне! Надеюсь, он спик инглиш?

— Не совсем! — отвечает Лужков. — Это Державиндт по-англицки действительно спик… А Ширвиндов — нет, но в остальном полный ферштейн…

— Ладно! — вздохнула королева. — Хрен с вами! Зовите обоих!

Ну вот! Срочно кличут Ширвиндова с Державиндтом во дворец.

Надели они, согласно этикету, чистое белье, сверху — смокинг и предстали перед королевскими очами.

Королева как Ширвиндова увидела, так затряслась.

— Ах, — говорит, — хау ду ю ду, мистер Ширвиндов. Айм глэд ту мит ю! Найс ту си ю!

Ну, Державиндт начал губами шевелить, перевод слов искать…

А Ширвиндов сразу понял и отвечает:

— Спасибо, ваше величество! Не откажусь!..

Наливают им по полной, все выпивают, королева продолжает:

— Хау ар ю, мистер Ширвиндов? Вери вел?

Державиндт к словарям бросился, а Ширвиндов все сразу понял и говорит:

— Ваше величество! В любое удобное для вас время!

Тут королева совсем расплылась, говорит:

— Да! Это джентльмен так джентльмен! Я желаю его наградить и делаю почетным членом палаты лордов!

— Спасибо, ваше величество! — говорит Ширвиндов. — Но я для этой должности уже староват. Поэтому, ежели такая ваша царская воля, то сделайте по четным членом меня, а по нечетным — Державиндта!

— Ладно! — засмеялась королева. — Хрен с вами! Гуд бай!

Тут и Державиндт все понял и тоже сказал по-английски: `Гуд бай!` Сдуру!

А Ширвиндов, как и положено, ушел по-английски — не попрощавшись!..

Интерактивные игры Горина (!!!)

Григорий   Горин  предложил   читателям  придуманную  им интерактивную игру. 
Он рассказывал историю, а они решали  - правда это, или вымысел. 

Финал.

Григорий Горин скончался 15 июня 2000 года у себя дома от сердечного приступа. Похоронен на Ваганьковском кладбище. 
 

Андрей Гончаров

2006-05-29

http://community.livejournal.com/chtoby_pomnili/64480.html

Док. 620649
Перв. публик.: 29.05.06
Последн. ред.: 17.02.10
Число обращений: 0