Дать человеку имя легко. Вернуть его - гораздо сложнее. 124-й лаборатории это под силу
Умирал солдат известным, умер неизвестным.
Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
"Мальчик мой пропал еще в январе 95-го, когда бился в Грозном, а танк его сгорел. Вы запишите фамилию - Алешкин Костя, девятнадцатый годок пошел. Оренбургская область, станция Донгузская. Мне только весной сообщили - пропал без вести. Я поехала в Чечню, нашла его командиров, они были хорошие, не выгнали, накормили и велели ехать назад: нет Алеши ни среди убитых, ни среди раненых. Я тогда к чеченским военным пошла, тоже не обидели, поклялись своим Аллахом, что среди пленных моего Алеши нет.
Тут мне говорят: надо ехать в Ростов, там всех неизвестных держат в морозильных вагонах. Приехала только сейчас, до этого все недосуг мне было, да и надежды уже никакой. Встретил меня доктор молоденький - Боря его зовут, повел меня в этот вагон, а там все мертвые, кто без головы, а кто без рук, без ног. Я каждого обошла - нет там моего Костеньки. Пошла ночевать, заснула только - сразу увидела Костика. И он мне говорит: "Мама, что же это вы мимо меня прошли? Вы завтра опять пойдите, я лежу в первом ярусе, как в вагон войдете - третий с краю. Только лица у меня нет - сгорело, зато под мышкой родинка осталась, вы ее помните".
Я пошла в вагон и сразу нашла Костика - на том месте, где он говорил".
(Из рассказов матерей у входа в 124-ю лабораторию на улице Лермонтовской в Ростове-на-Дону)
Таких историй я наслушался множество. Невзрачный дом в лабиринте ростовских переулков - место последних надежд матерей, чьих детей потеряла армия в первой чеченской войне и теперь все еще теряет во второй. Как ни трагичны и подчас невероятны все эти рассказы, я должен обойтись без них. Слишком серьезный разговор мне придется вести, ответить на вопросы, которые еще никто не задавал. Главный из них - что надо делать, чтобы после первого же боя российские мальчишки не становились вдруг без вести пропавшими, а живые не укладывали их мертвые тела штабелями в братских безымянных могилах?
Недавно, в апреле, я рассказывал в "Новой газете" (N 16), как на Северном кладбище Ростова-на-Дону с трогательной торжественностью хоронили останки 101 мирного жителя Грозного. В течение десяти дней - по десять тел. 45 неизвестных женщин и 66 неизвестных мужчин. Тела их, изуродованные авиабомбами, снарядами, шквальным огнем федералов, четыре года лежали в вагонах-рефрижераторах 124-й лаборатории. Ни одно имя так и не удалось установить. Я убежден: в нашей новейшей истории подобные похороны - событие. Я верю, что после похорон в Ростове сгинет наконец дикий российский обычай - упихивать неизвестных погибших в общей могиле. Никогда не понимал, как можно именовать ее братской... Несчастные, упокоившиеся на Северном кладбище, были бережно уложены в отдельные гробы, в отдельные могилы. И над каждой - табличка с номером и одной и той же надписью: "Неизвестный".
Вот и будем сейчас думать, каким образом бедолаги эти канули в безвестие. Самое время найти ответ: скоро так же будут хоронить военных, уже сложивших головы и в первой, и во второй чеченской бойне, которая все никак не кончается и уложит в опустевшие рефрижераторы еще не одну сотню пока еще живых ребят. Они что, тоже на забвение обречены?
Этот вопрос я буду два дня задавать начальнику лаборатории полковнику Щербакову - он отвечает, а я любопытствую снова. Но прежде чем передавать наш с ним разговор, представлю моего собеседника, он этого стоит. Да простят меня его соратники, но 124-я Центральная лаборатория медико-криминалистических исследований - это прежде всего Щербаков Владимир Владимирович, год назад удостоенный Фондом Сороса премии "За подвижничество". И ведь как угадали - Щербаков и впрямь подвижник. Я редко видел у военных людей глаза, взгляд которых меняется постоянно: он то строг, то просто мил и обаятелен, то печален и горек. Все, что он говорит или думает, пережито и выстрадано. Он всегда доволен своими коллегами и никогда - собой. Всю свою офицерскую жизнь Щербаков служил флотским экспертом-криминалистом, потом недолго проходил начальником медчасти на военных кораблях Тихоокеанского флота, бывал в Мозамбике, Эфиопии, Вьетнаме, Йемене, пока не осел на берегу, в Ростове - аккурат в 92-м году. И создал за эти годы лабораторию, ставшую в России почти легендарной.
За девять с лишним месяцев второй чеченской войны лаборатория Щербакова установила имена почти всех федералов, тела которых привезли неопознанными, - 91,8% погибших развезли по России их родные. А вот в первой войне результаты чуть хуже - идентифицирован 71 процент, не было тогда ни сегодняшнего оборудования, ни мастерства сегодняшних экспертов.
Впрочем, в цифрах это понятнее: с 1995 года и по сегодняшний день Щербаков и его ребята установили имена 655 офицеров, сержантов и рядовых. У американских экспертов результаты куда скромнее: во Вьетнаме армия США потеряла 2865 пропавших без вести, опознать удалось 718.
В 124-й лаборатории я видел останки военных, которым вернули имена, но подробно описать жуткое это зрелище не отважусь. Чаще всего это были лишь части тел, крохи костей и черепов, упакованные в целлофановые пакетики величиной с ладонь. И все же так и остались неизвестными 254 человека. Их-то и придется теперь хоронить.
- Владимир Владимирович, - говорю я Щербакову, - все понимаю, а смириться душа не велит. Закопаем ребят - и точка?
- В могилы положим только их тела, вернее, то, что от них осталось. Черепа останутся в наших хранилищах. Поймите, на всех без исключения погибших у нас уже есть довольно полные данные, многим даже удалось вернуть прижизненный облик. Что нужно, чтобы назвать каждого поименно? Сравнительный массив, как мы выражаемся. Проще - хоть бы за кем-нибудь родственник приехал, несколько анализов - и можно делать вывод, что есть у нас близкий ему человек. Этих приездов можно ждать год, три, пять - какой смысл держать тела в холодильниках? Короче, и после похорон экспертизы будут продолжаться. Особенно с новым оборудованием.
- Вот я выудил из Интернета: 124-я лаборатория в начале года получила новые приборы для опознания погибших.
- Чушь! Эта техника была нам обещана года два назад, а получили мы ее неделю назад. Включили прибор - все гудит, лампочки-индикаторы мигают, а толку? У нас нет специалистов, их надо готовить. А без них это просто железо, правда, жутко дорогое - миллион долларов министерство выложило. Давайте я вам напишу, как эта штука называется: чем черт не шутит, вдруг мастера найдем? Вот: ABT Prizm-377. Лазерный секвенатор.
- Владимир Владимирович, а на кой черт все эти сложности? И вообще как это получается - солдат или офицер идут в бой известными хотя бы своим однополчанам, а после гибели их не назовет никто?
- Да я уже говорить, кричать об этом устал: не знаю в Европе ни одной армии, где нет службы регистрации и идентификации. Где нет банка всесторонних данных на живых. Вот вы носили погоны, и, не дай Бог, вас убило. Удостоверение личности офицера сгорело, жетон потерян, лицо обезображено до ужаса. Да приведи я хоть всех ваших родственников - опознать вас невозможно. А вот идентифицировать вашу личность - сколько угодно. Вот минимум, который нам для этого нужен: фотография, антропологические данные, зубная формула, простейшие анализы. Да ни в одном роду войск этого нет и в помине. А отпечатки пальцев рук и ног - это почему не делается? Я помню офицера, сгоревшего в танке, - сплошные угли и пепел. И вдруг вижу - ноги огонь не тронул. Мне бы у него хоть капельку крови взять, отпечатки пальцев ног, да на кой все это? Нет ведь у нас базы данных на этого парня, нет!
- Владимир Владимирович, а зачем мы тогда лезли из конфликта в конфликт, из войны в войну, если наверняка знали, что будут у нас и без вести пропавшие, и безымянные могилы?
- Это вопрос не ко мне - к политикам. Правда, кое- какое прозрение у них наблюдается. Государственная дума где-то осенью прошлого года в первом чтении приняла закон о создании службы регистрации каждого военнослужащего. Когда он будет действовать? Ох, боюсь, не скоро.
- Владимир Владимирович, я перед беседой с вами кое-что почитал. Ну, например: очень хвалят митохондриальную экспертизу - она, как утверждают, и наиболее дорогая, и наиболее точная. Вы ее применяете?
- Удовольствие это действительно очень дорогое, но вот самое ли точное - сомневаюсь. Но смысл в этой штуке есть. Она безальтернативна в 50 процентах случаев, когда материал для сравнения - образцы крови хотя бы - представлен родственниками по материнской линии. А у нас что ни солдатик, то сплошь безотцовщина, у него только мама или тетя и есть. Вот тут подобная экспертиза весьма полезна.
- И у вас ее нет? Нужна специальная аппаратура?
- Комплекс. Специализированная подготовка экспертов. Где это все при нашей-то бедности взять? При нашей отсталости?
- Вот опять из Интернета: знаменитый английский доктор Гилл из патологоанатомической службы Министерства внутренних дел Великобритании заявляет о готовности оказать вам всемерную помощь.
- Доктор Гилл - умница, эксперт с мировым именем. Это ведь именно он помогал идентифицировать останки царской семьи. Я рад его предложению, но не пойму: почему он не обратится ко мне? Или к моему руководству? Поймите, дело не в самолюбии - я прагматик. И мне трудно понять, почему мой уважаемый коллега делает заявления для прессы и потом надолго умолкает. А может быть, никаких заявлений не было и это фантазии журналистов?
- А вот это - я цитирую "Известия": "Полковник Щербаков сообщил, что уже собирается переслать в Лондон материалы анализов 23 тел, чтобы британские специалисты могли оценить выводы российских коллег". Отослали?
- Слушайте, что за бред вы мне читаете? Столь дурацкого заявления я никогда не делал и не мог сделать. Еще раз повторяю: Питер Гилл более чем уважаемый мой коллега, я уверен, что для него самого было бы бестактным оценивать работу русских экспертов. Но помощь английских друзей действительно была бы для нас неоценимой. Прежде всего я считал бы честью для себя, если бы Питер со своими сотрудниками приехал к нам на какое-то время. Если наша с вами беседа попадет в английскую прессу, пусть доктор Гилл считает, что я официально приглашаю его в Ростов. Он мог бы обучить моих коллег генетическим методам экспертизы (увы, я не генетик), передать свой огромный опыт. Уверен, англичане сумеют тоже немало полезного для себя почерпнуть, какое-то время поработав в нашей лаборатории.
- Интересно, на Западе есть лаборатории, похожие на вашу? Какие-то контакты вы с ними поддерживаете?
- Давайте ваш блокнот, я напишу вам названия крупнейших, авторитетнейших экспертных центров. Первый - в США: AFIP (Armed Forces Institute of Patology). В Англии - FSS (Forensic Science Service). И, наконец, служба Интерпола DVI (Disaster Victim Identification).
- Вы ни в одном из них не были?
- Не травите душу... Впрочем, я был приглашен на международный конгресс экспертов-криминалистов в Лондоне, он открывался 26 октября прошлого года. Сначала, как это у нас водится, не было денег на поездку, а потом уже полным ходом пошли военные действия в Чечне. Я счел бестактным уезжать из России, когда к нам каждый день привозили мертвых солдат.
- Разве к вам попадают все погибшие?
- Абсолютно все. Ведь коли нет банка данных на живых, каждый убитый на войне априори переводится экспертами (в Ханкале и Моздоке есть мои сотрудники) в разряд без вести пропавших. Если на трупе я вижу бирку "Иванов" или "Петров", это для меня ничего не значит. В экстремальных ситуациях люди имеют право на ошибку, а вот мы - нет. Да вот данные на сегодня: 64 случая несоответствия бирки личности погибшего. А если убитые вывезены из зоны действия боевиков, нельзя верить ни документам, ни жетонам. Это же просто садизм - бандиты намеренно перевешивают жетоны с одного трупа на другой: пусть, мол, русские матери получают чужих сыновей. Вы много писали о погибших ребятах-десантниках из Пскова, о пермских омоновцах. Мы приглашали в Ростов их матерей, обустраивали их за счет округа и сутками не выходили из лаборатории - опознали, идентифицировали каждого. Причем матерям тела чаще всего не показывали - зачем им знать, как зверски пытали их раненых мальчиков, как глумились над мертвыми. Вот о чем мы мало пишем и мало знаем...
- Владимир Владимирович, если нет тяжелых боев или нападений на колонны, генерал Манилов обычно говорит, что за минувшую неделю погибли 20-30 военнослужащих. Эти цифры соответствуют тому, что вы каждый день видите своими глазами?
- Простите, но это вопрос некорректный. Вы хотите, чтобы полковник поправил генерал-полковника? Хотя уж, если на то пошло, могу свидетельствовать: за последнее время сообщения о потерях, которые мы слышим от того же генерала Манилова, стали гораздо точнее.
- Что это за вагоны с трупами, найденные в Грозном в начале года? Кто виноват в том, что их как бы потеряли?
- В четырех рефрижераторах были преимущественно мирные граждане - 154 трупа. 13 тел - военнослужащих. Идентифицировать их обязались чеченцы. Мы же со своей стороны обслуживали вагоны, до начала войны там постоянно находились два наших техника. Летом прошлого года их похитили, и тогда мы сказали: ответственность теперь лежит только на вас.
- Недавно муфтий Кадыров заявил, что эти рефрижераторы были направлены к вам в Ростов, а вы, дескать, распорядились вернуть их в Грозный.
- Это грязная, бессовестная ложь. Странно слушать такие фантазии от духовного лица. А вообще-то жутко: вагоны с погибшими долгое время были обесточены, потом почти полностью обгорели при бомбежках и обстрелах. Что делать с останками - ума не приложу. Это уже забота командования федеральной группировки.
- Владимир Владимирович, давайте откровенно. Что вам нужно: чтобы не было неизвестных солдат и безымянных могил? Деньги?
- Это не главное. Вот что я предлагаю: англичане или американцы какое-то время работают у нас, учат моих экспертов своим премудростям, а потом двое или трое моих коллег едут практиковаться к ним. И просьба к вам: не стать ли "Новой газете" посредником в налаживании сотрудничества с центрами, о которых я вам говорил? Если бы вы могли съездить в тот же Лондон, к тому же доктору Питеру Гиллу, и передать ему мое предложение... А разве экспертам-криминалистам России не будет интересно узнать, как работает FSS в Англии?
А пока знайте - и я, и мои коллеги говорим вместе с вами: не должно быть ни обреченных на забвение воинов, ни безымянных могил. И действовать надо сейчас. Представьте, что по крайней мере 254 матери из всех уголков России испытывают не только душевные муки, думая о своих пропавших без вести сыновьях. Они еще и бедствуют, не получая даже тех грошей, которые государство платит за погибших: факт смерти их детей будет установлен только через три года после их исчезновения в чеченской бойне.
Так что давайте спешить!
