Часто в памяти возникают школьные годы. Михоэлс играет сцену из "Короля Лира" в сборном концерте в актовом зале еще старого помещения школы, где я учился на Домняковской улице. Объявляют Аллу Тарасову и Ивана Москвина со сценой из "Последней жертвы", а потом объявляют Михоэлса и Зускина?
Было удивительное время. Страшное, но вместе с тем удивительное. И нас, детей разных социальных положений, приобщали к искусству театра. Это было сразу после войны. Видимо, как и сейчас, даже великим Актерам нужно было подрабатывать. Родители с охотой несли деньги на эти концерты.
Помню темные стены в театре на Малой Бронной. Темные, мрачные стены, все вело только к сцене, все внимание было сосредоточено на сцене. Вспоминаю день похорон Михоэлса и море людей. Мы, молодые, как-то по-своему воспринимали весь трагизм этого события. Что-то не понимали, как, впрочем, и взрослые. Но чувство скорби в нас клокотало, несмотря на годы, несмотря на отсутствие подлинной информации.
Сегодня меня посещает мысль, что при всей совершенно очевидной политике запретов, уничтожения людей ненужных, опасных для официальной политики, все-таки мы - юные школьники, а потом - студенты, никогда не делили искусство на "наше" и "не наше". Я задаю себе вопрос - а почему Перес Маркеш, когда мне было 16 лет, вдруг стал моим любимым поэтом? Как это возникло? Меня никто к этому не приобщал. Я был обыкновенный, не особо ярко выраженной индивидуальности парень. Помню, шел однажды пo Мясницкой и в газетном киоске вдруг увидел книжечку Пастернака, которая называлась "Рассвет". Взял ее, полистал и понес с собой. Стихотворение "Рассвет" я пронес через всю жизнь. Почему это возникало? Почему возникала какая то особая влюбленность в Зускина? Еще только приобщаясь к театральному искусству в студии Дома Пионеров, думал - почему меня тянет к этому артисту, к его манере существования, к его индивидуальности? Почему вдруг рождалась какая-то особенная привязанность к живописи, графике, к сценографии Тышлера? Я имел честь быть лично с ним знакомым. И сегодня часто смотрю на его маленькое полотно девушки с подносом. Эта девочка в пестром странном одеянии. .. какой-то только Тышлеру угодный фон, на котором вырисовывалась та или иная фигура. Чем эти предметы эстетики определенных индивидуальностей вдруг заставляли тебя становиться, банально выражаясь, культурнее, выражаясь точнее - становиться человеком, способным тонко чувствовать?
Для меня никогда не было необходимостью утверждать себя и говорить громче, чем надо, по поводу того, что я люблю этот вид искусства, что мне очень дороги представители еврейской культуры, без которых нет нашей общей мировой культуры. Можно вспоминать не только Пастернака-поэта, но и его отца - совершенно удивительного художника, мягкого, тонкого, пастельного. Или любоваться неповторимыми пейзажами России, созданными Исааком Левитаном, удивляясь, почему именно Левитану лиризм и печаль русская удавались значительнее, талантливее, чем другим очень русским художникам, которые ярко выписывали красоты России. Мне это нужно не для того, чтобы утверждать - какой я хороший и как я люблю все, связанное с еврейской культурой. Но, по правде сказать, люблю, - причем не стараюсь вслух теоретически это обосновывать. Люблю сердцем. Говорю об этом, а вспоминаю двор на Большой Спасской, дом 15/17 - двор моего детства, вспоминаю разных детей - из малокультурных и культурных семей и эти общие квартиры. He было странного ощущения оттого, что кто-то говорит на языке "идиш", а потом переходит па русский, а кто-то говорит на татарском. Была какая-то чистота отношений. И либо эта чистота оставалась в человеке, либо никогда она не была ему сродни.
Затем были вечера в моем театре, на которых великий Михаил Аркадьевич Светлов читал свои новые стихи. Их не торопились публиковать, но в них ощущалось столько лиризма, столько любви. Когда он читал, как "мальчики, мечтая о победах, умчались в неизвестные края. Два aнгела на двух велосипедах - любовь моя и молодость моя". Даже сейчас, будучи уже совсем пожилым человеком, когда я вспоминаю эти строки, - они пронзают душу, и ты это понимаешь и чувствуешь, сколь талантлива была угасающая жизнь Светлова, рождавшая эти печальные и красивые стихи
Я искренне благодарен этим представителям, подлинным представителям нашей российской культуры, людям еврейской национальности, которые вложили в эту культуру и в ее развитие столько, что если даже захочешь выбивать годами - не выбьешь. А какой русский язык, какой литературный русский язык, какое умение построить фразу и образы, какое умение страдать и чувствовать:
Я не держу. Иди, благотвори.
Ступай к другим.
Уже написан Вертер,
А в наши дни
и воздух пахнет смертью:
Открыть окно, что жилы отворить.
Давайте еще вспомним хотя бы поэму "Лейтенант Шмидт". Кто такой этот лейтенант Шмидт - полусумасшедший юрой? Про другое писал Пастернак, - он писал о любви.
...Все отшумело. Вставши поодаль.
Чувствую всею силой чутья:
Жребий завиден. Я жил и отдал
Душу свою за други своя...
О ком он писал - о Христе или о себе, или это было просто как завещание людям - вот как надо существовать? Какой слог, какое тонкое проявление чувства и боли и, вместе с тем, веры и надежды! Это все вошло в меня так давно и не исчезает.
"Нужно ли все это?" Нужно, и не только для того, чтобы вспомнить того или иного великого деятеля культуры еврейской национальности, но и для того, чтобы напомнить людям, пока не поздно - вот что является культурой подлинной. Мы все иногда умеем и любим пошутить, услышать смешной анекдот или легкомысленную песенку о любви, которые помогают тебе как-то быть веселее. Но ведь нельзя существовать только так. Ведь не только на "плюшевой юбочке" вырастает, созидается человеческий тип. А те люди, о которых я говорил, - их список можно продолжить, они относились к категории, которая была способна логически мыслить и страдать за других. Кстати говоря, эта фраза тоже принадлежит Пастернаку - "способность логически мыслить и страдать за других". А как грустно, наверное, предчувствуя финал, озорник, острый человек и громадный лирик Давид Самойлов писал:
..// начинает уставать води,
И это означает близость снега...
И он же, говоря об усталости воды;, которая также напоминает жизнь человеческую, писал:
... О как я поздно понял,
зачeм я существую.
Зачем гоняет сердце
по жилам кровь живую
И что порой, напрасно
давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
и что нельзя беречься...
Видите, какой заряд оптимизма у этого человека, который мальчиком -солдатом, с плохим зрением пошел с верою защищать землю, на которой рожден? Защищал землю и правду. Он верил в правду Земли. Людей, - а не толпы. А рядом со всем этим - погибающий Мандельштам. Какая широкая амплитуда восприятия жизни и явлений. И как мы можем, мы - нормальные люди, мы - люди, которые берут на себя право называться людьми культурными (что следует делать всегда осторожно), - как мы можем вычеркивать все это из своей памяти, своих чувств, из запасов своих знаний и ощущений? И захочешь - не получится.
"Новый век" N 2, 2002
www.ermolova.theatre.ru
Док. 548916
Перв. публик.: 03.03.02
Последн. ред.: 03.03.09
Число обращений: 0
Андреев Владимир Алексеевич
|
