Анатолий Торкунов: Мюнхен: роковой перекресток на дороге войныНазад
Анатолий Торкунов: Мюнхен: роковой перекресток на дороге войны
Приближение семидесятой годовщины начала второй мировой войны дает новый импульс дебатам о происхождении этой величайшей трагедии. Переосмысление исторического опыта - естественный процесс, обусловленный появлением новых документальных данных, сменой поколений и эволюцией исторической памяти. К сожалению, в последние годы в него привносятся чисто политические и идеологические моменты, особенно со стороны молодых европейских государств, входивших ранее в состав СССР и социалистического лагеря. Озабоченные поисками своей новой идентичности, они пытаются пересмотреть генезис и даже саму природу второй мировой войны для сведения счетов с советским прошлым и самоутверждения.
Анатолий ТОРКУНОВ,
академик РАН, ректор МГИМО
Основные вехи углубления европейского кризиса хорошо известны и общепризнанны: ремилитаризация Рейнской области нацистской Германией, политика невмешательства западных демократий в годы гражданской войны в Испании, аншлюс Австрии, мюнхенская сделка и советско-германские соглашения лета - осени 1939 года. Не вызывает сомнения, что на всех стадиях этого процесса сохранялась реальная возможность совместными усилиями остановить страны "оси" в их территориальных захватах. Вопрос о том, почему не удалось этого добиться и тем самым предотвратить Вторую мировую войну, является одним из ключевых для понимания ее причин и исторических уроков.
Здесь действовал целый ряд факторов. Политическая элита западных демократий в большинстве своем не понимала фанатизма и ненасытной агрессивности фашистского тоталитаризма, видела в Гитлере пусть опасного, но все же рационального политика, который не повернет штыки своих армий против столпов западной цивилизации, и от которого можно будет откупиться за счет малых стран Европы и чуждого Советского Союза. Трагическую роль сыграл и узколобый эгоизм, стремление присоединиться к сильному и поживиться за чужой счет, не гнушаясь использовать бедственное положение своих соседей, ставших жертвой агрессии со стороны крупных хищников. Чем еще можно объяснить поведение во время Мюнхенского кризиса тогдашних правительств Польши и Венгрии, которые, по словам Уинстона Черчилля, "поспешили захватить свою долю при разграблении и разорении Чехословакии"?
Солидарности в борьбе против общей угрозы не меньше прочего мешали взаимная идеологическая враждебность, заслонявшая общность коренного интереса. Обе стороны видели друг в друге не столько союзников, сколько потенциальных противников, и пытались отвести удар нацистской военной машины от себя в сторону идеологического соперника. В результате вместо коллективного отпора агрессорам европейские страны действовали по принципу "спасайся кто может!", дав возможность Гитлеру и Муссолини вплоть до сентября 1939 года добиваться своих целей без единого выстрела. Это был один из самых мрачных и постыдных периодов истории XX века - трагедия без героев, в которой даже жертвы агрессии чаще всего становились ее пособниками.
Советская политика была частью этой общей картины. Разница состояла в том, что вплоть до весны 1939 года советская дипломатия была активнее и последовательней французской и английской в стремлении наладить коллективное противодействие агрессорам. В преддверии Мюнхенского кризиса одна Москва не отказалась от своих гарантий Чехословакии и открыто заявляла о своей готовности прийти ей на помощь, если и Франция выполнит аналогичное обязательство. Она также предупреждала Польшу о том, что в случае ее нападения на Чехословакию будет считать это актом агрессии и денонсирует советско-польский договор о ненападении. Нарком Литвинов предлагал срочно созвать конференцию с участием Великобритании, Франции и России с приглашением Румынии и других малых стран для разрешения кризиса вокруг Чехословакии. Однако Чемберлен усмотрел в этом опасность "усиления большевизма", и советская инициатива осталась без ответа. "Поистине поразительно, - писал впоследствии Черчилль, - что это публичное и недвусмысленное заявление одной из величайших заинтересованных держав не оказало влияния на переговоры Чемберлена или на поведение Франции в данном кризисе... Эти предложения не были использованы для влияния на Гитлера, к ним отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом так, как будто Советской России не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это".
Циничное игнорирование интересов СССР, оставшегося после Мюнхена наедине с вермахтом, было одним из последствий этой позорной сделки. Она подорвала всю систему союзов и квазисоюзов, которая могла служить противовесом фашизму - малую Антанту, французские гарантии Чехословакии и советско-французский договор 1935 года. Но главное - Мюнхен вырыл между Москвой и западными демократиями пропасть, преодолеть которую впоследствии оказалось невозможно. Мюнхен резко изменил общее соотношение сил в пользу стран "оси", устранил для Гитлера угрозу войны на два фронта и тем самым сделал для него приемлемым пойти на риск полного завоевания Европы.
Даже после того, как западные державы изолировали Советский Союз, а Гитлер ликвидировал Чехословакию в марте 1939 года, советское правительство не прекращало попыток договориться о совместном отпоре Германии. Его предложения от 17 апреля проложили дорогу трехсторонним переговорам в Москве. То была последняя слабая возможность остановить роковое сползание к мировой войне. К несчастью, и она была упущена. Колебания западных держав, упрямство Польши в вопросе о проходе советских войск через ее территорию, непрекращающиеся попытки Лондона и Москвы договориться с Гитлером за спиной друг друга - все это обрекало переговоры на неудачу.
Для советского руководства пакетное соглашение с Гитлером стало зловещей альтернативой союзу с Францией и Великобританией, которая без лишних проволочек сулила гораздо более выгодное решение основных проблем безопасности: хотя бы временное ослабление германской угрозы, создание обширной буферной зоны на западных границах СССР, ослабление советско-японских противоречий. Главный стратегический выигрыш состоял не столько во времени - предотвращении или отсрочке германского нападения на СССР (которое тогда еще не значилось в повестке дня Гитлера), сколько в пространстве, позволившем увеличить глубину обороны. Появлялась надежда вообще отвести германскую агрессию на Запад, отплатив ему той же монетой за Мюнхен. Одновременно исключалась (или, по крайней мере, затруднялась) самая кошмарная перспектива, в которую, похоже, всерьез верили в Москве - создание единого антисоветского фронта всего Запада.
Я далек от того, чтобы оправдывать действия Сталина или изображать его по появившейся моде последних лет "трезвым реалистом", избравшим в тогдашней критической обстановке единственно верный путь.
Вместе с тем в корне неверно ставить знак равенства между политикой Сталина и Гитлера, и тем более - считать их одинаково ответственными за развязывание Второй мировой войны. Источником войны была агрессивная сущность фашизма, окрепшего и обнаглевшего благодаря западной политике умиротворения. Советская политика решала оборонительные, а не наступательные задачи, хотя на последнем этапе действовала очень грубыми методами. "Россия хладнокровно преследует свои интересы, - говорил Черчилль после вхождения Красной армии на украинские и белорусские земли Восточной Польши. - Конечно, было бы лучше, если бы русские армии дошли до своих нынешних западных рубежей, как друзья и союзники Польши, а не как армия вторжения. Но то, что они туда дошли, необходимо для безопасности России перед нацистской угрозой". Советско-германские соглашения 1939 года облегчили Гитлеру разгром Польши, но и без них Гитлер не отказался бы от операции "Вайс", тем более что французы с англичанами даже после объявления войны Германии отнюдь не спешили на помощь Польше.
