Прозрачный осенний вечер спокойной и вместе с тем тревожной Москвы начала восьмидесятых годов. В магазине на Тверском бульваре-одинокие, словно случайно занесенные на высвеченный асфальт опавшие листья, покупатели выстроились в привычной для России на все времена очереди у кассы. Передо мной-усталый, пожилой человек, узнаваемый в любой ситуации по аристократизму движений, по своеобычности образа, врезавшегося в эмоциональную память миллионов людей как завхоз Бубенцов из "Весны", пастор Шлаг из "Семнадцати мгновений весны"-Ростислав Янович Плятт. Наверное, после очередной репетиции в театре имени Моссовета, которому неизменно служил с 1943 года с полной отдачей всех душевных сил великого актера и труженика. Не выдержав, с необходимой для подобных "очередных" контактов осторожностью попросил нескольких нетерпеливых покупателей пропустить к кассе пожилого человека. Ошарашенный всплеском самых нелицеприятных реплик в свой адрес, проговорился: "Так ведь это же Плятт!". Все словно по команде обернулись, что-то закудахтали, выражая свою осведомленность в искусстве. Хитро стрельнув в мою сторону отчужденным взглядом всеведущего сатира, Плятт проговорил, что почитатели артиста в данном случае ошиблись. Очередь сразу же успокоилась, твердокаменно застыв в том же положении.
Через минуту-другую, догоняя Ростислава Яновича у памятника Тимирязеву, неожиданно не осознал, а скорее-ощутил внутренним слухом, что в магазине чудодей сцены не проговорил ни одного слова! Но ведь все его слышали, и наверное, столь же отчетливо, как и я. Продолжая диалог со мною уже в другой плоскости, он указал на ту крышу, на которую взрывом фашистской бомбы занесло голову монумента и проговорил:"А ведь трудно, наверное, без головы...",и улыбнулся со свойственным только ему очарованием...
Провожая его по Тверскому бульвару в полном молчании, еще и еще раз задумывался о великом таинстве театральных мистерий, творцы которых в России двадцатого века стали не только примером величия человеческого духа ,но и филигранной, фантастически отточенной сценической техники во всех ее безграничных проявлениях, которую мне посчастливилось наблюдать в течение многих десятилетий. И не только как зрителю, но и как постоянному лектору по философии и эстетике в театральных коллективах, для которого всегда необоримым кредо было привитое с детства уважение к мастерам сцены как к нашим духовным пастырям. Ростислав Янович Плятт был, безусловно, одним из них, и тем более - одним из тех, кто прошел, подобно В.Н.Марецкой и Н.Д.Мордвинову, академию театральной культуры у Ю.А.Завадского. с 1940 года и до конца своих дней бывшего художественным руководителем и главным режиссером театра им.Моссовета. Невольно, уже при прощании с Ростиславом Яновичем, воспоминания поставили в один ряд с только что произошедшим бытовым эпизодом другой,неизмеримо более значимый по общечеловеческому смыслу.По договоренности творческим дискуссионным семинаром в театре руководил всегда Юрий Александрович Завадский, что давало возможность избегать теоретического талмудизма и подчинять дорогое время артистов осмыслению идей выдающегося мастера и теоретика.Порою мне приходилось превращаться в увлеченного слушателя, когда он, всегда необычайно элегантный и импозантный, мельком заглядывая в небольшие, убористо прописанные заметки, разворачивал перед слушателями на частном художественном факте прелюбопытную философскую концепцию.
Но однажды, зимой 1953 года, все шло как - то необычно, я бы сказал - некомфортно. Актеры переглядывались, Ю.А.Завадский непривычно нервничал, переминая свои записи, и говорил отнюдь не на тему запланированной дискуссии, но о своем становлении как художника в студии Е.Б.Вахтангова, о взглядах учителя на новое в искусстве, на правду сценической условности, о творческой всеобщей радости в процессе создания "Принцесы Турандот",где сам Ю.А.Завадский создал ныне уже вполне хрестоматийный по значимости и общему восприятию образ Калафа.Неожиданно он свернул начавшуюся было дискуссию и удалился к себе в кабинет вместе с В.П.Марецкой и Р.Я.Пляттом.Мне невольно пришлось заглянуть в этот кабинет мастера,ибо там было мое пальто, что я и пострался сделать по возможности незаметно. Дело в том,что по пути за кулисами один из актеров показал мне статью из Большой Советской Энциклопедии , где наряду с чистой фактографией была удивительная "ученая" фраза об увлечении Ю.А.Завадского в его молодежной студии, созданной еще в 1924 году и затем- в театре -студии эстетством и "погоней" за ложно понятым новаторством. Более того, утверждалось, что только "овладение принципами социалистического реализма" определило его становление как режиссера! Словно не он и его гениальные друзья и современники выковывали с первых лет революционной поры эти принципы в живом творческом процессе художественных исканий, экспериментов, открытий! Кстати, именно эта мысль стала для меня в дальнейшем, при разработке "расширительной" концепции социалистического реализма , основополагающей и вызвавшей настоящую травлю в шестидесятые годы и "справа" и "слева".
Словно сейчас,наяву слышу спокойный, но пронизанный дрожью несправедливой обиды голос Ю.А.Завадского ,интерпретировывавшего высказывания Е.Б.Вахтангова,Гордона Крэга, Вс.Мейерхольда об условности и театральной правде и вместе с тем пытавшегося дать свое понимание реализма. А с ним отчаянно спорил, словно подзадоривая, Ростислав Янович Плятт, опровергая в сократовском скептическом духе буквально все тезисы мастера.И вот что уже вполне на уровне фантастической небывальщины - без единого слова, лишь мимикой, лишь выразительной пластикой тела, лишь тем грустным и насмешливым пляттовским взглядом колючих, умных глаз, которые навсегда памятны миллионам зрителей фильмов с его участием.Ю.А.Завадский, обычно сдержанный, вдруг не выдержал подобного диалога и заразительно, облегченно рассмеялся ,как бы отбрасывая в сторону домыслы номенклатурных писак.
Всмотритесь теперь еще и еще раз во все роли Р.Я.Плятта в кино /а именно оно еще не подвластно ни времени, ни новоявленным ниспровергателям классики русского искусства двадцатого века/ -и в названные мною и в неназванные, в такие,как Холостяк в "Подкидыше",Янек в "Мечте", Сосед в "Слоне и веревочке" - и вы согласитесь,что и в нашем молчании может скрываться неизбывная сила, страшная всем Годуновам, что именно ее всегда аккумулировали корифеи искусства, властители и дум, и чувств, и верований народа.
http://razumny.ru/plyatt.htm
Док. 558310
Перв. публик.: 30.04.80
Последн. ред.: 30.04.09
Число обращений: 0
Плятт Ростислав ЯновичРазумный Владимир Александрович
|
