Никита Асташин: Африку ждут интересные временаНазад
Никита Асташин: Африку ждут интересные времена
Как представлены в Африке американские интересы, а как - европейские? Как формулируется африканская стратегия Китая и в чем её отличия от индийской? К чему приведет экспансия "чистого ислама" в Сахель? Каково место России на "черном континенте"? О "большой шахматной доске" Африки редакция Портала МГИМО беседовала с младшим научным сотрудником Центра аналитического мониторинга ИМИ Никитой Асташиным.
- Начнем с того, что ближе всем нам. Как представлены интересы России в Африке?
- То, что мы наблюдаем сегодня на африканском континенте, это, с точки зрения российских внешнеполитических интересов, скорее упадок. Причем упадок, который не предвещает перехода к мощной экспансии в ближайшем будущем. Основные проекты, реализуемые в Африке, представляют собой не признаки превращения России в полновесного игрока на континенте, а, скорее, несколько парадоксальное ответвление наших европейских политических интересов и интересов нашей экономики, страдающей от отраслевых диспропорций.
Тот прорыв, который на наших глазах осуществил "Газпром" в Нигерии - это, так или иначе, попытка сесть на потенциальную транссахарскую "трубу". Не более чем ещё одно звено в том плане, в который уже вписаны "Северный поток" и "Южный поток". Сейчас в Европе велик интерес к строительству Транссахарского трубопровода, и мы решили там появиться, поскольку это присутствие отражает основные интересы нашей экономики, в значительной степени завязанной на экспорт углеводородов. Присутствие "Русала" в Гвинее, в последнее время ознаменованное политическими трениями, в общем то, тоже связано с наличием в России крупных компаний, заинтересованных в добыче сырья (в данном случае - бокситов).
Сегодня Африка для России не является приоритетным направлением во внешней политике. В принципе, мы вернулись в ситуацию, имевшую место до революции 1917 года: на континенте были обозначены три-четыре точки, с которым и велось определенное взаимодействие. Это и наше имперское присутствие в Эфиопии, носившее в первую очередь благотворительный и миссионерский характер. Это ситуация вокруг обращения буров за протекторатом к Николаю II (естественно, отвергнутого). Это и откровенная авантюра атамана Ашинова в конце 1880-х годов, когда казаки попытались захватить часть территории, ныне относящейся к Джибути, и создать там базу для российского флота на Красном море.
Современная политика России в Африке - это, по сути, политика средней европейской державы. В конце концов, у той же Венгрии сейчас есть интересы на африканском континенте. Венгры открывают представительские центры (к примеру, в Дакаре и в Аддис-Абебе), подписывают соглашения с африканскими компаниями, имеют с континентом товарооборот порядка миллиарда евро. Сотрудничество развивается, но из этого не следует, что Венгрия - крупный игрок на африканском пространстве. То же самое можно сказать и о России, только масштабы у нас более заметны.
Мы входим в БРИК, и сейчас модно говорить о "стратегии БРИК", но страны этой группы демонстрируют различное поведение на африканском континенте. Если мы посмотрим на китайцев, то у них африканская стратегия совершенно другая, нежели в России. И неприятность здесь кроется в том, что Россия рискует превратиться в младшего партнера Китая в вопросах африканской политики. Имея определенное влияние в международных организациях, Россия фактически защищает там китайские интересы, слабо связанные с нашими. Лучшей иллюстрацией являются проблемы Судана и Зимбабве. Для Китая эти страны представляют несомненный интерес, но с точки зрения российских интересов мало бы что изменилось, если бы Москва проигнорировала эти вопросы. У нас нет достаточного влияния на эти режимы, чтобы уговорить их на какой бы то ни было приемлемый компромисс. С другой стороны, наши собственные интересы в этих странах не настолько велики, чтобы из-за них создавать себе двойственную репутацию. Можно было ограничиться максимально формальным заявлением и не озвучивать никакой конкретной позиции.
По всей видимости, в перспективе эта ситуация будет только усугубляться (нет оснований считать иначе). Скорее всего, Москва будет довольно отчетливо выступать "дуэтом" с Пекином по многим африканским вопросам, которые далеки от нее.
России практически нечего сегодня предложить Африке. И до тех пор, пока Россия не переключится на комплексное развитие собственной экономики, она не сможет завоевать какие бы то ни было новые ниши сверх тех, которые отражают нынешнюю хозяйственную структуру. Как только появится новое направление роста в отечественной экономике, то, возможно, будет расти и интерес к африканским рынкам. С другой стороны, существует опасность эти рынки не получить, поскольку их к тому времени уже поделят другие.
- Что конкретно делает на континенте Китай?
- В годы "холодной войны" КНР присутствовала на континенте, в частности в Танзании, поддерживала ангольскую группировку УНИТА. Это была политическая игра, за которой проглядывало экономическое измерение. Некоторые советские дипломаты, работавшие в те годы в Африке, подчеркивали, что зачастую китайцы оказывались более чуткими к повседневным нуждам африканского населения, чем представители Советского Союза. Но главную роль играла политическая борьба: против сил "мирового империализма" и против сил "советского ревизионизма".
Сегодня КНР переживает второе пришествие на "черный континент", и теперь на первый план выходят экономические вопросы, оттененные политическими аспектами. Экспансия Китая в Африку - следствие того бурного роста, который демонстрирует китайская экономика. Дело не только в вывозе углеводородов (а свыше 60% энергетических потребностей Китая до сих пор покрывается, как мы знаем, за счет угля). Это ещё и рынок сбыта китайских товаров, в том числе - товаров массового потребления. Китайское присутствие на континенте обусловлено объективными закономерностями: в КНР существует избыток продукции, и он направляется на те рынки, которые готовы её принять.
Здесь тоже не все гладко, потому что уже начинает отмечаться негативное влияние дешевого китайского импорта на местное традиционное производство (вымирающее под натиском такой бурной конкуренции). В определенных кругах нарастает недовольство китайской политикой в Африке. КНР ввозит туда заметное количество собственных рабочих и не создает условий для трудоустройства местного населения. Объясняется это по-разному: индийская пресса (Индия сама сталкивается с этой проблемой), к примеру, полагает, что дело в том, что китайские специалисты, едущие работать в эти страны, элементарно не знают местные языки (в первую очередь, английский), и поэтому им проще работать с соплеменниками, которые считаются также более дешевой и дисциплинированной рабочей силой. Эти проблемы ещё далеки от подлинного конфликтного обострения, но в Замбии и Анголе уже отмечались нападения на китайцев.
- Как реагирует на африканские проекты Китая его традиционный конкурент - Индия?
- В китайских предложениях партнерства уже просматривается оттенок политики "сфер влияния". В связи с этим в Африке Индия (не столь агрессивная в поддержке своего экспорта) и Бразилия (с ее идеей необременительного "южного партнерства", основанного на большем уважении к "младшим" партнерам) воспринимаются как возможные альтернативы. Их предложения носят гуманитарный характер, и все действия производятся с максимальной деликатностью и уважением, пусть даже в ущерб чисто коммерческой выгоде. Да, такая позиция более пассивна, что не делает ее конкурентоспособной в условиях жесткого рынка, однако для африканских стран она, возможно, в итоге окажется более привлекательной.
Партнерство "Юг-Юг" сфокусировано на задачах развития, и в какой-то степени является преемником Движения неприсоединения. Однако, наряду с экономическими интересами, у Индии в Африке присутствует и политический интерес, при этом его стратегия сформулирована даже четче, чем у китайцев, - это создание пояса безопасности Индийского океана. Восток Африки - это западный фланг Индийского океана, и именно на этом своем "заднем дворе" Нью-Дели очень опасается активности других игроков. И в первую очередь эти опасения относятся к Китаю, осуществляющему, по мнению многих индийских наблюдателей, так называемую доктрину "нитки жемчуга", согласно которой Китай намерен окружить Индию линией внешних баз. Наиболее яркие примеры реализации такой стратегии - это порт Гвадар в Пакистане и порт Хамбантота на юге Шри-Ланки. Есть участки китайского проникновения в Бангладеш (Читтагонг), и в Мьянме, и в Иране (Бендер-Аббас). Все эти проекты носят коммерческий характер, однако многие в Индии считают, что они легко могут быть переориентированы и на выполнение военных задач.
Через Индийский океан следует значительный объем грузопотока, в том числе углеводородов, как для Индии, так и для Китая, Кореи и Японии. Поэтому возникает конфликт за контроль над этим регионом. Свое поведение в Африке Индия тоже старается противопоставить разрастанию китайского влияния в Индийском океане. Так, например, создаются станции наблюдения на Мадагаскаре и на одном из островов, принадлежащих Маврикию. Кроме того, в этом регионе находится ключевой партнер Индии по "тройке" Индия-Бразилия-ЮАР, также контролирующий участок морских путей на подступах к Мозамбикскому проливу. В свою очередь, с Мозамбиком заключено соглашение о взаимопонимании в области обороны, которое позволяет индийским ВМС по согласованию патрулировать Мозамбикский пролив.
Другой причиной индийского интереса к Африке является наличие в ряде стран региона не очень большой, но довольно влиятельной индийской диаспоры, история которой восходит ещё к колониальным временам. Индийские мигранты во многом стали передовым отрядом проникновения Великобритании в Восточную Африку, и до сих пор они удерживают заметные позиции в местной экономике (особенно в Уганде и Кении). Можно вспомнить, что во время Парижской мирной конференции 1919-1920 годов его святейшество Ага-хан, лидер исмаилитов, призывал отдать Германскую Восточную Африку Британской Индии в качестве подмандатной территории - в знак признания выдающихся заслуг индийских войск в Первой мировой войне (как Германская Юго-Западная Африка была передана Южно-Африканскому Союзу). Естественно, этого сделано не было, но иллюстрация роли Индии в Восточной Африке довольно наглядна.
Сейчас у Индии нет структуры, которая скрепляла бы полноценный военно-политический союз с африканскими государствами. АРСИО (Ассоциация регионального сотрудничества стран Индийского океана) - это, скорее, диалоговая площадка, тогда как военно-политические договоренности проще обеспечивать в двустороннем формате.
- Закончим со странами БРИК, тем более, что Бразилия уже называлась...
- Бразилия наращивает темпы экономического проникновения и сотрудничества в Африке. Однако в этих действиях, в отличие от Китая и Индии, не просматривается политической стратегии. На первый план выходят интересы взаимовыгодной торговли и вопросы развития. Напомню, что по линии гуманитарного сотрудничества в Африке Бразилия выступает в союзе с Индией. Однако их присутствие не носит агрессивно-экспансионистского характера. Естественно, что особый интерес для Бразилии представляют лузофонные страны Африки - Ангола, Мозамбик, Гвинея-Бисау, Кабо-Верде, Сан-Томе и Принсипи, говорящие с ней на одном языке.
- Арабский Восток тоже входит в зону Индийского океана.
- Арабское экономическое проникновение в последнее время тоже начало набирать силу. Если взять, например, Демократическую Республику Конго, то Объединенные Арабские Эмираты активно вкладываются в развитие гражданской авиации. Особое внимание арабов приковано к Африканскому Рогу: не так давно Саудовская Аравия отменила санитарное эмбарго на ввоз сомалийских верблюдов, что автоматически придало ей статус крупнейшего торгового партнера Сомали (точно так же, как ОАЭ является крупнейшим финансовым партнером, проводя сомалийские транзакции через свои банки). Это представляет интерес с точки зрения развития Сомали, так как позволяет хоть как-то задействовать имеющийся капитал и трудовые ресурсы, укрепив тем самым крупный источник легальных экспортных доходов.
В целом арабские страны пока только начинают налаживать экономическое присутствие в Африке. Комплексная стратегия появится позже. Одним из важных возможных направлений сотрудничества может стать скупка плодородной земли и создание плантаций, которые могли бы обеспечить продовольственную безопасность арабских стран.
- Религиозный фактор арабской экспансии как-то себя проявляет?
- Да, и этот вопрос очень важен. Речь идет о проникновении салафитских течений ислама в Африку. На этот счет существует масса мифов, а ситуация, между тем, куда сложнее, чем банальное создание фундамента для выращивания террористических ячеек. Более того: эти самые террористический ячейки - далеко не самый важный побочный продукт салафитской экспансии.
Проблема уходит своими корнями ещё во времена французского колониального правления в Западной Африке, когда словом "реформист", "салафит" или "ваххабит" называли любого представителя ислама, противопоставляющего себя традиционному суфийскому африканскому исламу. Многие из этих идей были принесены с территории нынешней Саудовской Аравии, как правило, студентами-богословами, успевшими там поучиться (а культурный обмен в те годы поддерживался на заметном уровне).
Отношение к таким людям становилось все более и более неприязненным, потому что считалось, что через них с Ближнего Востока идет экспансия вредоносных идей, включающих в себя и требование деколонизации Африки. Таким образом, у колониальных властей возникало ощущение, что под лозунгами религиозного обновления начнется подрыв их господства. Кстати, на излете существования французской колониальной империи салафиты Мали действительно выступали с призывами саботировать отправку военнослужащих-жителей французских колоний на войну в Алжире.
Создание единого колониального комплекса Французской Западной Африки способствовало тому, что с конца 20-х годов XX века по этой обширной территории начали свободно циркулировать салафитские писания мавританского богослова ибн Майабы. В них содержались довольно резкие нападки на традиционный африканский суфизм, в частности на тарикат тиджанийя, имевший наибольшее число последователей во французской колониальной Африке.
В текстах влиятельного сенегальского идеолога салафизма шейха Туре называлась "тройка эксплуататоров": империалист, капиталист и марабут (суфийский святой). Подобная точка зрения была вызвана тем, что у традиционных мусульманских элит Западной Африки постепенно сложились весьма конструктивные отношения с французскими колониальными властями. Обрисовалась линия конфликта между традиционным мягким суфизмом, впитавшим в себя очень многие местные нормы, и "чистым исламом", который с разными оттенками проповедовали новоявленные африканские салафиты.
Это противостояние никогда особенно не обострялось, но отдельные всплески насилия имели место. Так, в 1957 году в малийской столице Бамако и некоторых деревнях в долине реки Нигер салафиты устроили резню анимистов (приверженцев местных традиционных верований). В 80-е годы в Бамако были погромы кофеен, не соблюдающих режим рамадана. Однако это отдельные случаи, не складывающиеся в систему. Куда сильнее конфликт укоренился в духовной сфере. Местные суфийские авторитеты не препятствуют пропаганде ислама как такового, однако им очень не нравится, что их влияние пытаются подорвать. Кстати, там, где власть авторитетов по-настоящему сильна, салафиты в обозримой перспективе практически не имеют шансов.
Правительства стран Сахеля в массе своей - светские режимы. Они понимают, что появление подобной религиозно окрашенной силы в принципе нежелательно. Вычищать эти сети из социальной структуры уже бесполезно, но их можно дискредитировать как питательную среду для исламского терроризма (благо для этого есть все основания), в том числе - и в глазах западных стран.
Здесь важно понимать: салафиты Африки - это не приверженцы создания исламской теократии, "всемирного халифата" и т. п. Все эти идеи крайне маргинальны, и для Африки в том числе. Салафиты строят в Африке свою сеть социальной инфраструктуры: создают больницы с более качественным и дешевым обслуживанием, чем у государства (что хорошо заметно на примере Мали), строят школы (так, в том же Мали на эти школы приходится, по некоторым подсчетам, до 25% младших школьников).
В регионе работает огромное количество проповеднических групп и организаций, в основном - с Ближнего Востока (как правило, из Саудовской Аравии, но есть и представители Кувейта - даже в Анголе - и других стран Персидского залива). Трактовки ислама тоже разнятся: есть носители и более умеренных, и более радикальных идей.
При этом иранские миссионеры, также действующие в Африке, не просто занимаются пропагандой шиизма, но и пытаются создать своего рода противовес деятельности арабских проповедников, поскольку "чистый ислам" выступает против суфийского мистицизма, а Иран остается страной с развитой суфийской традицией и хотел бы по мере собственных сил поддержать суфиев в Африке.
Со временем эти пласты идеологии перемешаются и адаптируются к африканским реалиям. Течение "чистого ислама" экспансивно и по-хорошему (в смысле саморекламы) агрессивно, поэтому имеет приличные шансы на успех, в отличие от более пассивных местных религиозных традиций, связанных как с суфийским исламом, так и с политеизмом.
- У африканских салафитов есть политическая программа?
- Салафиты стараются стать "торжествующей альтернативой" для региона. В некотором отдаленном будущем, по-видимому, идея обновленного "чистого ислама" в той или иной форме победит в мусульманской Африке. И это будет не триумфом деструктивной идеологии, а не более чем очередным этапом становления национального самосознания. Африка уже прошла два этапа, связанных с различным пониманием ислама. Принятие ислама средневековыми государствами Западной Африки диктовалось необходимостью установления новых торговых контактов, приобретения ценных специалистов и т. п. Далее последовали мусульманские джихады XIX века, в первую очередь под предводительством Усмана Дан Фодио и Хаджа Омара. Трудно переоценить значение этого этапа для роста этнического самосознания фульбе. Под лозунгами обновления ислама, очищения его от мистицизма и магических наслоений шло становление новой - более прогрессивной - феодальной государственности.
Интересно заметить, что салафизм в мусульманской Африке начинает выполнять ту же функцию, что и пятидесятничество в христианских её районах. Это попытка найти точку опоры, которая позволит мобилизовать силы, укрепить мораль и опрокинуть старые элиты.
Похожая ситуация просматривается в истории с ведением в северных штатах Нигерии шариата как основы публичного права: самыми активными пропагандистами этой идеи стали политики новой волны, получившие религиозное образование за рубежом и стремившиеся подорвать влияние прежних авторитетов, обучавшихся в местных медресе и воспринявших традиционные ценности. Что характерно, сами инициаторы "шариатской революции" не были особенно последовательны в соблюдении норм шариата применительно к себе. Утверждение шариата ознаменовалось подрывом многих местных традиций и обрядов, запрещенных поборниками чистоты веры, и это часто ставилось им в вину, однако в других странах Африки подобный упадок традиций произошел безо всякого шариата в силу процессов урбанизации.
Кроме того, в последнее время на севере Нигерии наблюдателями уже отмечается возникновение некоего стихийного консенсуса между предписаниями шариата и потребностями развития и сосуществования общин. То есть опять-таки подтверждается тезис о том, что распространение "чистого ислама" становится элементом формирования нового ориентира для становления национального африканского самосознания.
- На этом фундаменте могут существовать ячейки "Аль-Каиды" и религиозных экстремистов?
- Конечно, следует иметь в виду, что в салафитскую среду может быть осуществлено ограниченное инкорпорирование более радикальных элементов. Но тот фурор, который был устроен вокруг бывшего "Салафитского джамаата проповеди и вооруженной борьбы" (ныне "Организация ,,Аль-Каиды" в исламском Магрибе"), влияние которого распространяется в Сахель из Алжира, во многом надуман. Эти люди не настолько влиятельны в регионе, чтобы их стоило опасаться. Крайне маловероятно, чтобы радикальное крыло салафитского движения в Сахеле смогло вызвать массовые бунты и крупную партизанскую войну. Да, государства Сахеля (в первую очередь, Мали и Нигер) традиционно сталкивались с восстаниями туарегов, а радикальные салафиты ведут инфильтрацию своих сторонников в их ряды. Но проблема туарегов куда сильнее акцентирована в этнической и социальной плоскости, нежели в религиозной. В этих условиях маргинальная идея, направленная на развертывание полномасштабной террористической войны и построение "всемирного халифата", нежизнеспособна и очень быстро "рассосется".
Но США, видимо, в порядке инвестиции в будущее, заявили о старте Транссахарской инициативы по борьбе с терроризмом (её военным компонентом является операция "Несокрушимая свобода - Транссахара"). И вся та военная инфраструктура, которая будет создана в рамках этой инициативы: техника, разведданные, а главное - навыки тренированных силовых структур - будут использоваться для решения внутренних проблем сахельских режимов.
В частности, поддержку в рамках инициативы получил Чад, который теперь использует её не для уничтожения радикальных исламистов (он с ними и сам неплохо справляется, поскольку их там не так много), а для наращивания мускулов в деле борьбы с повстанцами в рамках внутренних этноклановых конфликтов, не имеющих религиозной окраски. И это скорее благо, чем проклятие, поскольку, несмотря на всю критику, с режимом Идриса Деби Чаду будет гораздо лучше, чем без него.
А здесь мы опять сталкиваемся с тем же самым вопросом: насколько западные элиты готовы мириться с когортой новых африканских лидеров (довольно одиозных) в целях обеспечения собственной безопасности, нераспространения конфликтов и террористических структур за пределы региона? За это приходится платить сохранением у власти авторитарных режимов (что наблюдалось и в "холодную войну"), которые нарушают права человека, а потом подвергаются критике со стороны все тех же Евросоюза и США.
- Американское присутствие в Сахеле - это актуальная тема. Но американцы традиционно уделяют большое внимание континенту. Можно ли назвать какие-либо ещё ключевые точки африканской стратегии США?
- Здесь в первую очередь нужно затронуть вопрос об AFRICOM - Африканском командовании вооруженных сил США, ставшем самостоятельной командной структурой в 2008 году. При этом сейчас AFRICOM находится в довольно-таки смешном положении: оно до сих пор базируется в Штутгарте, поскольку ни одна страна на африканском континенте не согласилась его у себя принять. В результате, оно вынуждено координировать контртеррористическую деятельность в Африке из Германии. Поступали предложения со стороны Либерии, но было принято решение не переводить туда американское командование, чтобы лишний раз не дискредитировать Монровию подобным согласием.
Задекларированная цель создания AFRICOM - обеспечение операций наподобие Транссахарской инициативы или борьбы с терроризмом на Африканском Роге. Африканские режимы с большим недоверием отнеслись к созданию такой структуры, хотя очевидно, что США не хотелось бы разворачивать полномасштабное военное присутствие в Африке, и их интерес сводится к программам переподготовки личного состава силовых структур африканских государств, инициативам по обмену информацией и соглашениям об использовании взлетно-посадочных полос и прочей инфраструктуры. И, конечно же, слежению за китайским продвижением на континенте.
Высказываются опасения, что в условиях раздрая в умах сотрудников внешнеполитического ведомства США относительно Африки (а он довольно заметен) и организационных неурядиц и плохой координации, AFRICOM, как наиболее централизованная и управляемая структура, может просто-напросто перехватить инициативу у гражданских и начать играть в африканской стратегии США первую скрипку. Это может задать американской стратегии опасный крен в сторону военно-политических аспектов. Также можно вспомнить, что для военных не столь важны вопросы демократии (декларируемые администрацией Обамы как первостепенные), и они могут ещё сильнее лоббировать американский патронаж над диктаторскими режимами, выгодными с практической точки зрения обеспечения безопасности.
- Как в целом можно охарактеризовать современное американское влияние в Африке?
- Много говорилось о том, что после руандийского геноцида и войны в Конго ("первой мировой войны в Африке") в районе Великих Озер произошел некоторый сдвиг влияния в пользу англосаксонских стран, в ущерб Франции и Бельгии. Практика показала, что ситуация носит двойственный характер.
С одной стороны, Руанда действительно откололась от франкофонного сообщества, ввела английский язык в качестве государственного и, по-видимому, уже в этом году будет принята в Содружество. (Кстати, она станет второй страной, попавшей в Содружество "со стороны", - первой стал Мозамбик.)
С другой стороны, в период "однополярного момента" (время доминирования США после распада биполярной системы) выяснилось, что масштаб возможностей Вашингтона в Африке не соответствует доставшейся американцам роли. Им явно не хватало сил и желания, чтобы охватить весь комплекс проблем и реализовать все возможности. США попали в ситуацию, когда от них ждали, что они поведут за собой весь мир, но на данном конкретном африканском направлении они не смогли представить четкой и последовательной политики (в отличие от глобальной идеи "войны с террором").
В этих условиях не было (да и не могло быть) предложено ничего лучшего, нежели новые эксперименты с помощью и новые инвестиции по линии NEPAD и USAID. Кстати, при этом Джордж Буш-младший, благодаря щедрому финансированию и борьбе с распространением заразных болезней оставшийся в истории как большой друг Африки, имел фундаментальные трения с Тони Блэром по вопросу о формате оказания помощи. Блэр выступал за наращивание общих объемов помощи, а Буш предлагал сначала оговорить круг конкретных программ с повышенным финансированием и добиваться по ним транспарентной отчетности.
Вот эти вопросы и стали, по сути, наполнением американской политики в отношении Африки. Осуществляется попытка найти рамку для достижения ограниченных военно-политических целей. После событий 1993 года в Сомали все понимали, что полномасштабное военное присутствие США в Африке крайне маловероятно. Военные США появлялись в ряде государств континента, но выполняли ограниченные миссии эвакуационного характера, защищая и вывозя их местных столиц колонии американцев и европейцев.
Основной вывод: как это ни парадоксально прозвучит, США на континенте представлены очень скупо, особенно - с учетом их возможностей и претензий на глобальное лидерство. При этом сегодня начинают предприниматься попытки распутать сложнейший клубок взаимоотношений между северным и южным Суданом (Обама видит в этой задаче один из своих африканских приоритетов). Доходит до обещания снятия санкций с Судана в случае аккуратного выполнения соглашения 2005 года. Здесь, правда, ситуация ещё не прояснилась и будет зависеть от результатов выборов 2010 года и референдума о будущем южного Судана 2011 года, то есть - от внутрисуданских игроков, а не от внешних спонсоров процесса, чьи действия во многом носят ритуальный характер.
- Как себя чувствует традиционный африканский игрок - Франция?
- Франция отличается куда более четкой и последовательной игрой на континенте. Особенно это стало очевидно после провозглашения новой африканской доктрины Парижа. Николя Саркози, выступая в парламенте ЮАР, сделал довольно хитрый ход, заявив, что Франции необходимо развивать отношения со странами, лежащими за пределами зоны "Franceafrique". Эта зона традиционно считалась "задним двором" Франции, в ней действовали самые неоднозначные персонажи наподобие Боба Денара, а заправлял ею Жак Фоккар, советник президента де Голля по африканским делам, который, по свидетельствам очевидцев, "руководил Того по телефону".
Теперь интересы Парижа состоят в том, чтобы нарастить отношения с теми странами, которые ранее выпадали из французского поля зрения - в первую очередь, с ЮАР, а также с Замбией, Танзанией и некоторыми другими государствами, где Франция желала бы застолбить свое экономическое и военно-политическое влияние.
При этом Франция готова сократить прямое военное присутствие на континенте до трех ключевых точек: сенегальского Дакара, габонского Либревиля и Джибути. Чисто французская военная миссия в Чаде, по всей видимости, будет свернута, если ситуация там вновь не ухудшится.
Одновременно с этим существенное внимание уделяется и зоне "Franceafrique". Саркози пытается создать более выгодный имидж для пребывания Франции в Африке. В ходе проектирования нового африканского формата прямое присутствие на территории, нередко возмущающее французских избирателей, заменяется подготовкой кадров и инфраструктуры для решения задач на месте. Выход за пределы бывшей традиционной сферы влияния лишает французские позиции в Африке негативного неоколониального ореола. Остается "красивое", дружественное сотрудничество с африканскими странами - и во многом это искренний посыл, одновременно позволяющий сохранить основные интересы Франции на континенте.
В прошлом году ЕС обратился к Китаю с предложением создать так называемую "треугольную" программу сотрудничества (Африка-ЕС-Китай), которая определила бы рамочный формат взаимодействия двух крупных инвесторов в развитии африканских стран. Понятно, что та же Франция в любом случае будет выпадать из этой схемы, играя в свои собственные игры. Характерной иллюстрацией служат недавние события в Нигере, когда резко возросла активность туарегов на севере страны - а потом столь же резко пошла на спад, после того, как французская компания AREVA получила выгодную концессию на освоение залежей урана. Некоторые эксперты высказывали предположение, что Париж очень четко обеспечил свои интересы через подкуп определенных вождей туарегов, обеспечив этот локальный взрыв партизанской активности и убедив тем самым власти Нигера в том, что выгоднее сотрудничать с французами, а не фрондировать в пользу Китая.
Таким образом, французская стратегия носит гораздо более отчетливый и жесткий характер - но и задачи, стоящие перед Парижем, проще, чем у американцев: переосмысление старого колониального и неоколониального наследия. В силу узости базы у Парижа и формат присутствия будет локальнее, хотя в плане поддержания стабильности французы сделали в Африке очень много: например, фактически на их штыках держатся режимы в Чаде и в Центральноафриканской Республике. Так что положительный эффект от французской деятельности в Африке налицо, особенно там, где ничего лучше уже придумать нельзя, и надо думать о предотвращении гуманитарных катастроф.
- Как себя проявляет Великобритания, в колониальные времена владевшая половиной континента?
- Великобритания во многом опирается на свой старый традиционный инструмент - Содружество, хотя он и не слишком эффективен при разрешении острых кризисов (например, нынешнего кризиса в Зимбабве). Великобритания остается крупным донором Африки и стояла за африканскими инициативами совещания G-8 в Глениглсе о списании долгов, однако сегодня она уже не является по-настоящему активным игроком на континенте (даже в сравнении с собой же времен конфликта в Сьерра-Леоне). Это связано и с афганскими приоритетами британской внешней политики, требующими к себе повышенного внимания.
Впрочем, британская политика тем и специфична, что Лондон никогда не хлопает дверями, а поддерживает диффузное "спящее" присутствие, которое в любой момент может обернуться очень заметными действиями. Собственно, этот тезис подтверждают те же самые события в Сьерра-Леоне, когда британцы не очень большими силами удержали страну и в дальнейшем удалились. Британская стратегия на континенте не такая яркая, но её нельзя списывать со счетов из-за её кажущейся незаметности.
Стоит вспомнить и деятельность бывшего премьер-министра Тони Блэра, связанную с пропагандой "здорового образа жизни" для африканских политических лидеров (на примере своего большого друга Поля Кагаме).
- Как себя ведет в отношении континента Германия?
- Наиболее очевидный пример германского присутствия в Африке - это Намибия. Там существует довольно крупная германская колония, занимающая серьезные позиции в намибийской экономике, в том числе в сельском хозяйстве. Германия действует по двум направлениям. С одной стороны, стремится сохранить эту диаспору как мост между двумя странами и предотвратить зимбабвийский сценарий изъятия земель, а с другой стороны Берлин ощущает некоторую "вину белого человека". В случае с Намибией, это вина за подавление восстания нама и гереро, которое многими приравнивается к геноциду.
Германия вкладывает довольно большие деньги в Намибию и, в меньшей степени, в Камерун и Того, пытаясь этими программами развития совершенно искренне искупить свою колониальную вину (весьма спорную, заметим) за подрыв потенциала роста африканских стран в колониальный период.
- Кто-нибудь ещё в Африке заметен?
- Страны Скандинавии. На них мало обращают внимания, а ведь они являются очень крупными спонсорами. Они присутствовали на континенте очень давно, с самого появления там независимых государств. В первую очередь, они вкладывают деньги в проекты развития. Дания, например, известна своей концепцией "динамического активизма", когда помощь может быть в любой момент приостановлена при невыполнении страной-реципиентом обязательных условий демократизации. В подобном же ключе работают Нидерланды, которые в свое время вступили в очень жесткий конфликт с президентом Уганды Йовери Мусевени, обвиняя его в пренебрежении демократическими принципами.
Главный интерес скандинавов к Африке носит отчетливо выраженный гуманитарный характер. Конечно, присутствуют и элементы экономического интереса, но в основе лежат другие вопросы: борьба с бедностью, преодоление неэффективности управления, развитие институтов демократии и т. п. Эти страны частенько забывают включать в состав основных африканских игроков, но они формируют добротный второй эшелон в задаче продвижения западных ценностей на континенте. При этом они добились в Африке довольно существенного авторитета, так как вкладывают туда большие деньги и традиционно не имеют в Африке военно-политических интересов.
- Как мы можем в завершение охарактеризовать взаимодействие и столкновение великих держав в Африке? Как выглядит картинка игры в целом и как она может измениться в ближайшие годы?
- Африку ожидают интересные времена, она попадает в поле зрения крупных мировых игроков, и сейчас в ней постепенно схлестываются интересы трех держав: США, Китая и Индии. Если у нас вдруг начнется Третья мировая война, Африка впервые рискует стать крупным фронтом, потому что как раз в ней столкнутся интересы Китая с одной стороны, и Индии с США с другой. Основное обострение отношений может пойти именно в этом треугольнике. Индия с высокой вероятностью займет сторону США, в силу стратегических расхождений с Китаем. Сложно сказать, что первые искры разгорятся именно в Африке, но в случае перерастания конфликта в полномасштабный, континент в любом случае пострадает очень серьезно.
Если же смотреть в будущее чуть более позитивно, то следует ждать обострения конкуренции за африканские рынки. Например, Китай обязался проинвестировать 10 млрд. долл. только в инфраструктуру Африки (считается, что всего для глобальной реконструкции инфраструктуры в Африке требуется около 90 млрд. долл.). Индия привлекает африканские страны гуманитарными технологиями вроде "виртуальной медицины", а также меньшей агрессивностью и готовностью говорить на языке принимающей страны. Однако Индия в одиночку не станет лидером экономического и морального влияния в Африке, серьезных успехов она может достичь только в союзе с США и Бразилией.
Следует отметить, что крупные западные страны нередко ставят себя в не слишком удобное положение, поддерживая деятельность Международного уголовного суда, в частности, в связи с конфликтами в Судане и Кении. Сложно, конечно, ставить на одну доску события в Дарфуре и локальные кенийские беспорядки, тем не менее, оба этих дела переданы в Международный уголовный суд. У некоторых наблюдателей, в том числе и африканских, это вызывает массу вопросов - уж не делает ли "просвещенный" Запад из Африки подопытного кролика для международной юстиции? Такой подход чреват неприятностями для многих африканских лидеров, которые могли бы реализовывать себя на благо страны, но те преступления, которые на них "висят", могут вызвать риск обрушения всех позитивных достижений.
