Мы громко засмеялись. Удивительное создание человек: сердце колотится, волосы чуть не дыбом, дух перехватывает, а мы смеемся...
Стрельба поутихла. Во всяком случае, в нашем коридоре стало тихо - какая-то из сторон потерпела поражение. Но тишина длилась недолго. По нашей двери ударили сапогом.
- Эй вы там, открывайте быстрее, - крикнули снаружи. - Мы знаем, что тут есть люди, откройте. Иначе разнесем в пух и прах...
Мы переглянулись. А по двери все стучат...
Дубовая дверь, конечно, так легко не поддастся.
Но если мы сами этого не сделаем, они ее все равно откроют. Сломают, взорвут, но откроют. Это ясно как день.
- Хасан, Андрей, - сказал я. - Что станем делать? Ведь придется открыть.
- Надо открывать, - ответили они в один голос. Но кому это делать? Подойдешь к двери, а они выстрелят.
- Хасан, - сказал я, как бы беря ответственность на себя, - может, ты откроешь, ты ближе всех к двери.
А ключ в замочной скважине.
Мой земляк не стал долго раздумывать.
- Ты побольше моего пожил, ты старше, может, тебе и открывать?
У Андрея ответ тоже был короткий:
- Вас, татар, семь миллионов. А я представляю малочисленную нацию. Нас и так считанное число...
По двери опять ударили ногой.
- От вас добра не дождешься, ребята, - пробормотал я, приближаясь к двери. Другого выхода не было.
- Правильно делаешь... Правильно, - одобрили мои действия спутники.
Спасибо им хоть на этом.
- Вы там слышите или нет?.. - крикнули снаружи. - Откройте дверь, а то...
- Открою сейчас, открою, - ответил я. - А кто вы такие?
- Не все ли равно? Мы из группы "Альфа", Нам некогда конфетничать. Откройте.
- Ну раз вы из "Альфы", то зал я и, будь что будет, открыл дверь
Теперь никуда не денешься, не спасешься. Не подавая виду, что боюсь, шагнул вперед. Передо мной стояли два верзилы в пуленепробиваемых жилетах. Лица закрыты, видны только блестящие глаза. Винтовки с оптическими прицелами наведены на меня. За спиной гранатомет.
Какое-то время смотрим друг другу в глаза. Вдруг кто-то из вошедших пнул меня по ноге чуть выше подъема и оттолкнул. Не успел опомниться, как очутился на полу.
- Что вы делаете?!
Но на мой вопрос никто не обратил внимания. Один из "альфовцев" наступил мне на шею тяжелым ботинком. А другой несколько раз ударил в пах.
- Падла, - выругался он. - Не шевелись, падла. Чуть поднимешь голову - пристрелю, падла.
Где уж тут голову поднимать, дух не могу перевести. Они знают, куда и как бить. - Эй, усатый, иди сюда, - послышалось мне. Раз "усатый", значит, это Хасан. Его тоже повалили рядом со мной. Заодно и он попал в разряд "падл".
- А ты что там стоишь, косоглазый? Ну-ка, сюда, - подозвали, наконец, и Андрея. В свою очередь он тоже получил прозвище "падла" грохнулся на пол лицом вниз. По его вискам потекла кровь.
- Ребята, - обратился я к ним, лежа. - Вы его-то что обижаете? Он из Сибири. В тундре пас оленей. Что плохого он сделал?..
В ответ опять пнули по ребрам.
- Тебя-то кто спрашивает? Молчи! Сильная боль во всем теле. Кажется, сломали ребро.
- Молчать. Чтобы ни звука! Глаза не открывать! - повторил другой. Приказал...
Мы вынуждены были подчиниться. Они по очереди обыскали наши карманы. Депутатские удостоверения у нас спрятаны были в туфлях - не нашли. Все бумаги, что были в карманах, разорвали. Но деньги не стали рвать и не возвратили. И не бросили, конечно.
Приказали встать. Встали. Заставили руки заложить за голову. Подчинились. Вывели в коридор и построили. Построились... Мы довольно быстро усвоили: любое возражение стоит жизни.
В это время двое боевиков вытащили из-за сейфов того усатого офицера. Он был тяжело ранен.
- А что делать с этим падлой? - спросил знакомый голос. Все тот же парень, который только что пинал нас ногами.
- Состояние тяжелое, окажи ему помощь, - сказал тот, что стоял у нашей двери, по всей вероятности, их командир.
Я был просто поражен. Тот не стал даже раздумывать. Держа винтовку в одной руке, выстрелил офицеру в висок. И преспокойно отошел. Это и была их "помощь".
Морской офицер в отставке дернулся и затих. Столько дней он стоял здесь на посту и успел стать для нас своим человеком. Хотя ему было уже под шестьдесят, он был всегда подвижен, приветлив и добр. Очень жаль, мне не пришло в голову узнать его фамилию. Узнают ли родные, дети, как он умер...
У меня невольно вырвался горестный вздох.
- Тебе что, тоже помощь требуется? - вновь ударили по лицу. - У нас патронов хватит, если надо, можем помочь и тебе...
Я прикусил губы. Одно лишнее движение, лишнее слово и даже вздох стоили бы мне жизни.
- Руки... Руки по местам, - снова раздался приказ.
Между тем руки устали и невольно сползали вниз. Как, оказывается, тяжело держать их за головой!
Нас повели по узкому коридору. Казалось бы, известная дорога. По ней мы ходили на сессии Верховного Совета. Раз в неделю я проходил здесь на заседания Президиума Верховного Совета. Знакомый коридор, по которому пройдено сотни, а то и тысячи раз. Проходил, наверное, в самом разном настроении. Случалось, и погруженный в противоречивые мысли. Прошедшие годы были крайне напряженными, суматошными. Я ведь считал себя здесь полномочным представителем объявившего самостоятельность Татарстана, хотя официально такого статуса не имел. Стоило кому-нибудь сказать недоброе слово в адрес моей республики или ее руководителей, как я тут же вставал на защиту. И все это делал от чистого сердца. Наверное, были случаи, когда я оказывался слишком наивным. Всякое бывало. Но вот в таком виде, - заложив руки за голову, опустив очи долу, в положении пленника - прохожу по этому пути впервые. Кто бы мог подумать, что судьба так повернется...
- Остановитесь и ложитесь на пол навытяжку. Пошевеливайтесь, это я вам говорю, - раздалось вдруг. Это приказывал уже не сопровождавший, а какое-то пугало в маске, Я не оговорился, именно пугало, потому что у человека бывают лица, а эти потеряли человеческий облик, спрятав лица за масками...
"Мы уже лежали на полу. Нас уже обыскали. Что еще надо?" - с этим немым вопросом я посмотрел на сопровождавшего нас военного.
- Лежите, - посоветовал он. Но уже не со злобой. В его голосе прозвучало нечто похожее на желание войти в наше положение.
Мы растянулись на усыпанном битым стеклом и гильзами полу. Мимо нас, у самих наших голов, пробежали несколько десятков омоновцев. При этом стоял такой грохот, что можно было подумать, будто их ноги отлиты из железобетона.
- Встать!..
Встали. Как раз в этот момент где-то поблизости начали стрелять из автоматов. Верзила боец ОМОНа, который только что заставил нас ложиться на пол, схватился за голову и рухнул навзничь. В него попали стрелявшие с узкой лестницы, ведущей на второй этаж.
Мы стояли в несколько защищенном месте. А стрельба продолжается. Упавшего подтащили к нашим ногам. Оба глаза у него вытекли. И, кажется, он уже не дышал.
- Эй ты, интеллигентик долговязый, - заорал стоявшее рядом пугало. Он направил на меня дуло винтовки. - Тебе я говорю... Тебе... Что стоишь, как... Подойди же сюда...
Я сделал два шага вперед. Подошел к нему вплотную. А он уперся мне в спину дулом автоматической винтовки. С шумом задвинул затвор, словно приготовился стрелять.
У меня не было другого выхода, как повернуться к нему лицом с немым вопросом: "За что?" А он остервенело сорвал с головы маску. Глаза у него были красные, как у бешеного быка, и слезились.
- Шагай... - заорал он изо всех сил, готовый в случае неподчинения не то что пристрелить, а разорвать на части. Шагай, говорят тебе... Выйди на площадку перед лестницей. - Если я сделаю хоть один шаг, меня же они пристрелят, - сказал я, медля выходить к лестнице, откуда вели непрерывную стрельбу. И уперся ногами, словно бык в упряжке...
Он все сильнее давил мне в спину дулом винтовки и начал толкать. Я чувствовал, что если сделаю хотя бы несколько шагов, пули прошьют меня насквозь. А он толкал меня все сильнее.
Выйди к нему навстречу и растолкуй. Пусть немедленно прекратит стрельбу. Он уже убил двух моих друзей. Ему все равно не жить. Поговори, растолкуй...
- Так ведь я его совсем не знаю. Я никого из вас не знаю, - проговорил я, понимая, что опасность смертельная.
Пока мы объяснялись и пререкались, другой военный в маске, тесно прижимаясь к стене, добрался до двери и бросил наверх гранату...
- Ложись! - крикнул он одновременно с броском. Не успели мы и присесть, как раздался взрыв. Ударило взрывной воздушной волной. Раскрошилось стекло, полетели осколки битого кирпича. Я услышал, как кто-то со стоном падает, а кто-то скатился по лестнице вниз, к нам.
Парень, сорвавший с себя маску, про меня совсем забыл. Даже не дождавшись, пока улягутся пыль и крошки камня, он бросился к лестнице.
- Негодяи, сволочи, вот вам, вот вам, - с такими причитаниями и площадной бранью он стал остервенело стрелять по оглушенным гранатой мужчинам. Это было поистине страшное зрелище.
Через некоторое время он спустился вниз с видом человека, совершившего большое дело. Широко расставив ноги, предстал перед товарищами. И, конечно, не преминул побахвалиться.
- Их, сволочей, было трое. Валялись как оглушенные рыбы. Всех троих отправил на тот свет.
В налитых кровью глазах - слезы, но рот - до ушей. В этот момент он был похож на дикого зверя, причем на зверя бешеного, самого что ни на есть хищного.
Сопровождающий нас знаком приказал спуститься на нижний этаж. Но пока мы шли со второго на первый, нас заставили, если не ошибаюсь, три раза поднять руки, широко расставив ноги, повернуться лицом к стене. Не знаю, что они хотели найти, многократно обыскивая карманы, и заодно, походя, пиная пуленепробиваемыми ботинками с высокими голенищами или ударяя прикладами.
И, странно, хотя нас били и пинали изо всех сил, тело не болело. Когда кругом кровь и смерть, раны и сломанные ребра ничего не значат. Как они ноют, как ломит все тело, нам суждено было почувствовать потом, бессонными длинными ночами.
А настоящий кошмар нам, оказывается, суждено было увидеть и испытать на первом этаже. Окна, двери и стеклянные стены почти что не существовали. Куда ни глянь - везде стеклянный лом. Мертвые и раненые раскиданы по углам. Между мраморными колоннами стояли построенные в ряд захваченные депутаты. Но здесь их была лишь небольшая часть. В этот день, как оказалось, нас выводили из Белого дома через разные двери. Судя по рассказам, выход никому не дался легко. Обещание, данное офицером группы "Альфа", так и не было выполнено. Он обманул нас... Чуть поодаль - вторая группа. По всей вероятности, то были москвичи и россияне из других городов, пришедшие сюда для зашиты Верховного Совета. Стоять им запрещалось, их заставили лечь на пол. Прохаживавшиеся взад и вперед омоновцы то и дело наступали им на головы.
Хотя никто у нас не спрашивал, кто мы такие, но всех троих пристроили к депутатам. Все мы были знакомы друг с другом и, радуясь тому, что остались живы, обменялись приветственными взглядами и знаками. Разговаривать было запрещено.
Шепотом выразили свою благодарность парню в бронированном жилете и маске. Потому что это он раза два спас нас от очередного избиения и доставил сюда почти целыми.
-Как звать тебя? Откуда ты? - попытался я спросить у него, но он не ответил. Что ни говори, он ведь на службе, работа у него малоприятная...
Обещали всех народных депутатов освободить. Но пока они были пленниками. Тот офицер нас обманул. А может быть, обманули его самого. Тем временем штурм продолжался. На верхних этажах сопротивление еще не сломили. Стрельба все усиливалась. Положение сопротивлявшихся можно было понять. Их в плен не брали. Оказалось, был такой приказ. Где бы ни попались - пристреливать. Убежать, скрыться - негде. Здание взято в огненное кольцо танками и БТРами. Сопротивлявшиеся не могут противостоять силам специально обученных военных. Они это понимали. Последние верхние три-четыре этажа горели давно, там все уже сплошь обуглилось. А снизу, уничтожая все на своем пути, поднимались специальные воинские силы. Те, кто пришел сюда для защиты Белого дома, оказались отсеченными на пятом-седьмом этажах. Они чудились в полной изоляции. Несчастные, обманутые сыновья сбившейся с пути России...
В ту минуту в окружении было человек четыреста-пятьсот. Здоровые парни, мужчины. Они были не из тех, кто разбогател, награбив чужое. Не пьяницы и не заблудшие души. Честные, простые люди, патриоты России.
Но их число с каждой минутой убывало. Их убивают, истребляют. А впоследствии многие из них превратятся в пепел. Кто знает, может быть, матери все еще ждут их домой. Может быть, у многих из них ныне растут сироты. Эти дети будут искать могилы своих отцов хотя бы для того, чтобы помянуть их добрым словом...
Специальным силам помощь все прибывает. На первый этаж то и дело врываются все новые боевые группы, стреляют без всякого повода. Не по людям, к счастью, а по дорогим хрустальным люстрам да по зеркалам высотой три-четыре метра. На головы летят осколки этих люстр. Видимо, это делают специально, чтобы наводить страх. "Вот, дескать, мы какие сильные. Не вздумайте впредь выступать против нас. Не обманывайте себя, не кричите о Верховном Совете, о Конституции. Теперь наступило наше время. Время сильных !"
Наконец обратили внимание и на стоящих группами депутатов, о которых какое-то время не вспоминали. Нас окружили омоновцы, по которым мы уже успели, было "соскучиться".
-Вы все депутаты?
-Нет. Здесь есть и работники аппарата. Оказалось, они кого-то ищут. Из группы вырвали двух-трех мужчин и заставили лечь на пол... Они действительно не были ни депутатами, ни работниками аппарата. Их стали обыскивать. У одного в кармане нашли два автоматных патрона. Его тут же пнули по голове.
- Что это? - гаркнул обыскивающий.
- Патроны. Я их на полу подобрал. На память. Хотел сыну показать.
Этот высокого роста мужчина стоял рядом с нами. Мне запомнилось, когда спросили: "Все ли здесь депутаты?", он как-то стушевался, оглянулся по сторонам. На нем были добротные голубоватые брюки, черная кожаная куртка. А на ногах, как это ни удивительно, дешевенькие кеды. Вот как раз именно этими своими кедами он тогда и привлек мое внимание. Этого человека уже потащили два омоновца. Его голова и руки были окровавлены, битое стекло на полу ранило. Оттащили и бросили в дальнем углу. Перед вечерними сумерками всю эту группу выстроили вдоль железобетонной стены стадиона, расположенного напротив здания Верховного Совета, и расстреляли. И все это было, к сожалению, правдой...
Никогда не забуду кровавый след, который оставил тот человек на полу...
Тем временем кто-то тронул меня за плечо. - Послушай, Ринат, посмотри-ка на подоконник чуть дальше вешалок. Узнаешь?
Незаметно посмотрел в ту сторону. И крайне удивился, увидев там людей, о которых только что подумал. Там стояли три генерала, уважаемые всеми люди: Ачалов, Баранников, Дунаев. Первые двое родились и выросли в Татарстане. Всего год назад Баранников руководил Комитетом государственной безопасности, а Дунаев был министром внутренних дел. К защитникам Белого дома их привело не стремление к карьере, а скорее верность офицерскому долгу.
А где же Руцкой и Хасбулатов? Я только что было подумал: что они станут делать, когда взяли Ачалова, Баранникова, Дунаева. Но, оказалось, их тоже арестовали. Генералы стояли перед окном в полной неопределенности. Лица грустные, задумчивые. Что их ждет?.. Ачалов стоит, как обычно, с гордо поднятой головой. На нем кожаная куртка, такую обычно носят летчики, хромовые сапоги. Не знает, куда девать руки, то сунет в карманы, то вынимает и мнет пальцы. На первый взгляд, кажется спокойным, а вот руки выдают... Баранников, по обыкновению унылый, смотрит куда-то в сторону, вдаль. Руки в карманах. Может быть, вспоминает старую мать, оставшуюся на родине, в Елабужском районе Татарстана. Жаль, что его теперь уже нет в живых. Честный генерал Баранников ушел из жизни, ни с кем не попрощавшись...
Третий - Дунаев. В темно-синем плаще, с опущенной головой. То ли замерз, то ли ему было неудобно стоять в таком положении. Его долговязая фигура напоминала вопросительный знак. То и дело снимал очки и вытирал их белым носовым платком. Очки запотели, или душа не на месте?..
У меня до сих пор сохранилась в памяти эта сцена за вешалкой в темном, холодном здании. Три генерала и охранявший их солдат в пестрой одежде и в маске. А сам рядом с ними он кажется осенним цыпленком. Он стоял в двух-трех метрах от охраняемых, наставив на них винтовку, как бы говоря: "Не трогаться, а то пристрелю!" Куда им бежать?! От кого?! Если уж только от самих себя и от России... Но эти генералы не похожи на тех, кто продает Родину.
На холодной площадке перед дверью нас продержали около двух часов. Прислониться некуда, садиться запрещено, ноги опухли, переговариваться и объясняться знаками тоже нельзя. То и дело напоминали об этом, сопровождая угрозы семиэтажным матом. Мы вынуждены были подчиняться: ведь им ничего не стоило пристрелить нас на месте.
Когда приблизились сумерки, нас опять построили и стали проверять. Женщин пропустили вперед. Крайним в колонне по какой-то причине поставили меня. И тут же, как бы издеваясь, предупредили:
- А если застрелят, значит, свои, те, кто стреляет из здания, - захохотал "пестрый". Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться.
- Выходим ровными рядами. Не бежать! И не отставать! - предупредил старший из "пестрых". Они были не в военной одежде и не в милицейской форме. Погон тоже не было. Так что их по-другому и нельзя было называть
Тронулись. Нас вывели не через двери и ворога, а через пробоину в разбитой стеклянной стене. То и дело предупреждали.
- Не разговаривать. Руки держать за головой. Кто отойдет в сторону, пусть пеняет на себя.
Площадь оказалась более или менее очищенной от трупов. Но под ногами на асфальте - лужи крови и красные пятна. Нас пошали в направлении переулка, разделяющего гостиницу "Мир" и здание посольства Соединенных Штатов. То ли специально, то ли случайно, как только мы вышли на площадь, началась бешеная пальба из здания. Кругом засвистели пули, и мы невольно присели. Били по асфальту в каких-нибудь метре-полутора, осыпая нас камнями и пылью. По спине пробегали мурашки. Мы шагали и думали: вот-вот заденут, вот пристрелят... За каждый миг жизни благодарили Аллаха: жив еще... живой пока...
"Пестрые", которые вывели пас из здания, вдруг исчезли. В мгновение ока они оказались притаившимися среди выведенных из здания женщин и депутатов. Идут крадучись, чуть ли не на четвереньках. Оказывается, и им дорога жизнь... - Ваши же и стреляют... По вас же ведут прицельный огонь. Вот кого вы собрали в этом здании, - говорил на ходу один. Он втиснулся среди нас двумя рядами впереди меня. А язык все мелет...
Кто стрелял, трудно сказать. Но у меня родилось подозрение, что стрельба велась только для устрашения. Это представление было сыграно самими "освободителями" здания парламента. Ведь если бы стреляли прицельно, то кто-нибудь бы упал или, в крайнем случае, был ранен.
Потом выяснилось, что депутаты, выведенные из другого конца здания, были поставлены в такие же условия. По ним тоже беспрерывно стреляли. И что странно, там тоже ни в кого не попали, хотя пули свистели в одном-двух шагах от людей.
Остановились на полпути, и около двухсот депутатов загнали в подвал одного из зданий. Подземелье набили до отказа и заперли. Дескать, "посидите тут тихо, без шума, мы вас выпустим, когда утихнет пальба". Только одно непонятно, для чего вызывали оттуда депутатов по одному и ломали им ребра?! Для чего понадобилось время от времени открывать дверь и стрелять в нас из автоматов?
Представьте себе затхлый подвал и в нем около двухсот человек. Вдруг открывается единственная дверь и сверху кричат:
- Пусть выходит Бабурин... Вызовите Фахрутдинова... Исхаков там?..
Названные выходят. Их уводят в сторону и избивают. А оставшийся у двери подвала "пестрый" находит себе другую утеху.
- Депутаты! - кричит он во все горло. - Вы крысы... Прячетесь по углам. Считаю до трех и начинаю стрелять...
И держит слово: по счету три начинает палить из автомата. Стреляет и орет диким голосом:
- Эй, где вы там, что это вы попрятались по углам? Я вам говорю, коммунисты, партократы, демократы. Выходите, подойдите ближе. А, боитесь?.. Боитесь!.. Ха-ха-ха...
Когда стали подходить к середине площади, я, соблюдая осторожность, посмотрел назад и... остолбенел от удивления. Это было вовсе не то место, которое телевидение показывало всему миру. Это была совсем противоположная сторона. Мертвая площадь, которая два года тому назад была переименована в площадь Свободной России. Мы, избранные народом депутаты, заложив руки за голову, как настоящие заключенные, проходим через эту ставшую мертвой площадь с таким символическим названием. На здание Верховного Совета было невозможно смотреть. Оно целиком в огне. А каким величественным и красивым было! Здание горело в двух-трех местах, охваченное сплошными клубами черного дыма. С четвертого этажа со стороны, выходящей на Новый Арбат, то и дело показывались языки пламени... Страшно смотреть. А верхние этажи горят все сплошь. Знамя Российской Федерации, которое развевалось на самом верху здания, покрылось черной копотью. Видно, кто-то был зол даже на это знамя. Оно все изрешечено, и один край даже оторван. Так не стали бы глумиться даже чужеземные захватчики! Неужто москвичи до такой степени ненавидят свой народ, россияне - Россию...
- Эй, ты, чего уставился? Лоб, что ли, чешется? - заорал из гущи депутатов "пестрый". Оказалось, он кричит мне. Я не заметил, что остановился, погруженный в тягостные мысли. Пришлось быстро-быстро догонять остальных.
Тем временем мы оказались в окружении БТРов, находившимся на углу гостиницы "Мир". Здесь было много высоких чинов в военной и милицейской форме. Через живой коридор, устроенный сотрудниками милиции, мы проходили по одному. Их глаза шарят по тебе, смотрят испытующе, пристально... Если ты возбудил хоть какое подозрение - пиши пропало. О дальнейшей твоей судьбе может знать один Аллах. От посольства Соединенных Штатов до Садового кольца пропустили вот через такое сито. А там полно народу. Люди вышли посмотреть на это зрелище. Разве усидишь дома, когда в самом центре Москвы творится такое.
Людей то и дело предупреждают: "Расходитесь! Посторонитесь!" Но на это никто не обращал внимание. Под напором зевак проход все сужался. Порядок был нарушен. Омоновцы на какое-то время растерялись. То забегали вперед, то спешили назад. Ситуация вышла из-под их контроля. Парень, что шел впереди меня, сделал шаг в сторону, и след его простыл. Не заметили... В мою душу закралась надежда...
Рядом со мной шел Хасан. Шепотом обратился к нему:
- Когда не глядит "пестрый", бежим, понял?
Хасан чуть повернулся ко мне и подмигнул. Меня, кажется, услышал и омоновец. Даже повернулся в мою сторону. Но ничего не понял. А нам это и было нужно. Хасан подался направо и юркнул в толпу. А я за ним. Стоявшие стеной люди пропустили нас и закрыли своими телами.
Теперь, кажется, можно вздохнуть спокойно. Ведь у нас на лбу не написано, кто мы такие. Мы, как ни в чем не бывало, встали рядом с молодыми парнями. Один из "пестрых", правда, пристально посмотрел на нас, но, не узнав, прошел мимо. В его глазах был не то страх, не то безразличие...
Зато оказалось, что нас опознал какой-то парень. Подошел и осклабился, показывая гнилые зубы:
-Ну, как, дозаседались?
Задел за душу этот оскорбительный смех. Мне до сих пор снятся его слова и наглый взгляд. Будь это в другое время, надо было бы, конечно, дать ему как следует. Но тут нельзя. Дорого может обойтись...
Мы сделали вид, что ничего не слышали, и через подземный переход прошли на противоположную сторону. А потом - уже как свободные люди - на Новый Арбат...
Прохладный, чистый воздух, какой бывает только в начале октября. Под ногами опавшие листья. Здесь нет влажного холода нетопленого здания. Нет трупов. Никто не стонет. Нет крови. Никто не кричит: "Руки за голову!". Не заставляет лечь, не обыскивает, не пинает ногой, даже не стреляет. Если бы вы знали, какое мы испытывали чувство!
Не успели пройти сто пятьдесят - двести метров, как очутились на Новом Арбате. Заполнив всю улицу, по нему шли танки.
- Из Тулы идет танковая дивизия, - послышалось откуда-то.
- Идут на помощь Руцкому, депутатам. Ура-а, - крикнул старик с палкой в руке.
На него косо посмотрели те, для кого происходившее казалось забавой.
"Нет уж, дедуля, ни Руцкому, ни депутатам помощь теперь не нужна. Уже поздно... Поздно... - подумал я. - Если живы, то и Хасбулатов, и Руцкой давно уже за решеткой. Народных депутатов тоже разогнали кого куда. Здание Верховного Совета разрушено, оно горит, тлеет... Если даже вы прибыли на помощь, то уже опоздали, братья..."
Неужто старик оказался прав?! С противоположной стороны Нового Арбата, со стороны мэрии и здания Верховного Совета, так же заполнив всю улицу, тоже двигались танки. Большие, тяжелые. Те самые, что целый день стреляли по Белому дому. Стреляли в нас. Окровавленные танки...
Обе колонны остановились. И справа танки, и слева танки... Между ними остался от силы стометровый просвет. Мы оказались между двумя колоннами машин, которые стояли с направленными друг на друга стволами своих орудий. До чего же, оказывается, ничтожен, беспомощен человек перед этими громадами...
Что же это такое?! Что это означает?! Так страшно гудят, что не слышишь стоящего рядом. Все кругом объято голубовато-черным дымом. Земля под ногами дрожит. Подрагивают взметнувшиеся к небу высотные здания из стекла и железобетона. Что это?! Неужто светопреставление... Что это?! Это - Россия!
1990-1995
Казань-Москва
Мухамадиев Р.С.
М 92
На раскаленной сковороде. Документальная повесть. Москва, Голос, 1997. -288 с.
ISBN 5-7117-0314-5
Автор, бывший депутат Верховного Совета РФ, рассказывает о трагических днях октября 1993 года, когда злодейски была пролита кровь ни в чем не повинных людей. Перед нами проходят эпизоды, связанные с Ельциным, Шахраем, Хасбулатовым и другими персонажами нынешней истории.
ББК 84 (2Рос-Рус) 6-44
Ринат Сафиевич Мухамадиев
На раскаленной сковороде
Документальная повесть
Редактор П. Кошель
Художественный редактор В. Голубев
Технический редактор В. Куркова
Корректор И. Иванова
Док. 619784
Перв. публик.: 26.01.09
Последн. ред.: 26.01.10
Число обращений: 0
Баранников Виктор ПавловичХабибуллин Хасан ХурриятовичАчалов Владислав АлексеевичКривошапкин Андрей ВасильевичНа раскаленной сковороде
|
