Пётр Миронович Машеров
Впечатления, которыми меня всегда щедро одаривала жизнь, позволяют не только поведать об уникальных сынах России, об их свершениях и судьбах, но и сделать некоторые обобщения, столь необходимые в условиях тотальной, агрессивной лжи о социализме, его культуре, об его выдающихся представителях. Естественно, что эти обобщения - поливариантны, ибо более чем за пятьдесят лет пришлось повидаться, а порою и просто дружески сблизиться с людьми разных профессий и разного социального статута. Мысленно перелистывая все, написанное о подвижниках духа, ощущаю и явный пробел, который в условиях деформации всех выстраданных народом ценностей кажется особенно досадным, некорректным. Перелистываю - и осознаю, что непроизвольно упустил (пусть краткие, но всегда значимые и масштабные по насыщенности образных наблюдений!) встречи с лидерами страны, с теми, кого сегодня средства массовой информации сознательно выставляют как тупых представителей серой рабоче-крестьянской массы, а порою и как типы, сопоставимые с фюрерами Третьего рейха!
Основой моих многочисленных встреч, дающих совершенно иную картину, бывали, как правило, лекции для активов творческой интеллигенции по проблемам эстетики, драматизма бытия, социальной педагогики в разных регионах страны, от Карелии до Украины, от республик Поволжья до индустриальных областей Урала, от Хабаровского края до Казахстана. В перерывах и по завершении выступлений перед многотысячной аудиторией всегда по неизбежности шли встречи с лидерами региона, разные по масштабу приема и по характеру человеческих контактов. Так, не без юмора вспоминаю ныне некоторых из них, которые считали долгом указать мне на отсутствие цитат из очередных партийных документов, на игнорирование имен великих вождей пролетариата, которых они в итоге своей печально-известной карьеры начали поносить везде и всегда, сделав антисоциализм своим жупелом, а точнее - политическим бизнесом. Но и были иные, краткие, но насыщенные большим социальным подтекстом встречи, которые и поныне позволяют мне сохранять веру в человечность, в те духовные ценности народа, которые - неистребимы вопреки затянувшейся Вальпургиевой ночи политических фигляров.
Одна из таких встреч произошла в Минске, после творческой беседы с коллективом "Беларусьфильм", мэтрами которого в прошлом были такие ученики моего отца как один из основоположников белорусской кинематографии В.В.Корш-Саблин и другие талантливые кинематографисты. Измотанный до предела и затянувшейся безмерно беседой, и столь же безмерным застольем среди щедрых друзей, приготовился вздремнуть в номере гостиницы, находившейся неподалеку от киностудии, располагавшейся в костеле. Неожиданно портье сообщил о визите гостя, которого обязательно надо принять. Мысленно чертыхнувшись, уже через минуту беседовал с корректным, подтянутым молодым человеком. Он передал мне просьбу (а именно так было сказано!) Петра Мироновича выступить на следующий день в девять утра перед активом художественной и педагогической общественности с лекцией по проблемам, которые волнуют меня и как педагога, и как работника культуры. Кстати, добавил он, подобный контингент собирается в республике на совместное творческое собеседование впервые.
Придя несколько в себя и проводив сдержанного, немногословного гостя, сообразил, что просьба исходит от Петра Мироновича Машерова, поистине легендарного для белорусов человека. Его официальный статут был мне достаточно хорошо известен - Первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии, в годы Отечественной войны - один из видных руководителей партизанского движения в Белоруссии, с июня 1941 года (обрати внимание на эту дату, мой читатель!) - вожак комсомольцев в партизанских отрядах Россонского района, а с начала 1942 года - командир партизанского отряда имени Н. А. Щорса, затем - командир партизанской бригады имени К. К. Рокоссовского, наводивших панический ужас на немцев. Общеизвестно, что он был Героем Советского Союза и одним из немногих, награжденных семью орденами Ленина.
Сна - как не бывало! И не только потому, что весьма ответственным было такое выступление, и даже не потому, что физическое состояние мое после традиционного для встреч со студийным коллективом застолья было не из лучших, но прежде всего от естественного опасения перед ожидавшей меня высокопрофессиональной аудиторией, для которой выступал в Белоруссии неоднократно и с самыми разными темами. Мои мудрые учителя неоднократно говаривали, что повторение прописей в одной и той же аудитории - смерти подобно.
Не выдержал - и спустился в уютную комнату портье на первом этаже, ибо знал и его осведомленность о белорусской повседневности, и его партизанское прошлое. Он рассказал мне о Петре Мироновиче как о всеобщем любимце, как на редкость общительном и простом человеке, напрочь лишенном номенклатурного лоска. А главное - что П. С. Машеров закончил Витебский педагогический институт в 1939 году, вплоть до войны работал учителем. Столь же щедрый, как и кинематографисты на студии, портье уговорил меня пропустить еще рюмочку-другую, как он сказал - для куражу!
После тревожной и бессонной ночи ровно в 8.30 утра был уже в фойе Дома политического просвещения, постарался смешаться с прибывающими и пешком, и на автобусах многочисленными слушателями, вслушиваясь в их реплики, суждения, замечания о происходящем на конференции. Где - то около девяти неожиданно рядом со мной оказался Петр Миронович Машеров, оказавшийся стройным, подтянутым человеком, словно обреченным всегда носить ладную военную форму, улыбчивый и лишенный малейшей тени начальственной амбициозности. Вспомнив нашего общего белорусского друга, партизанившего в годы войны вместе с ним - Главного редактора газеты "Советская культура" Дмитрия Большова (что меня, естест- венно, поразило, ибо об этом знакомстве я не сказал ему ни слова!) он сразу, как говорят в армии, дал вводную: за день до меня выступал основной докладчик из Академического института в Москве, который, наверное - не сумев сориентироваться, довел аудиторию до желания разъехаться по домам, к родным пенатам. Затем, подведя меня к буфету для Президиума, с улыбкой все понимающего бойца, разрешил выпить пятьдесят грамм какого-то белорусского крепкого напитка.
Через минуту-другую его молодой помощник вывел меня на сцену, где я неожиданно обомлел, уже находясь на трибуне: рядом с П. М. Машеровым сидел мой коллега-эстетик, у которого я некогда учился в Университете марксизма-ленинизма и которым восхищался как блестящим лектором по истории Коммунистической партии! Кстати, и его переход на стезю эстетики происходил не без моего влияния, непосредственного и опосредованного. Как говорится, он в предыдущий день уже "отстрелялся", а теперь, обомлев от неожиданности, смотрел на меня как удав - на нивесть откуда появившегося ежа, не осмыслив внутренний драматизм ситуации.
Сказав несколько высокопарных фраз о таланте моего предшественника, я начал беседу о тайнах искусства как вида социальной педагогики, о том, что любая педагогика, включая школьную, есть не что иное как искусство и высшее духовное призвание. А дальше произошло нечто, чем, как мне кажется теперь, руководило подсознание на основе большого жизненного опыта и страстное желание сказать правду о тех деструктивных процессах, когда уже тогда начинались в нашей, некогда отлично отлаженной системе образования. Горжусь тем, что эффект моей искренней, от души идущей импровизации, принявшей форму диалога с аудиторией, был вполне неожиданным для меня - уехавший куда-то по делам Петр Миронович поручил мне выступить еще раз на следующий день.
После второй лекции, основанной на принципах маевтики, на вере в интеллект аудитории как коллективного и многоопытного собеседника, испытывая естественное чувство творческой радости и облегчения, собрал в чемодан нехитрые аксессуары и направился было на вокзал. Но остановил меня опять-таки портье, передавший приглашение Петра Мироновича зайти к нему ненадолго домой, на чаек. В холле поджидал меня тот же молодой человек, которому сразу же высказал опасение: смогу ли я приобрести железнодорожные билеты на Москву. Он улыбнулся, успокоил меня уже на ходу. И вот через несколько минут я оказался в квартире Петра Мироновича Машерова, настолько обычной, стандартной для тех времен, столь незамысловатой и скромной по обстановке, что жалею по сию пору, что ее не видели постановщики киносериалов о разгульной жизни "партийной верхушки" в социалистическую эпоху!
Естественно, через многие десятилетия не могу вспомнить детали той встречи, ее обстановку, близких Петру Мироновичу родных и близких. Здесь фантазии, домыслы - неуместны по самой сути замысла моих эссе о подвижниках духа. Помню лишь (как неистребимый навсегда запах морских волн) то тепло, тот аромат взаимной любви, который ощутил в квартире действительно народного лидера Белоруссии. И гораздо точнее, отчетливее звучат до сих пор в моей памяти мысли Петра Мироновича Машерова о хрупкости такой системы как образование, о необходимости его объединения с лучшими художественными, творческими силами народа. Помню и то, что именно он сформулировал мысль о направленности и негативных последствиях тех школьных реформ, которые тогда только замышлялись и весьма скрытно проводились на официальном, государственном уровне. Эта мысль всегда звучала в моем сознании тогда, когда мне и моим коллегам приходилось отстаивать незыблемые ценности социалистической системы образования.
Краткий визит завершился вполне неожиданно - заботливая хозяйка подала на стол знаменитые белорусские драники со сметаной, особым образом приготовленные блинчики из картофеля, которыми когда-то, в детстве, кормила меня мама, всеми родовыми корнями связанная с Белоруссией. Почему на столе оказались именно драники - недоумеваю по сию пору. Но в тысячу раз интенсивнее недоумеваю, почему и поныне нет книги, обобщающей педагогические идеи Петра Мироновича Машерова, которые, безусловно, вошли бы в нашу отечественную педагогическую классику. Может быть, потому, что она бессмертна и живет даже тогда, когда ее авторов уничтожают:
Док. 558304
Перв. публик.: 30.04.80
Последн. ред.: 30.04.09
Число обращений: 0
Машеров Петр МироновичРазумный Владимир Александрович
|
