В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Осколки зеркала Назад
Осколки зеркала
Марина Тарковская

Только в "Известиях" публикуется неизвестный ранее фрагмент книги мемуаров Марины Тарковской "Осколки зеркала". Вышедшая в 1999 году книга воспоминаний сестры культового режиссера Андрея Тарковского стала одним из самых значительных событий года и была удостоена премии "Антибукер". Однако история любви и женитьбы Андрея Тарковского на Ирме Рауш, сыгравшей в его фильмах "Иваново детство" и "Андрей Рублев" (за роль в последней картине Рауш была удостоена приза Французской киноакадемии), в первом издании оказалась опущена. Дополненная книга "Осколки зеркала" выйдет в издательстве "Вагриус" в конце ноября.

Записки и стихи

Ирма Рауш. Эти вполне заурядные немецкие имя и фамилия казались мне когда-то необыкновенно романтическими.

Я заглядываю в аудиторию, где только что окончились занятия у студентов-режиссеров первого курса, - мне надо передать Андрею принесенные из дома бутерброды. На улице день, а в аудитории горит электрический свет, плотно задернуты темно-серые шторы. Воздух душен и сперт от присутствия пятнадцати-двадцати молодых людей. Я уже знаю многих Андреевых сокурсников и сокурсниц по именам и узнаю теперь рыжеволосую гречанку Марию Бейку, трагическая партизанская эпопея которой мне уже известна со слов Андрея, прелестного мальчика Люку Файта, сына знаменитого актера, Васю Шукшина, красивого сибиряка с широким скуластым лицом и узкими серыми глазами, Сашу Гордона, кажется, уже успевшего в меня влюбиться, высокого Бескадарного, симпатичную Дину Мусатову с открытой улыбкой...

А вот и она, знаменитая Ирма Рауш, в которую уже полгода влюблен Андрей. Она невысока ростом, с хорошей фигурой, которую складно облегает черное суконное платье, заколотое у ворота латвийской серебряной брошью-сактой. Ее светлые волосы, которые даже на взгляд кажутся мягкими, собраны в пучок черной лентой. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что у Ирмы Рауш хороший вкус и что она самая красивая девушка на роммовском курсе.

Учебные тетради Андрея испещрены ее портретами, он рисует ее в профиль, так у него лучше получается. Профиль мил - крутой лоб, изящный носик, чуть выпяченная нижняя губа, сейчас это ее не портит, а придает всему лицу некоторую пикантность.

Как складывается непросто в жизни: он любит ее, а она его - нет. Она не спешит влюбляться, да и как это можно сделать по заказу? Еще один однокурсник претендует на ее чувства, и она, равнодушная, замкнутая на себе, не знает, кому отдать предпочтение. А Андрей жестоко страдает и после очередного объяснения, окончившегося разрывом, пишет наивные, но искренние стихи.

Нечестной и ветреной, как большинство женщин

Уж не посмотрю я нежным взглядом,

Твоего покоя не нарушу,

А когда ты зло проходишь рядом,

Я тебя ни капельки не трушу.

И не злюсь за то, что изменила,

Ни к кому на свете не ревную,

Просто глупо и ненужно оскорбила

Ты любовь к себе - чужую, но большую.

Странно, что таким, как ты, на свете

Хорошо и радостно живется,

Но "люблю", что бросила на ветер,

На твоей любви к другому отзовется.

И немного жалко, что истратил

На тебя всю душу, и другую,

Что честней, красивей и умнее,

Полюбить наверняка уж не смогу я.

Я люблю - не скрою при ответе.

Ну а ты? Нет... ты и не любила.

Ничего, должна другого встретить;

Помнишь, ты мне как-то говорила?

17.III. 1955

Казалось бы, сейчас, после разрыва, самое время забыть про неудачную любовь. Но Андрей не может расстаться со своим чувством. "Не бросайся в любовь, как в глубокий колодец, не будь как листок на ветру" - все эти папины советы он, одержимый любовью, во внимание не принимает.

И вскоре появляется еще одно стихотворение - боже мой! - о раздвоении личности и о самоубийстве, написанное Андреем на следующий день после своего дня рождения - 5 апреля 1955 года.

Тень

Я и молод и стар, я и мудр и глуп,

Смертью пахнет левкой, флоксы - грецким орехом.

А брезгливая складка у обиженных губ

Словно шепчет "не нужно" с насмешливым смехом.

Но любил или нет, я не знаю, но то,

Что я вспомнил, запело расстроенным ладом,

И лохматый двойник с пистолетом в пальто,

Неотвязно и честно ты шествовал рядом.

Если рядом стена - ты скользил по стене,

Если лужа - подрагивал в солнечной луже...

Можно б в темной квартире... и так... на ремне...

Не могу без тебя! Ты мне, право же, нужен!

Ты поможешь в кармане нащупать курок

И поднять к голове черный ствол вороненый,

И останешься ты навсегда одинок,

Верный друг мой, безмолвный, слепой и покорный.

Как-то в это мучительное для всех нас время (мы с мамой видели, что происходит с Андреем, хотя стихов этих еще не знали) доведенный почти до безумия Андрей уезжает к папе в Голицыно и оставляет дома записку для Ирмы. И она впервые приходит в наш дом - за этой запиской.

Удивительно, как запоминаются на всю жизнь какие-то эпизоды, и, видимо, не случайно запоминаются. Эта сцена стоит у меня перед глазами. Она пришла, когда и мама, и я были дома. Села у овального стола, стоявшего в первой комнате у окна. Мама передала ей записку Андрея, и она ее при нас прочла. На лице Ирмы Рауш ничего не отразилось, никаких комментариев не последовало. Все то время, что она провела у нас, во все время нейтральной беседы об институтских делах, все эти пятнадцать-двадцать напряженных для всех нас минут она машинально крутила Андрееву записку, скручивала ее в трубочку, раскручивала, снова скручивала бессознательными движениями своих осторожных пальцев. А потом встала, сказала "до свидания" и ушла, а записка нашего Андрея осталась лежать на столе в виде скрученной трубочки. Мама, кивнув на записку, произнесла то, что было ясно и без слов: "А ведь она его не любит", разорвала бумажную трубочку на мелкие кусочки и выбросила в свою пепельницу-раковину, стоявшую у стола на подоконнике...

Женитьба

В конце лета 1956 года едут на целину студенты-однокурсники Андрея. "Ирме Рауш будет очень полезно поработать на уборке урожая с целинных земель, это даст ей, будущему режиссеру, богатый материал", - гласит характеристика, подписанная директором ВГИКа, секретарем парторганизации и секретарем комсомола.

Вряд ли пригодились Рауш впечатления, полученные на целине, но поездка эта запутала еще больше ее отношения с Андреем. Однокурсник, бывший с нею на уборке урожая, занял место в третьем углу рокового треугольника, и страдания Андрея достигли высшей точки. Он стал бледным до синевы, нервным до предела, дома появлялся поздно вечером и, ничего не говоря, ложился спать. Дело дошло до того, что Андрей и его соперник договорились между собой, что ни тот ни другой не будут больше подходить к Ирме, не будут разговаривать с ней, пока она сама не сделает выбор. Они, бедные, не понимали, что ей не был нужен никто из них...

Первым сломался Андрей, и началось все сначала: свидания, на которые она то приходила, то не приходила, долгие провожания, бесплодные объяснения.

И педагоги, и сокурсники видели, что творится с Андреем, и думали, как ему помочь, а он, чтобы разрубить наконец этот сложный узел, ответил согласием на предложение педагога - милейшей Ирины Александровны Жигалко и своего друга Саши Гордона разобраться в ситуации всем курсом. (Это было время, когда люди из лучших побуждений считали себя вправе вмешиваться в чужую личную жизнь.) И вот собрались все, и однокурсник стал публично выяснять с Ирмой отношения, и неизвестно, чем бы окончились эти разбирательства, если бы Андрей не встал, не подошел к ней, не взял бы ее за руку и не сказал: "Пойдем отсюда!".

Ни мама, ни я ничего об этом эпизоде не знали тогда. Мы увидели только, что в коробке с документами нет Андреева паспорта, и поняли, что он собрался жениться. А через какое-то время он нам объявил о своем решении. Казалось бы, так радостно закончилась эта томительно-долгая эпопея Андреевой любви к Ирме Рауш. Но почему я, оставшись дома одна в этот апрельский день 1957 года, долго плакала, узнав о заключении "законного брака"? Должна была бы радоваться, а плакала. Потому что знала, что Андрей уходит от нас навсегда...

По большому счету все так и случилось, а по малому - он вроде бы никуда и не уходил. Свадьбу молодые решили не устраивать, и, хоть с нами не советовались, мы с мамой одобрили такое их решение. Мама считала все эти свадьбы мещанскими затеями, напрасным переводом денег, которых, кстати, и не было.

Сначала молодожены очень короткое время жили в нашей тесноте, как говорится, по месту прописки, потом мама стала снимать им комнату, а очень скоро они, красивые, веселые и полные надежд, уехали в Одессу на производственную практику, куда, кстати, были направлены и Вася Шукшин, и Андреев побежденный соперник. Вернувшись, продолжали жить в снятых комнатах, и помню, что Ирма со смехом рассказывала, как Вася шутя говорил: "Вот когда мы будем знаменитыми, возникнут трудности, на какой дом вешать мемориальные доски. Столько квартир мы все сменили!".

Итак, Ирма Рауш стала Ирой Тарковской. Рубикон был перейден, выбор сделан, и всем стало легко. Мы довольно часто виделись с Ирой (оказывается, у нее в семье ее называли именно так). Она держалась свободно и мило и, как говорила мама, "не строила из себя фифочку", то есть не фыркала на нашу более чем скромную обстановку. И мама, и я полюбили ее за веселый нрав и отсутствие мещанских наклонностей. Жизнь продолжалась, и я даже и представить не могла, чем обернется мое знакомство с Ирмой-Ириной, милой девушкой из Казани, Андреевой первой женой...

Здравствуй, Вася!

Год назад я шла из одного издательства. Район был мне совсем чужим, но за моей спиной маячила телебашня, и я представляла, в какой стороне находится метро. Я шла к нему по какой-то незнакомой улице вдоль унылых, стандартных домов из серого кирпича. И вдруг я увидела на стене дома доску с именем Василия Шукшина, с его изображением. Я остановилась. Стою и не могу двинуться с места...

Значит, нашелся все-таки дом, где тебе, Вася, повесили памятную доску. Помнишь, ты шутил: мол, по стольким квартирам мотался, что неизвестно, на каком доме должна будет висеть мемориальная доска.

Но как страшно видеть тебя на этой доске! Какой ты худой, изможденный. Я не знала тебя таким.

Вот ты пришел к нам на Щипок, это 4 апреля 1955 года, день рождения Андрея. Убогая обстановка, скромное застолье. Друзья Андрея, моя школьная подруга.

О тебе я уже слышала восторженные рассказы брата, и теперь ты сидишь за столом прямо напротив меня, спиной к входной двери. И ты мне очень нравишься. Нравишься тем, что не болтлив, что, не вступая в общий разговор, вглядываешься исподволь в лица, прислушиваешься к говорящим. Нравится твое скуластое лицо, узкие глаза, красивые губы. Ты напоминаешь мне Мартина Идена, моего любимого героя. И я могла бы в тебя влюбиться, но сердце мое, увы, занято другим.

Но вот моя школьная подруга вздумала вдруг уходить домой. И я прошу тебя проводить ее до остановки в надежде на продолжение вашего знакомства. Ты быстро вернулся и был чем-то смущен. "Понимаешь, - рассказал ты Андрею, - я ее к забору прижал, хотел приобнять, а она мне пощечину влепила". Думаю, что эта моя подруга жалела потом о своей тогдашней неприступности...

Помню встречу Нового года в студенческом общежитии. А потом я вижу тебя на учебной сцене ВГИКа. Ты играешь главную роль в "Ученике дьявола" Бернарда Шоу. Ты произносишь монолог перед казнью. И монолог этот звучит замечательно.

После того как все вы закончили институт, были у нас какие-то случайные встречи. Да, помню одну: зима, холод, вечер. Мы с Сашей (кстати, его мать звали так же, как и твою, - Мария Попова. Жаль, что ты этого не знал) вместе с тобой встречаем твоих дочек у детского сада. Твою жену и девочек я тогда в темноте не рассмотрела, помню, что Лида была в простом сером платке. А дочки, совсем маленькие, были закутаны до глаз...

А еще раньше ты недели две-три жил у нас на Таганке. Мы снимали квартиру, то есть две комнатки-"пенальчика" в коммуналке в доме N 14 на Большой Коммунистической улице. В одном "пенальчике" (наш был проходной) временно поселился ты. Прописки не было, жилья не было, а ты уже снимал свой первый фильм, который до сих пор смотрят и любят зрители, - "Живет такой парень". Ты приходил со студии, за ужином пил пиво, а иногда и кое-что покрепче. К пиву приносил креветки... А потом ты сидел у себя и писал что-то. Как выяснилось позже - рассказы. Никогда не читал их нам, вообще ничего не говорил о своем творчестве.

Почему-то общение с тобой связано у меня с зимой, с морозами. Шли однажды утром вместе из дома до метро. Был сильный мороз, и я говорю: "Так холодно, что даже уши мерзнут от серег". Ты удивился: как это так? "Вот так, серьги серебряные, продеты в уши, вот и холодно". Тебя это позабавило.

Как жаль, что не ты снялся у Андрея в роли двух братьев-князей в "Рублеве". Ведь роль была написана для тебя, Андрей мне не раз об этом говорил. Но ко времени запуска фильма у вас уже не было прежней близости.

Прошло еще несколько лет, и опять зима, и опять мороз. А я в ситцевом халатике и в косынке убираю свою квартиру. Да, у нас уже есть своя квартира, она в Марьиной Роще. Это пятиэтажная "хрущоба", но в улучшенном виде, ибо - кооператив. Внизу под нами живет семья: она - зубной хирург, он - большой любитель женской красоты. Частые скандалы. Убираю квартиру, мою пол и слышу на лестнице какие-то громкие голоса. Особенно громко кричит соседка - зубной хирург. А через минуту - звонок ко мне. Открываю дверь и вижу тебя, Вася. Ты в белом нагольном тулупе, кажется, в бурках (или ошибаюсь?). "Вот, зараза-баба. Я позвонил к ней, а она сразу - орать".

Как выяснилось, мы теперь жили в одном примерно районе. Ты уже получил квартиру, стал москвичом. Вы с Сашей встретились в автобусе, и ты спросил у него адрес. Записать было нечем. "Да я так запомню", - сказал ты. И запомнил, вот только этажом ошибся и нарвался на Розу...

Наверное, мой вид - халатик и косынка - спровоцировал тебя на откровенность, да и пришел ты немного "под хмельком". И я узнала, что... "Почему же ты мне раньше этого не сказал? Ведь ты мне тоже нравился", - ответила я, не очень поверив твоему признанию. "А я не смел", - ответил ты. Ох, уж эти комплексы... Думаю, что именно они и развели тебя с Андреем...

Потом пришел мой муж Саша, и вы сидели за столом и выпили все, что было в доме, и пошли купить еще. Пьяный ты был тяжел, никак не мог успокоиться и заснуть. Утром, когда вы еще спали, я ушла на работу.

Вот, собственно, и все. Потом, я слышала, ты пить перестал, только работал, работал.

Из курса М.И. Ромма набора 1954 года ты один из первых ушел из жизни. В начале октября 1974 года была на удивление солнечная погода, и невозможно было поверить, что тебя не стало.

Тебе было всего 45 лет. Так мало ты жил. Так измучили тебя и твой неуемный характер, и твои "начальнички". Помнишь песню, которую ты пел студентом? "Ты, начальничек, ключик-чайничек..." Не дали они тебе снять твоего "Стеньку".

И теперь вдруг я опять встретилась с тобой. И так было больно, и так защемило сердце. И хотя стояло жаркое лето, мне вспомнилась давняя холодная зима, и ты, молодой, в белом полушубке, и твои неожиданные слова о несостоявшейся любви, которым я не поверила.

Марина Арсеньевна Тарковская, младшая сестра Андрея Тарковского, родилась 3 октября 1934 года. Их мать, Мария Ивановна, была актрисой, а отец, Арсений Александрович, - известным поэтом и переводчиком. После развода родителей Андрей и Марина остались с матерью. Поэт и переводчик Лев Горнунг так писал о Марине: "Марина Тарковская превратилась к окончанию школы в очень красивую девушку, умную, скромную, с большим тактом и обаянием. <...> Она обладала ровным и спокойным характером. Была добра к людям и очень покладиста. <...> Молодые люди серьезно влюблялись в Марину. Среди них были два соперника, которые длительно и безнадежно надеялись на то, что Марина, наконец, вняв их мольбам, примет их предложение и выйдет замуж за одного из них. Тщетно надеялся и Евгений Борисович Пастернак, что сможет умолить Марину стать его женой. Он обращался за содействием к ее отцу, просил уговорить Марину выйти за него замуж. И - странно - добрая и всегда уступчивая Марина здесь проявила твердость характера [и] отказала всем претендентам на ее руку и сердце. Позднее она вышла замуж за товарища брата по институту Сашу Гордона, сохранив, однако, в замужестве свою девичью фамилию Тарковская". Поступив на филологический факультет Московского государственного университета, Марина Тарковская закончила романо-германское отделение (французскую группу), а затем работала в издательстве "Русский язык". Сейчас живет в Москве.

http://izvestia.ru

Док. 556337
Перв. публик.: 22.04.00
Последн. ред.: 18.01.10
Число обращений: 0

  • Тарковская Ирина Яковлевна (Ирма Рауш)
  • Тарковский Андрей Арсеньевич

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``