К.ЛАРИНА - Сегодня наша программа посвящена Григорию Горину. Именно сегодня 12 марта он бы отмечал свой день рождения даже еще такой полуюбилей - 65 лет, в кругу своих друзей и коллег, учитывая, что свой 60-летний юбилей он, что называется, зажал в свое время, уехал к отцу. И не стал ничего отмечать, насколько я понимаю, он тогда ждал премьеры "Шута Балакирева", которая по разным причинам отложилась. И поэтому решил ничего не устраивать здесь в Москве и поехал к отцу. Сегодня мы отмечаем его день рождения без него. У нас сегодня в студии Маргарита Александровна Эскина, директор Центрального Дома Актера, Геннадий Викторович Хазанов, художественный руководитель Театра Эстрады, актер, режиссер. Здравствуйте. Прежде чем начать наш разговор, я хочу процитировать Григория Горина. Я совершенно случайно открыла, я взяла с собой книжку не, потому что я хотела читать ее вслух, просто одну из книг, которая у меня есть, просто чтобы она была рядом. Я открыла на странице сценарий "Дом, который построил Свифт" и хочу прочесть вам небольшой фрагментик стихотворения.
На крик толпы я выбежал на площадь
И там увидел Джонатана Свифта -
Лежал он неподвижно на земле...
Коснулся я его руки холодной,
Припав к груди, услышал тишину,
И лишь собрался объявить о смерти,
Как вдруг заметил, что он краем глаза
Мне весело и дерзко подмигнул...
И понял я, что предо мной актер,
Достигший в лицедействе совершенства,
Который, если требует искусство,
И сердце, и дыханье остановит,
А жив он или нет - не нам судить...
К.ЛАРИНА - Вот такие стихи, я читаю, у меня прям мурашки. Я подумала о том, как часто на эту тему шутил Григорий Горин в своих пьесах, сценариях и выступлениях. Как он легко перемещался из одного мира в другой. Как всего его персонажи и Мюнхгаузен, который в небытие уходит по лестнице, Джонатан Свифт, который как бы умер, и как бы нет. Настолько это все связано в нашей жизни. Поэтому я уверена, что и сегодня Григорий Горин здесь, и он нас слышит, и сегодня точно так же как это было при его жизни, будет с улыбкой внимать поздравлениям, которые будут нестись со сцены его любимого театра. И сейчас у нас есть возможность вспомнить об этом удивительном человеке, очень легком, к которому слово "смерть" и "старость" вообще неприменимо. И это был удар безумный, когда это все произошло. Не было ни одного человека, который бы сказал: да, судьба. Вот это тот самый случай, когда не судьба, Геннадий Викторович. Судьба долгожителя была ему пророчеством.
Г. ХАЗАНОВ - Вот уж с кем никак определение кончины не ассоциировалось. В самых первых числах июня я был, если я не ошибаюсь на гастролях во Владимире. Я отыграл сольный концерт, и сел в машину поехать в Иваново, потому что на следующий день я должен был там выступать. И у меня была страшная головная боль, просто ничего, ни таблетки не помогали, доехал я до Иваново, вошел в гостиницу и включил телевизор. На экране был Гриша. Я думаю, что это было последнее телевизионное выступление. Если я не ошибаюсь, он был с Максимовым.
К.ЛАРИНА - Да.
Г. ХАЗАНОВ - Закончилась передача, я в таких случаях говорю: если я вру, чтобы я не сошел с этого места. Я встал, у меня исчезла головная боль, я сказал: ой, Грегор, все-таки ты врач, а не писатель. Вот это было чуть ни первого июня. Никак с ним не ассоциировалось, это я думаю, что вы абсолютно правы, потому что он абсолютное доказательство теории относительности Эйнштейна. Вот когда говорят, расскажите, что такое теория относительности - это вот жизнь Горина. И в этом году исполнилось 40 лет как мы познакомились, Грише было 25 лет, и он пришел на репетицию в Дом культуры гуманитарных факультетов Московского университета на Моховую. Эстрадная студия МГУ "Наш дом" готовила премьеру спектакля "Тра-ля-ля", спектакль ставил Илья Рутберг. Молодые Александр Филиппенко, еще даже Миша Филиппов не пришел в театр. Мы репетировали. И вошел молодой человек. Знаете, несмотря на то, что ему было 25 лет, у него были глаза человека, который прожил 380. При этом просто мальчишка. Он всего-навсего на 5 лет старше меня. Но он уже был писатель и был очень известный писатель. И вдруг он снял вот эту дистанцию, и сколько мы с Гришей общались, что бы с ним ни происходило, и на какую бы ступень он ни забирался...
М. ЭСКИНА - Хотя это для него странно даже сказать, ступень для него не имела никакого значения.
Г. ХАЗАНОВ - Абсолютно. Но это не для него. Никогда ни фразой, ни словом, ни интонацией никогда, этот человек был лишен высокомерия, просто в нем его не было. Знаете, вообще в нем не было совсем этого. При успехе, который в нем был, его всегда называли везунком. Всегда. Я помню, знаете, это ведь тоже своего рода террариум единомышленников, вся эта команда юмористов, Гриша никогда никому не завидовал. Он всегда отвечал только за то, что он делал. Тихо делал свое дело. И человек, с которым они провели много лет вместе, я имею в виду Аркадия Михайловича Арканова, рассматривал просто Гришу как везунка. Вот ему везет. Поскольку он божий посланник, он был просто посол от Господа здесь. И совершенно не то, что ему везет или не везет, ему Господь вручил полномочия. И он эти полномочия честно выполнял. И в какой-то момент Господь сказал: ты мне очень нужен, поэтому если можно, завтра прибудь ко мне. Вот и все, он в командировке.
К.ЛАРИНА - Маргарита Александровна, его тоже можно назвать тоже домовым. Атмосфера, которая создавалась с помощью того же Горина, это повторить невозможно. Сымитировать, кстати еще один момент, невозможно сымитировать то, что вокруг него происходило.
М. ЭСКИНА - Представьте себе, сейчас мы вспомнили, сколько лет назад. Для меня Гриша был Горин и Горин, я была с ним знакома, но не больше. И когда он мне позвонил и сказал, что мне будет 50 лет и мне хочется это отметить в Доме Актера. Это было еще на Тверской. Это и сейчас было бы для меня невероятным подарком. Но тогда я еще только начинала. И каждый человек, который ко мне обращался из великих, это было для меня нечто невероятное. И я была счастлива, конечно. И он пришел. Это был либо декабрь 1989 года, либо январь 1990 года, принес для билетов все, а он это делал как ребенок, фотографии, абсолютно наивно все это рассказывал, как и что. И я счастливая, передала делать билет. И в феврале мы сгорели. Честно говоря, я и не вспомнила, но когда Гриша, а Гриша жил напротив Дома Актера, поэтому он был свидетелем, когда горел этот билет, горели эти фотографии, и тогда Гриша сделал свой день рождения 50-летие в Доме архитектора в ресторане. И надо сказать, что он мне не был родным, это только началось наше породнение и я впервые была в обществе тех людей, я никогда не бывала. Просто тогда мне казалось, это Губенко с женой, это Волчек, это Хазанов, Рязанов. Рязанов танцует. Что-то невероятное просто. Но для Гриши, я так воспринимала, для Гриши не было разницы: Хазанов, Рязанов, я - все родные.
Г. ХАЗАНОВ - И всегда так.
М. ЭСКИНА - Абсолютно. И началось настоящее породнение. Я не могу сказать, что он мне был знаком или близок. Он говорил, что я его сестра, и я его так воспринимала. Он был невероятно смешно активен в своей любви. Мы его уговорили приехать на "Веселую козу" в Горький. Честно говоря, не каждый поедет.
К.ЛАРИНА - Фестиваль студенческий, капустник.
М. ЭСКИНА - Это фестиваль театральных капустников, куда съезжаются из всех городов это замечательная затея, два-три номера замечательных, все остальное разное. Он счастлив абсолютно и дальше начал говорить: ты должна привезти их в Москву. Он все время спрашивает: а ты договорилась, ты их привезешь. Наконец я их привожу. Большой зал, сидит Гриша, по-моему, во втором ряду, в первом ряду сидят звезды театра, кто воспринимает юмор, кто как Владимир Абрамович относится к юмору крайне настороженно. И сидит Гриша, я не могу забыть это лицо. Он смотрит, как реагируют зрители, или страдает, что они молчат, он не понимает, как можно молчать, либо счастлив, когда смеются остальные. Это лицо я запомнила на всю жизнь. Вообще у него были такие идеи бесконечные. Мне вообще казалось, что он ничего не делает, кроме как помогает Дому актера. Надо сделать вечер Валерия Плотникова, ну вот фотограф - я буду сам его вести. Дальше объявлен вечер, надо начинать вечер, Гриши нет, затор. Наконец он приезжает, садится на сцену, начинает вести вечер, я вижу, он тихо засыпает. Но этот вечер провел, потому что он так решил. Рассказывать о нем могу бесконечно. Но меня, что удивляет в нем, вообще любой сатирик, да простит меня замечательный Гена Хазанов, все-таки это основано на каком-то чувстве, как говорят в хорошем смысле злости. Вот для Гриши, по-моему, вообще этого не существовало. У него все было основано только на добре. И то ли добро мудрость содержало, то ли мудрость содержала добро. Потому что он был мудрый до невероятия, до невозможного нечеловеческого уровня. Он был где-то наверху над всеми нами. Я не знаю, что бы он сейчас думал сверху о том, что происходит у нас, не берусь сказать. Но тогда я знала, он всегда где-то выше и вот эти наши разборки, он этого не воспринимает. Кроме того, он так был ко всем настроен, не то, что зависть или ревность, один восторг перед всеми, кто хоть чем-то талантлив. И идеи, которые у него рождались, он конечно парадоксальный человек, причем просто парадоксален, бывает сложно заумно, он нет. Готовили 60-летие Дома актера в Театре Вахтангова. Очень важно для нас это. И я рассказываю ему свою идею, как автобусы от Горького всех привезут наших зрителей, они там соберутся и привезут на Арбат. Он это слушает - хорошо. И дальше он эту идею дурацкую, ничего не значащую ну приедут они оттуда или отсюда, он ее доводит до символа. И у нас начинается с того, что троллейбус Арбат-Тверская идет по сцене. Но Гриша не понимал, что я говорю. Он видел в этом свое, видел то, что гораздо более высоко. Он в этом смысле был человек на самом деле действительно от Бога. И он, так я понимаю, что не одну же меня он поддерживал, но он мог звонить, когда у меня было сложное время со здоровьем, мог звонить каждый день. Что у тебя, как у тебя, почему у тебя. И вот что страшно, я думала вчера, кстати, что у нас за жизнь. Хорошо это или плохо, я не знаю. Когда он умер, мне казалось, что больше жить, хотя у меня много родственников, и Гриша Гурвич умер до, мне казалось, что жить больше невозможно. Но ведь прошло время, мы же живем. И честно говоря, я же не каждый день думаю, как я без Гриши. Нет, это вчера и сегодня я начинаю думать, а как же... Наверное, это правильно. Но вообще-то, конечно, страшно, что так происходит. Я помню, когда он умер, мы думали об этом и говорили: вот это место никогда, оно и не будет никогда занято, вообще у каждого, но у него особенно.
К.ЛАРИНА - Знаете, я сразу это почувствовала в театре. Когда была премьера, не помню, какую же вещь я смотрела, когда сразу почувствовала, когда было понятно, что здесь должна была пройтись его рука по этому материалу литературному, который взял Марк Анатольевич Захаров и как всегда блестяще все сделал. Но то, что касается стиля, диалогов, той самой легкости, изящества, что он умел делать с любым литературным произведением, сделать его сегодняшним абсолютно, вот это сразу почувствовалось. Потом, возвращаясь к везунку, удивительная вещь, он был востребован все время. Ведь обратите внимание, сколько всего поменялось за нашими окнами, причем он никогда себя не пиарил, никогда не таскал себя и не предлагал себя в качестве какого-то товара. Он просто был востребован все время. Значит, он каким-то образом совпадал. И мало того, что он не завидовал, я никогда от него не слышала в наших беседах на радио, он никогда не сетовал на время. Вот не брюзжал, не ворчал: вот мы-то помните, мы-то были, а сейчас что такое нас окружает. Это не значит, что его все устраивало, просто у него были какие-то другие взаимоотношения со временем.
М. ЭСКИНА - Да, он выше был этого.
К.ЛАРИНА - Геннадий Викторович, согласитесь?
Г. ХАЗАНОВ - Это правда. Знаете, по поводу того, что сейчас сказала Маргарита Александровна по поводу отсутствия злости у Гриши. Все дело в том, что Гришу по ошибке называли сатириком. Он вообще никакого отношения к определению сатирик не имел. Гриша прошел изначальный период своего творчества сразу, будучи юмористом. И в этом смысле судьба его и Антона Павловича очень похожи. И Гриша довольно рано стал тяготиться формой короткого рассказа, хотя писал их до конца своих дней. У Гриши изумительный рассказ, который почему-то не вошел ни в один сборник. И когда он его написал, он дал его мне, рассказ называется "Захлестнули нас волны времени". Замечательный рассказ о том, как человек переживает, что ему на похоронах начальника не дали слово на панихиде. Вот больше 20 лет прошло, как был написан этот рассказ. И все время я вспоминаю этот рассказ после того, что произошло 5 лет назад, вспоминаю его все чаще и чаще, и должен сказать, что вот Гриша умудрился каким-то образом стать, знаете как слово гуру, учитель, казалось бы, ни по рангу, по ни чему, почему он стал учителем. Так же как учителем для многих стал Антон Павлович Чехов. Эмиль Кроткий, по-моему, сказал, что "сатира это юмор, который потерял терпение". Грише всегда хватало терпения.
К.ЛАРИНА - Давайте мы сейчас прервемся на новости. Потом продолжим наш разговор.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА - Вот я еще хочу к Григорию Горину обратиться. "Я родился в Москве 12 марта 1940 года. Ровно в 12 часов дня, - то есть практически полтора часа назад это произошло, - именно в полдень по радио начали передавать правительственное сообщение о заключении мира в войне с Финляндией. Это известие вызвало огромную радость в родильной палате. Акушерки и врачи возликовали, и некоторые даже бросились танцевать. Роженицы, у которых мужья были в армии, позабыв про боль, смеялись и аплодировали. И тут появился я. И отчаянно стал кричать, не скажу, что помню эту сцену в деталях, но странное чувство, когда ты орешь во весь голос, а все вокруг смеются, вошло в подсознание и, думаю, в какой-то мере определило мою творческую судьбу...". Это фрагмент из автобиографии Григория Горина. Вот я еще, о чем хотела спросить вас, уважаемые гости, как про Гафта кто-то сказал в свое время, который очень остроумный человек, из той же компании, что Гафт, это такой неправильный еврей, еврей, бегущий в обратную сторону. Вот, наверное, Григорий Горин из этой же плеяды людей. Потому что насколько для него была важная еврейская тема, я не знаю, никогда мы на эту тему с ним не говорили, но вещи у него были, посвященные именно этой истории в своей жизни и в своей крови. Вот это совпадение страны и человека, оно дается от рождения, как вы думаете? Если мы говорим о Григории Израилевиче.
М. ЭСКИНА - Мне сложно сразу.
Г. ХАЗАНОВ - Мне думается, что Гриша никогда не забывал, что он рожден на этой земле евреем. Никогда. Я уже не говорю о том, что если бы он захотел забыть, ему бы часто об этом напоминали. И думаю, что человек, который родился с фамилией Офштейн, и отчество которого Израилевич, не мог этого не чувствовать. Особенно это послевоенная Москва, я хорошо помню это время, очень хорошо, несмотря на то, что у нас пятилетняя разница. Более того, по складу мышления, он, конечно, принадлежит к плеяде самых великих еврейских мудрецов. Но Гриша абсолютно точно был человеком мира. Никогда не делал разницы между евреев и не евреем. Это было вообще непонятно, как может человек, который вырос на русской культуре, человек, который влюблен был в русский язык, это ведь особая вообще популяция - русский еврей. Что касается бегущего в обратную сторону, Горин вообще никуда не бежал. Горин жил как жил. И не педалируя никогда и не выставляя, в отличие от целого ряда людей, которые считают, что национальностью надо кичиться, это вообще глупость, как можно кичиться национальностью.
М. ЭСКИНА - Что дано, то дано.
К.ЛАРИНА - Как гордиться тем, что родился во вторник.
Г. ХАЗАНОВ - Ну что это такое. При этом Гриша всегда тихо нес в себе мелодию повышенной ответственности. Почему я говорю, что он никогда не забывал, что он еврей, еврей, живущий в России. Степень ответственности и табуированных вещей, что говорит о его такте внутреннем, о мудрости, о понимании, этот человек никогда никого в этом смысле не раздражал. Что ни происходило, я понимаю, что существует такое определение как такой животный антисемитизм, бывает такое дело, уже просто патологически. Тем не менее, понимаю, какое количество евреев сейчас может на меня обидеться. Но я произнесу это. Еврей должен всегда помнить, что раз такое понятие как антисемитизм существует, и как было написано: сила действия равна силе противодействия, свои действия, свои мысли, свои навязываемые представления, мне кажется, иногда вот чего Гриша был совсем лишен, они провоцируют известную долю антисемитизма. Я еще раз говорю, я понимаю, что я сейчас накликаю на свою голову. Но не могу этого не сказать. И когда евреи настаивали на том, чтобы праздник Ханука проводить в Кремле, я всегда задавал вопрос, ну почему в Кремле, почему именно в Кремле нужно проводить праздник Ханука. Ханука прекрасный праздник, ну что это такое. Что это за все время попытка вот спедалировать, сделать акцию, таким образом спровоцировать какую-то конфронтацию. Зачем это делать? Гриша оставался евреем до последнего часа своей жизни. Евреем, которым Россия гордилась, гордится, и будет всегда гордиться. Всегда. Потому что это цвет России. Это гордость России. И какая же разница, что у него было написано в паспорте.
К.ЛАРИНА - Может быть, поэтому, Маргарита Александровна, он вытащил за рамки еврейской темы "Тевье-молочника".
М. ЭСКИНА - Конечно. Я должна сказать, для меня Гриша понятен через моего отца в этом вопросе. Для еврея, у которого хватает мудрости, а вообще еврейский характер это соединение невероятной мудрости с абсолютной наивностью. Хотя я в абсолютно национальные характеры не верю, но вот еврейский такой. Для них это как бы не существует. Они живут в этой национальности, но у них нет никакой необходимости вот это подчеркнуть. Это наличие высокой мудрости. И надо сказать, я не знаю, были ли трудности у Гриши, просто не помню, не знаю.
Г. ХАЗАНОВ - Я от него никогда не слышал жалоб.
М. ЭСКИНА - Но, конечно, он был гораздо, как бы сказать, крупнее, чем вообще национальность. Тут, когда спорили, по-моему, по "Культурной революции", это все не имеет значения. Человек, чем он крупнее представляет свою национальность, тем он менее национален. Вот вы посмотрите сейчас, сколько театров и сколько пьес Гришиных идет сейчас. Очень большое количество из числа им написанных. Сейчас за эти две недели. Можно перечислить и Театр Маяковского, и на Покровке, и театр "Фест", и Театр С. В. Образцова, и Театр Назарова, Новый театр.
К.ЛАРИНА - А Ступка покажет "Тевье-молочника"
М. ЭСКИНА - И мало того это, кстати, очень важно, вот вам, пожалуйста, Ступка которого я видела в этой роли.
К.ЛАРИНА - А Леонов как?
М. ЭСКИНА - Совершенно замечательный. И он приезжает с "Поминальной молитвой". Вы понимаете, это как бы сказать, это человеческое, это уже выше. Хотя я должна сказать, что конечно еврейский народ может гордиться тоже, так же как и Россия, так же как и российский народ.
Г. ХАЗАНОВ - Я сейчас вдруг вспомнил одну вещь. Гриша поставил окончательную точку в размышлениях, могу ли я жить где-нибудь кроме России. И скажу вам, почему. Я приехал в Америку, и мне дали билеты на знаменитый мюзикл "Скрипач на крыше", и я пришел смотреть спектакль. А "Поминальная молитва" уже во мне сидела, потому что я пришел на этот мюзикл после "Поминальной молитвы". Закончился первый акт, грандиозно работали актеры. Просто фантастически. Мне было очень странно как актер, который играл Тевье, общается с Богом, что еще раз говорит о том, что я российский человек и вырос в стране, где верующие несколько по-другому, то есть такого амикошонства не допускают. Потому что этот артист Тополь его фамилия, у меня был шок, как он общается с Господом. Но я произнес фразу одну: посмотрим, как они будут выкручиваться во втором акте после смерти Голды. Но, оказывается, заканчивается мюзикл тем, что они из этой Анатовки все, собрав все пожитки, переезжают в Америку. Вот весь финал. Когда закончился спектакль, причем имеют они право на такую версию? - безусловно. Это же версия по произведению Шолом-Алейхема. Это не конкретно это произведение. Но и "Поминальная молитва" была написана по мотивам. То есть это две версии. И версия Гриши она была такая родная, потому что это и есть та дилемма, в которой живет человек в России, будучи евреем. Никуда он не может тронуться, потому что корни здесь. А там все хорошо, погрузили чемодан - и в Америку. И все нормально. И все сытно, весело и хорошо. Я после этого спектакля сказал: никогда не уеду из России никуда. Это нужно было мне придти на Бродвей посмотреть спектакль, вспомнить "Поминальную молитву" Гриши и Марка Захарова и принять для себя абсолютно принципиальное решение. То есть никогда в жизни я даже гипотетически не размышлял, могу я жить где-то в другом месте или нет. Вот что сделал со мной Гриша.
М. ЭСКИНА - А я, если можно факт про другой, но тоже национальный взгляд. Самые сложные отношения Грузии и Абхазии, Гриша говорит мне: ты знаешь, ты не хочешь собрать у себя московских грузин и абазов, я говорю: Гриша и что? Ты знаешь, это может очень помочь. И он как все свои идеи, он добивает, и мы на 7-м этаже в небольшом зале собираем, и начинается разговор, который вынимает всю душу. И я понимаю, и Гриша здесь и Люба здесь и здесь сидят представители Абхазии, Грузии, разговор такой трудный, который я не упомню, чтобы был в наших стенах. Вообще не упомню. И, тем не менее, мы это сделали только потому, что на этом настаивал Гриша. И ощущение, что он что-то сделал, и мы ему помогли, оно было. И второе, я хочу напомнить Геннадию Викторовичу просто про характер Гриши. На том дне рождения, который был в Доме архитектора, Гриша говорит: а я вам хочу прочесть, но это будет не мой рассказ. Это письмо и он читал, по-моему, письмо Хайта. Он читал его с таким восторгом, как будто не только что он написал, а просто получил за это все премии. Он был в восторге. Мало того, много раз после этого на разных вечерах: а можно я прочту не свое. Вытаскивал это письмо и читал его. Потом я уже не поражалась, я поразилась первый раз, на своем дне рождения получать такое счастье оттого, что он читает не свой рассказ, а письмо другого человека. Ведь это мог только Гриша, действительно поразительно. Если вспомнить, столько радостных воспоминаний.
Г. ХАЗАНОВ - Я хочу еще сказать, что он обладал такой потрясающей способностью как бы сказать, я не хочу называть никакие фамилии конкретные, тем более, что они имеют отношение к "Эху Москвы". Про одного человека, который имеет отношение к "Эху Москвы" я сказал по поводу его такого патологического демократизма или либерализма, я привел фразу Станислава Ежи Леца: временами несгибаемая позиция это результат паралича. Так вот, это ужасное время войны в Абхазии и Любины родители живут в Сухуми. Я знакомлю Гришу и Любу с генералом Громовым, про которого чего только ни говорили, каких только ужасов ни говорили, что он бешеный, ястреб. Это про Бориса Всеволодовича сказать так. Это один из самых нежных людей, которых я знал. А уж среди военных просто белая ворона. И я помню, как Люба взяла Гришу за руку и говорит: ну вы правда не такой страшный, как про вас говорят. И Борис Всеволодович так смутился, и потом когда он помогал выехать старикам из Сухуми, это дай бог здоровья Борису Громову, просто он вообще уникальный человек, но потом они очень подружились. И к чему я это говорю - к способности переоценивать, отказываться от стереотипов, корректировать свои реакции, не идти прямо по дороге, не видя что, происходит, как назначил кого-то таким вот, так все и есть. Все гораздо сложнее. Что лишний раз просто говорит не только о его мудрости. Он такой талантливый человек. Гриша талантливый человек. И вообще надо сказать, что как выясняется, он в моей жизни знаковый человек. Я в апреле 1969 года, направляясь на юморину в Ленинград, стою с ним поезде и говорю: вот Гришка, что делать, не знаю, я оканчиваю училище, куда идти работать. И он мне говорит: я пишу программу для мюзик-холла, я знаю, что оттуда ушел артист Шимелов, я тебя туда отведу. Дальше он меня научил, как надо себя вести с Александром Павловичем Конниковым, который был в тот момент главным режиссером Московского мюзик-холла, что надо делать. И я помню, как весь материал, который Гриша писал и когда я его читал, у меня впечатление, что я сижу на сундуке с золотом, потому что это написал Горин. Теперь, по прошествии многих лет это были капустные шутки, но именно то, что и требовалось для мюзик-холла. Но не в этом дело. Это всегда было так щедро, так светло. Еще раз настаиваю, какое счастье, что ни одного грамма сатиры в этом человеке не было. Вообще такие люди должны жить очень долго. И Гриша живет, я на этом настаиваю. То что, Маргарита Александровна сказала, какое количество играется его пьес. И вообще вот это ощущение, что он все время среди нас, только говорит: ребята, я спрячусь, ну-ка посмотрю, как вы будете себя вести. И поэтому оглядка на него все время есть.
К.ЛАРИНА - Он никогда никаких оценок не выставлял людям. Он мог обсуждать творческие победы и неудачи, пожалуйста, а вот какие-то свои нравственные оценки ставить тому или иному поступку никогда в жизни от него не добьешься. Я помню, сколько и тут пытались его спровоцировать, никогда, не ломался. И я понимала прекрасно, что это не оттого, что он боится кого-то обидеть, просто он не имеет на это право. Вообще ощущение, что он всегда больше видел в человеке хорошего, чем плохого. Надеялся, что он все равно лучше этот человек, что бы он ни творил. Как сегодня мы легко, тот же Хазанов там чего-нибудь где-нибудь скажет, и мы тут же начинаем обсуждать, ах, Хазанов, продался за копейки.
Г. ХАЗАНОВ - Почему за копейки?
К.ЛАРИНА - Я думаю за 30 серебреников.
М. ЭСКИНА - Это хорошо вам говорить. За копейки. За дорого хуже.
К.ЛАРИНА - И потом вы знаете то, что касается его отношения с властью, никогда он впрямую не говорил о том, что он чувствует или думает, вслух публично он не обсуждал власть и ее поступки. Все это было всегда у него написано в его пьесах. Всегда. Любую сейчас бери, опять про сегодняшний день. Как ни крути. Он все прекрасно понимал.
Г. ХАЗАНОВ - И всегда будет.
М. ЭСКИНА - Но всегда это поднималось над уровнем быта.
Г. ХАЗАНОВ - Он никогда не был злободневным.
К.ЛАРИНА - В этом его и вечная ценность. Это удивительно.
Г. ХАЗАНОВ - А вообще юмор продукт скоропортящийся, как любил Гриша говорить, именно поэтому уход в философские категории, окрашенные юмором, сделали из него с моей точки зрения, я понимаю, что всегда мы держим себя за язык, но с моей точки зрения просто сделали из него бессмертного художника.
М. ЭСКИНА - Да.
К.ЛАРИНА - Сегодня в Ленкоме будет вечер, естественно, посвященный его дню рождения. Не самое время лучшее в жизни театра. И тем более обидно и страшно несправедливо опять же говорю я по отношению к Горину, поскольку уж точно совершенно две фамилии связаны просто одной цепью. Это Николай Караченцев и Григорий Горин. Поскольку именно с них и начался, собственно говоря, и театр с "Тиля", когда вдруг точно попали в это время. И спектакль, и режиссер, и артист, который исполнял главную роль.
Г. ХАЗАНОВ - И артистка.
К.ЛАРИНА - Инна Михайловна Чурикова. Просто я хочу закончить тем, чтобы пожелать здоровья и выкарабкаться Николаю Петровичу Караченцеву из этой страшной ситуации.
Г. ХАЗАНОВ - Дай бог.
К.ЛАРИНА - Дай бог. И еще раз сказать большое спасибо Григорию Горину за то, что он был и остается с нами. Спасибо большое за то, что живем с ним, я на этом настаиваю, в одну эпоху, в одно время. Спасибо вам.
Г. ХАЗАНОВ - Вам спасибо.
К.ЛАРИНА - Геннадий Хазанов и Маргарита Эскина наши сегодняшние гости. И до встречи. Спасибо.
12.03.2005
Передача : Дифирамб
Ведущие : Ксения Ларина
Гости : Геннадий Хазанов, Маргарита Эскина
Полная версия: http://echo.msk.ru/programs/dithyramb/35080/
Док. 620647
Перв. публик.: 12.03.05
Последн. ред.: 17.02.10
Число обращений: 0
Горин (Офштейн) Григорий Израилевич
|
