Марк Александрович велел шоферу ехать вперед, а сам пошел пешком.
Прозрачное осеннее утро, ровный бодрящий холодок. Торопились на работу служащие, шумная очередь женщин стояла у булочной, молчаливая очередь мужчин у табачного ларька.
Марк Александрович всегда выделял Соню среди других своих сестер, любил и жалел ее, особенно беспомощную сейчас, когда от нее ушел муж. И Сашу любил. За что придрались к мальчику? Ведь он честно сказал, а ему ломают душу, требуют раскаяния в том, чего не совершал. И он тоже уговаривал Сашу покаяться.
Марк Александрович пересек Арбатскую площадь и пошел по Воздвиженке, неожиданно тихой и пустой после оживленного Арбата. Только большая толпа ожидала открытия магазина Военторга и другая, поменьше, жалась возле приемной Калинина. Марк Александрович сел в поджидавшую его машину и по Моховой, Охотному ряду поехал на площадь Ногина, где в бывшем Деловом дворе в громадном сером пятиэтажном здании с длинными коридорами и бесчисленными комнатами помещался Народный комиссариат тяжелой промышленности.
Тысячи людей прибывали в этот дом со всех концов страны, здесь все решалось, планировалось, утверждалось. Как всегда, обход Наркомата Марк Александрович начал не с начальников главков, а с отделов и секторов. И то, что Рязанов, руководитель величайшего в мире строительства, любимец Орджоникидзе, пришел прежде всего к рядовым работникам, было этим работникам приятно: считается с ними, понимает их силу, силу аппарата. И они с охотой занимались его делами, решали их так, как того требовали интересы завода - красы и гордости пятилетки, то есть так, как того хотел Марк Александрович.
Обойдя отделы, он поднялся на второй этаж, прошел несколькими коридорами, опять поднялся по лестнице, спустился по другой и очутился в тихом, малолюдном крыле здания, где находились кабинеты наркома и его заместителей. В приемной, устланной коврами, за столами с телефонами сидели секретарши. Они знали Рязанова, и он без доклада вошел к Будягину.
Будягина, члена ЦК партии, знакомого Сталину еще по ссылке, несколько месяцев назад отозвали из-за границы. Бывшего посла в крупнейшей европейской державе назначили заместителем наркома. Говорили, что отзыв его с дипломатической работы не случаен, Будягиным недовольны. Но на сухощавом черноусом лице Будягина, в его серых глазах под густыми бровями ничего нельзя было прочитать. Эти рабочие интеллигенты, сменившие шинель военного комиссара на посольский фрак, кожанку председателя Губчека на костюм директора треста, всегда олицетворяли для Марка Александровича грозный дух Революции, всесокрушающую силу Диктатуры.
Разговор шел о четвертой домне. Домна должна быть задута к Семнадцатому съезду партии, через пять месяцев, а не через восемь, как предусматривалось планом. То, что хозяйственная целесообразность приносится в жертву политической необходимости, понимал и Марк Александрович, и Будягин. Но такова воля Сталина.
Когда все обговорили. Марк Александрович спросил:
- Вы знаете Сашу Панкратова, моего племянника, он учился с вашей дочкой в одной школе?
- Знаю, - лицо Будягина опять стало непроницаемым.
- Глупая история...
Марк Александрович изложил Будягину суть дела.
- Саша - честный парень, - сказал Будягин.
- Аполитичность бухгалтерии - представляете! Директор у них Глинская, я с ней не знаком, вы ее знаете. Поговорите, если вам не трудно. Жаль парня, затравят. Я могу обратиться к Черняку, но не хотелось бы доводить до райкома.
- Черняк уже не секретарь, - сказал Будягин.
- Как?
- Так...
- До чего же мы дойдем?
Будягин пожал плечами.
- Съезд в январе... - и безо всякой паузы продолжал: - Славный парень Сашка, он бывает у нас. Странно, ничего мне не говорил.
- Он не из тех, кто просит помощи.
- Глинская способна что-то сделать? - усомнился Будягин.
- Не знаю. Но я его не отдам на растерзание. Нельзя калечить ребят, они только начинают жить.
- Такое происходит сейчас не только с твоим племянником, - сказал Будягин.
Марк Александрович спустился в парикмахерскую, постригся и, чего никогда не делал здесь, побрился. И пожалел: парикмахер обрызгал его одеколоном, острый запах ему не понравился. С этим неприятным ощущением чужого, назойливо парфюмерного запаха он прошел в столовую для членов коллегии.
Буфетчица обернулась к нему.
- Товарищ Рязанов, вас просили зайти к товарищу Семушкину.
Он поднялся наверх. Анатолий Семушкин, секретарь Орджоникидзе, сухо с ним поздоровался, выражая недовольство тем, что в нужную минуту Марка Александровича не оказалось под рукой. Семушкин всем говорил "ты", никого не признавал, кроме Серго, и его побаивались не меньше, чем самого Серго. В гражданскую войну он был его адъютантом, с двадцать первого года - секретарем и в Закавказье, и в ЦКК-РКИ, и здесь, в Наркомтяжпроме.
С неподражаемо значительным и по-прежнему недовольным выражением лица Семушкин набрал помер...
- Товарищ Рязанов у телефона...
И передал трубку Марку Александровичу.
...В четыре часа его ждут в Кремле...
Марк Александрович догадывался, что за этим его и вызвали. Но обратный билет ему уже вручили и он решил, что встреча отменилась. А сейчас через сорок минут он будет у Сталина.
По другому аппарату Семушкин соединился с Бобринским химкомбинатом, там ответили, что Григорий Константинович уехал на площадку. Но Семушкин продолжал звонить, задерживал Марка Александровича, полагая, что лучше опоздать к Сталину, чем идти к нему, не получив указаний Орджоникидзе. Но Марк Александрович так не считал. Семушкин только вращался на высшем уровне, он же на этом уровне действовал.И секретарское рвение Семушкина не должно ему мешать.
Он был спокоен и невозмутим. Ему мешал только чужой, парикмахерский запах. Нелепо явиться в Кремль, к Сталину, таким свеженьким. Он снова зашел в парикмахерскую, вымыл лицо и голову. Парикмахер, оставив сидевшего в кресле клиента, стоял перед ним с полотенцем в руках. Того благодушного Марка Александровича, который полчаса назад шутил с ним насчет лысеющих мужчин, уже не существовало. Властное лицо, особенно теперь, когда он снял очки, казалось беспощадным.
В Троицких воротах Марк Александрович протянул в окошко партийный билет. Окошко захлопнулось, потом снова открылось, за стеклом мелькнул силуэт военного, он наклонился, и только тогда Марк Александрович его разглядел.
- У вас есть оружие?
- Нет.
- Что в портфеле?
Марк Александрович поднял портфель, открыл.
Дежурный вернул ему партбилет с вложенным в него пропуском.
В дверях спецподъезда стояли два бойца с винтовками. Рассмотрев фотокарточку на партбилете, караульный скользнул по его лицу внимательно-казенным взглядом. Марк Александрович разделся в небольшом гардеробе и поднялся на третий этаж. У дверей кабинета человек в штатском опять, проверил его документы.
В большой рабочей комнате сидел за столом Поскребышев. Марк Александрович увидел его впервые и подумал, какое у него грубое, неприятное лицо. Рязанов назвал себя.
Поскребышев провел его в следующую комнату - приемную, показал на диван, а сам вошел в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Потом вернулся.
- Товарищ Сталин ожидает вас.
Просторный кабинет Сталина был вытянут в длину. Слева висела на стене огромная карта СССР. Справа, между окнами, размещались шкафы с книгами, в ближнем углу стоял на подставке большой глобус, в дальнем углу письменный стол, за ним кресло. Посредине комнаты - длинный стол под зеленым сукном и стулья.
Сталин прохаживался по кабинету и остановился, когда открылась дверь. На нем был френч из защитного, почти коричневого материала и такие же брюки, заправленные в сапоги. Он казался ниже среднего роста, плотный, рябоватый, со слегка монгольскими глазами. В густых волосах над низким лбом пробивалась седина. Сталин сделал несколько легких, пружинистых шагов навстречу Марку Александровичу и протянул ему руку - просто, корректно, но и сознавая значение этого рукопожатия. Потом отодвинул от стола два стула. Они сели. Марк Александрович совсем близко увидел глаза Сталина - светло-карие, живые, они показались ему даже веселыми.
Марк Александрович начал доклад с общего описания строительства. Сталин сразу перебил его:
- Товарищ Рязанов, не теряйте времени. Центральный Комитет и его секретарь знают, где строительство и для чего строительство.
Он говорил с сильным грузинским акцентом. И, как убедился Марк Александрович, был хорошо осведомлен о ходе дела.
- Комсомольцы бегут?
- Да.
- Значит, мобилизовали, чтобы бежали! Сколько убежало?
- Восемьдесят два человека.
Взгляд Сталина был пронзительным, испытующим...
- Покажите справку!
Марк Александрович вынул из портфеля таблицу движения рабочей силы, показал нужную графу.
- Что же вы на себя клевещете, товарищ Рязанов?! Если бы с какого-нибудь завода убежали всего восемьдесят два человека, то директор завода чувствовал бы себя героем.
Он улыбнулся. Вокруг глаз резко обозначилась сетка морщин.
Марк Александрович пожаловался на завод, поставляющий оборудование. Сталин спросил, кто директор этого завода. Услышав фамилию, сказал:
- Неумный человек, все провалит.
Глаза его вдруг стали желтоватыми, тяжелыми, тигриными, в них мелькнула злоба к человеку, которого Марк Александрович знал как хорошего работника, попавшего в трудные условия.
Рязанов перешел к самому щекотливому вопросу - строительству второго мартеновского цеха.
- За год построите?
- Нет, товарищ Сталин.
- Почему?
- Я не технический авантюрист.
И тут же испугался того, что сказал. Сталин пристально смотрел на него. Опять глаза его сделались желтыми, тяжелыми, одна бровь стояла почти вертикально. Медленно, растягивая слова, он произнес:
- Значит, ЦК - технические авантюристы?
- Я не так выразился, извините. Я имел в виду следующее...
Марк Александрович подробно и убедительно доложил, почему вторую очередь мартеновского цеха нельзя закончить в будущем году. Сталин внимательно слушал, прижимая к груди левую руку с зажатой в кулаке трубкой, казалось, что рука плохо разгибается.
- Вы честно сказали. Нам не нужны коммунисты, которые обещают все что угодно. Нам нужны те, кто говорит правду.
Сталин сказал это без улыбки, очень значительно, эти слова предназначались всей стране. Марк Александрович хотел продолжить доклад, но Сталин тронул его локоть.
- Я вас слушал, теперь вы меня послушайте.
Он заговорил о металлургии, о Востоке, о второй пятилетке, об обороне страны. Говорил медленно, четко, тихо, глуховатым голосом, отчетливо, будто диктовал машинистке, говорил вещи, всем известные, но сейчас, произносимые им, они казались новыми и особенно весомыми. Но о четвертой домне не упомянул, как бы не желая вызывать Марка Александровича на возражения, которые бы не принял и которые только бы повредили Рязанову.
- Вы когда уезжаете? - спросил Сталин, вставая.
- Сегодня, - Марк Александрович тоже встал.
- Отложите, если возможно, дня на два. Я думаю, товарищам будет интересно послушать вас на Политбюро.
Ощущение неудобства и тревоги, которые испытал Марк Александрович в разговоре со Сталиным, отступило, осталось только чувство того великого, к чему он прикоснулся. Беспримерное строительство, которое он вел, требовало железной воли. Не будь над ним железной воли Сталина, он не сумел бы проявить и свою. Эта воля была жесткой. Что делать?! Не милосердием совершаются исторические повороты.
В Наркомате знали о разговоре Марка Александровича со Сталиным, и те, кому положено, уже готовили проект решения Политбюро. На вечер и на ночь остались все, кто мог понадобиться: сотрудники главка, машинистки, дежурная буфетчица. Члены коллегии, чья виза требуется на проекте решения, явятся в Наркомат по первому звонку, и утром документы с нарочным будут доставлены в ЦК.
Никто не спрашивал Марка Александровича, что говорил Сталин. Пересказ может что-нибудь исказить. Сталин сам говорит народу то, что считает нужным. Марк Александрович называл сроки, объекты - это и было волей Сталина.
Главное то, что срок окончания строительства второго мартеновского цеха отложен на год. Это предвещало новый, реалистический подход к составлению второго пятилетнего плана: металл - основа всего.
Будягин тоже занимался проектом решения, потом уехал, вернулся в восемь утра и молча завизировал его.
Дружба с Марком Александровичем давала Будягину право спросить о разговоре. Будягин не спросил. Марк Александрович угадывал в нем оппозицию к Сталину. Но не допускал мысли, что это оппозиция политическая. Скорее что-то личное, как бывает между бывшими друзьями, когда дружба кончилась. Может, обида, что отозвали из заграницы и назначили на должность, хотя и высокую, но второстепенную, которая, возможно, станет ступенью к должности еще меньшей.
Приехал Орджоникидзе. Вот с кем Марк Александрович чувствовал себя легко. Орджоникидзе мог вспылить, гнев его казался страшным, но всем была известна его отходчивость и человечность. Ему Марк Александрович был обязан своим возвышением, его, директора небольшого южного завода, Серго выдвинул на нынешний высокий пост, сделал первым металлургом страны. Серго умел находить людей, защищал их, давал возможность работать.
Он сидел за громадным письменным столом, усталый человек с мясистым орлиным носом на отечном лице, с поседевшей шевелюрой, густыми, неровно свисающими усами. Верхняя пуговица кителя расстегнута, виднелась сиреневая рубашка, ее воротничок мягко облегал толстую шею. Окна кабинета выходили в узкий переулок, на маленькую старинную церквушку, каких много в старом московском посаде, ограниченном Яузой, Солянкой и Москвой-рекой, и была она, наверно, чем-то примечательна, если оставили ее тут стоять, не снесли с лица земли.
- Молодец!
Похвала относилась и к проекту решения Политбюро, в к тому, что Марк Александрович не растерялся перед Сталиным, понравился ему. Похвала относилась и к самому себе - подобрал хорошего человека и вообще умеет подбирать людей, на которых может положиться в сложных и ответственных ситуациях.
- Рассказывай!
Марк Александрович передал разговор. Орджоникидзе слушал его напряженно, точно пытаясь проникнуть а истинный смысл каждого сталинского слова.
Чем дальше отдалялась встреча Марка Александрович со Сталиным, тем величественнее она ему казалась. Такие встречи бывают раз в жизни. Главным было радостное чувство понимания великого человека, осенившего время своим гением.
- Я не технический авантюрист... Так и сказал? - смеясь, переспросил Орджоникидзе.
- Так и сказал.
- Значит, ЦК - технические авантюристы? - снова со смехом переспросил Орджоникидзе.
- Так и спросил.
Орджоникидзе многозначительно посмотрел на него своими большими, карими, навыкате глазами.
- В ЦК приедешь к десяти. Доклад пять минут, больше не дадут, учти. Не агитируй за Советскую власть, говори конкретно, что тебе нужно. На вопросы отвечай, реплики - проходи мимо. Не волнуйся, за твоей спиной я!
В комнате докладчиков стоял накрытый стол с большим кипящим самоваром, нарезанными лимонами, бутербродами, минеральной водой. Буфетчика и официантов не было. Вдоль стен и у окон помещалась рабочие столики - за ними можно готовить материал.
Вызова ожидали секретари обкомов, наркомы, их заместители и начальники главков, несколько военных, большая группа кавказцев.
Пожилая женщина-секретарь объявляла: "Товарищ такой-то... Пожалуйста, на заседание".
Если вызывались несколько человек, она говорила: "Товарищи из такой-то области" или "Товарищи из такого-то наркомата"...
Марка Александровича вызвали по фамилии.
Через комнату, где работали секретари, он прошел в зал заседаний, увидел ряды кресел и людей в креслах. За столом президиума стоял Молотов. Справа от него возвышалась кафедра, слева и чуть позади сидел референт, еще левее стенографистки.
- Товарищ докладчик, пожалуйста, сюда!
Молотов указал на кафедру. На внутренней стороне ее светилось табло "Докладчику пять минут". Против кафедры, над дверью, висели часы, черные с золотыми стрелками, похожие на кремлевские.
Сталин сидел в третьем ряду. Слева до конца ряда места пустовали, так что Сталин мог свободно выйти. Марк Александрович слышал о его привычке расхаживать по кабинету. Но, как и два дня назад, Сталин не вставал и не расхаживал.
Марк Александрович коротко прокомментировал проект решения. Он говорил лаконичным, почти техническим языком, убедительным для людей, привыкших к языку политическому. Подчеркнул досрочный пуск четвертой домны и только вскользь упомянул о задержке второй очереди мартеновского цеха. Второе было важнее первого. Но здесь, сегодня, важно подчеркнуть именно то, что подчеркнул Марк Александрович.
- Вопросы? - спросил Молотов.
Кто-то заметил, что в проекте решения там, где говорилось о поставке леса, нет визы Наркомата лесной промышленности.
Марк Александрович не успел ответить. Вдруг наступила тишина, и в этой тишине Марк услышал голос Сталина:
- Пусть товарищ Рязанов едет на комбинат и дает металл. Было бы неправильно задерживать товарища Рязанова из-за бумажек...
Он говорил не только очень тихо, но отвернувшись в сторону, заставляя всех напрягаться, чтобы услышать его.
- ...Я думаю, мы сумеем получить визы и без товарища Рязанова. Решение продуманное, лишних запросов нету, и в наших силах помочь товарищу Рязанову выполнить задание партии.
Он замолчал так же неожиданно, как и начал.
Больше никто вопросов не задавал.
www.erlib.com
viperson.ru
Док. 605285
Перв. публик.: 03.11.07
Последн. ред.: 26.09.12
Число обращений: 0
Рыбаков Анатолий. Дети Арбата
|
