Вадим КОЖИНОВ"ЛГ" уже информировала читателей о том, что на Кубани прошли Кожиновские чтения. Десятки выступлений и докладов, воспоминаний, научных работ и дискуссий были сконцентрированы в рамках того, что можно назвать праздником философской и публицистической мысли, объединенной именем ученого, критика, литературоведа, историка и философа. "ЛГ" публикует фрагменты из выступлений, прозвучавших в Армавирском государственном педагогическом институте.
Леонид БОРОДИН (Москва):
- Мое знакомство с Вадимом Кожиновым состоялось заочно. Не помню, в какой газете или журнале я, пребывая в местах, далеких от Москвы, впервые увидел его имя. Это был 1968 год. В барак зашел мой лагерный друг Юрий Галансков, протянул журнал со статьей Кожинова и сказал, что поговорим потом. С тех пор мы старались не пропустить ни одной статьи Вадима (каждый из нас выписывал какой-нибудь толстый журнал, которыми мы потом обменивались). Один-единственный раз, в 1973 году, я был дома у Вадима Валериановича. Мы пришли с Владимиром Осиновым, и я тогда легкомысленно заявил В. Кожинову, что читал у него все. Он улыбнулся, подвел меня к полке и показал уже изданные книги. Мне пришлось принести извинения...
Позже, когда я стал работать в журнале "Москва", он периодически заходил ко мне. В связи с этим хочу отметить одно удивительное явление: приходил он к нам в журнал не так часто; в "Наш современник", я думаю, гораздо чаще. Но тем не менее, когда его не стало, я никак не мог себе представить, что его вообще уже нигде нет. До этого я в полной мере не осознавал важность или нужность его присутствия в нашей жизни. А ведь, собственно, ничего не происходило - пришел в редакцию, принес статью, порекомендовал кого-то, поговорили, ушел. Факт прихода был не столь существенен. А когда его не стало, появилось осознание страшной потери. Для себя я сделал такой вывод: значит, играл он какую-то очень важную, особую, специфическую роль среди всех нас. Роль, сформулировать которую я даже не пытаюсь. Да, наверно, и не надо...
Сейчас я уже с уверенностью могу сказать, что, по-видимому, прочитал все, что им написано. И поэтому хочу отметить одну вещь, которую я перечитывал, перечитываю и буду еще много раз перечитывать. Я считаю ее великим подвигом В. Кожинова. Это книга о Тютчеве. Что для меня удивительно в этой книге? Он сумел воссоздать не просто историю формирования личности великого русского поэта, а воссоздать эпоху, не замечая или забыв о всех возможных и реально существующих в то время ограничениях...
В книге о Тютчеве меня поразила способность В. Кожинова осознать, ощутить, восстановить целую эпоху, там ведь не только о Тютчеве. Какое колоссальное знание материала, я по образованию историк и хорошо себе представляю, сколько надо сидеть, читать, изучать, чтобы с такой полнотой, достоверностью и объемностью воссоздать эпоху. Не случайно центральный объект этой работы - Тютчев, один из самых таинственных и загадочных поэтов XX века. Он нетипичен хотя бы тем, что не погиб на дуэли, был государственным служащим, генералом, блестящим дипломатом, цензором, верой и правдой служил монархии... Он не был диссидентом по отношению к власти (что является у некоторых чуть ли не заслугой), да и не мог им быть, так как и Ф. Тютчев, и власть служили России, ее национальным интересам...
Еще у Вадима Кожинова были удивительные "случайные" фразы. 1974 год. "Литературка". Небольшая статья о литературе в царствование Николая I. В нескольких фразах совершенно апокрифическое трактование эпохи Николая I. Я помню, как носился с газетой по лагерю, всем показывал, задавая вопрос, как же такое пропустили. Причем делал это Вадим не эзоповым языком, а обычным, так, как будто он ничего не знает о неких цензурных ограничениях, и самое удивительное, что это проходило... Видимо, секрет заключался в том, что у Кожинова абсолютно отсутствовало чувство страха (неуверенности в том, что это пройдет).
Жаль, что я не привез вам подшивку статей Вадима Кожинова, вырезанных мной в лагере из различных журналов и газет.
И последнее. Была у Вадима Валериановича одна больная для него тема. Главная, на мой взгляд. Которую он до конца не решил. Это Россия и социализм. Она сидела в нем так глубоко. Сколько раз мы договаривались, что вот соберемся и поговорим. Не случилось. Я, честно говоря, немножко побаивался такого разговора. Могли разойтись в суждениях. По-моему, и он не очень настаивал. Бывало, несколькими фразами он как бы вносил затравку, но тут же разговор сминался, переносился на другое время. Он попытался вычислить, так сказать, присущность, свойственность социалистическому идеалу, социалистической утопии самой русской душе. Он чувствовал призванность России, ее мессианскую роль. У каждого народа есть своя миссия в истории. И он, как мне думается, склонялся к тому, что миссия России - это все-таки движение к социалистическому идеалу в русском его воплощении.
Желаю всем успехов и памяти о Вадиме Валериановиче Кожинове - совершенно удивительном, редком и для меня до сих пор далеко не в полной мере понятном человеке. Человеке со своей великой мудростью и великой тайной.
Виктор ЛИХОНОСОВ (Краснодар):
- Я прозаик и поэтому по-научному говорить не буду, для меня самое главное - впечатления, а мои впечатления, связанные с именем Вадима Валериановича Кожинова, носят эпизодический характер... Я родился и прожил всю жизнь в провинции, хотя в Москве при советской власти бывал, и часто, но с В. Кожиновым встречался всего несколько раз, в переписке с ним не состоял, но в памяти моей, в душе моей Вадим Валерианович остается как один из самых сокровенных для меня литераторов и личностей. И, может быть, даже такие близкие мне люди, как Олег Михайлов и Петр Васильевич Палиевский, не занимают такого места в моей душе и, быть может, даже в моей судьбе, как Вадим Валерианович, который как-то даже несколько отстраненно всю жизнь был от меня... Я думаю, что не отношусь к тем писателям, которые были для него такими любимыми, как Кузнецов, Белов... И, наверное, он не так много уделил мне времени как читатель, хотя, скорее всего, познакомился с несколькими страницами моего романа "Наш маленький Париж", но тем не менее при встрече я всегда чувствовал необыкновенную теплоту и внимательность этого чудесного человека.
Еще я хочу сказать вот о чем. Едва в провинции начинало где-то что-то мерцать, как Вадим Кожинов, да и многие другие, тотчас обрадованно это замечали. Как нечто родное. А если еще это по-настоящему талантливо - то как родное вдвойне. Они как будто всю жизнь ждали этого свежего воздуха из провинции. Я думаю, что Вадим Валерианович по сути своей является собирателем культурной Руси. Это первый и, по-моему, самый главный и удивительный человек в этом смысле в Москве, хотя были, конечно, и другие. И поэтому скольких он обогрел, скольких открыл... Я думаю, что в сегодняшнее пасмурное, холодное, черствое время наиболее глубоко чувствуется, как недостает этой сокровенности Вадима Валериановича, а не только его сухой мудрости как ученого, которая, конечно, в нем тоже присутствует, не только его чудесных знаний и редкой, энциклопедической эрудиции. Это все правда. Но для меня большей правдой и необходимостью является удивительная способность В. Кожинова к поистине братскому чувству к русской литературе, к русским талантам. Я считаю, что Кожинов - это душа русской Москвы.
Сегодня утром я вспомнил слова Г. Адамовича, который умер в Ницце, о Бунине: "...Бунин - это последний луч прекрасного русского дня..." Как же эти слова применимы к Кожинову!
Подготовил для "ЛГ" Александр ДОРИН
© "Литературная газета", 2003
Док. 619756
Перв. публик.: 26.01.03
Последн. ред.: 26.01.10
Число обращений: 0
Кожинов Вадим Валерианович
|
