Псковские десантники бились не четыре часа, а девятнадцать?Назад
Псковские десантники бились не четыре часа, а девятнадцать?
В Псков приехал 9 марта, за три дня до объявленных похорон. Как сообщили в командовании дивизии, самолеты с грузом-200 прибудут на военный аэродром Кресты 10 и 11 марта.
Сообщили даже, где будут отпевать героев - в соборе Александра Невского. В Псков должны были привезти 86 гробов с погибшими, к горестной церемонии все было готово. И на тебе - поздним вечером 10-го сообщают: везут только девятерых ребят. За два часа до посадки и эта цифра меняется: везут уже двенадцать, кого именно - неизвестно
На аэродроме толпятся сотни людей, от них едва успевают отворачиваться офицеры штаба. А ведь это уже поздний вечер, темноту едва просвечивают прожектора. На следующий день еще один борт, в нем то ли 70, то ли восемьдесят цинков.
Когда будет прощание, похороны - пока не известно. Страшно ведь подумать, что осиротевшие родители и близкие ждут своих мальчиков уже одиннадцатый день.
Наконец в областной администрации узнаю - похороны перенесены на четырнадцатое. Беру попутку, еду в здешнюю даль, в поселок Череху - военный городок дивизии. Облупленные трех- и пятиэтажки, крошечный магазин и павильон "Водка в розлив".
В домоуправлении мигом проводят к начальнику, тот долго разглядывает документы и тут же столбенеет от тайны, которую я ему сообщил: ребят хоронят 14-го, тогда же в городе траур. И грохает кулаком по столу, застегивая пиджак на все пуговицы:
- Пишите. Я полковник Мурзич Анатолий Петрович. Больше не уважаю нашего главкома Шпака, генерала Трошина и, уж конечно, это брехло Ястржембского - то ж надо так врать, так издеваться над родителями, у которых государство отобрало детей, и мы не знаем до сих пор, когда их оплачем! Не знаю, как вы пойдете знакомиться с осиротевшими семьями, - у меня, полковника, на это уже слов и слез нет.
Иду в дом N 147, здесь когда-то, еще совсем вчера жил майор Доставалов - теперь его называют в поселке спасителем. Это ведь он со взводом усиления чудом прорвался на высоту 705,6 южнее поселка Улус-Керт, где уже который час 2-й батальон 104-го парашютно-десантного полка 76-й дивизии ВДВ сдерживал натиск бандитов Хаттаба. Майор погиб почти сразу, но его ребята дали хоть чуток передышки товарищам.
Его жена Ольга сидит на диване рядом с сестрой. Нервно ходит папа Василий Васильевич и жалобно просит сноху налить стопку.
Ольга молчит и тихо произносит одну только фразу:
- Если бы все офицеры России были такие, каким был мой муж, армия наша снова стала бы непобедимой и легендарной.
Уже позже мне говорят, что Ольга всегда такая неразговорчивая: скажешь что не так, дойдет до начальства - и новой квартиры уже не видать.
Дольше всех сижу у полковника запаса Воробьева - в Чечне у него воевали два сына, сегодня остался один Сережа, майор. А Алексея убили. Воробьев в свое время командовал тем самым 104-м полком, который расстрелял Хаттаб. Я его спрашиваю:
- Владимир Николаевич, а коли вам пришлось бы держать такой бой, вы бы выстояли? Роту бы не положили за четыре часа шквального огня?
Он взрывается:
- Я воевал заместителем командира в Афганистане и точно знаю: такие потери недопустимы. За них под трибунал отправляют. Это сколько мы будем отвыкать от разгильдяйства, беспечности? Впрочем, как вы сказали - бой шел четыре часа? Это вы главкома Шпака наслушались? Или Ястржембский трепанул? Я, полковник, за свои слова отвечаю - бой шел 19 часов, девятнадцать! Нет, я не понимаю, как так нагло можно врать и армии, и народу? И в ответе - никто?
На следующий день псковитянам соврали снова: отпевание вдруг перенесли в Рождественский собор. Мне, глупому, тут же объяснили - храм Александра Невского вмещает три тысячи прихожан, Рождественский - всего лишь триста. А вдруг приедет Путин - охране станет полегче.
