Мы живем в эпоху, когда мысль глушится. Глушилками многообразных шумов. Звук навсегда и бесповоротно опередил смысл. Главное - издать звук. Громкий звук.
А смысл к нему приложится. И мысль присовокупится.
Шумим
В какой-то момент с производством шумов стала ассоциировать себя и философия. Ролан Барт сказал: "Гул языка". И добавил: "...в шуме работающего удовольствия ничей голос не выделяется особо, ничей голос не возвышается, не становится ведущим, ничей голос не может даже возникнуть". Как только слетело с бартовских губ последнее слово этой фразы, все в миг загудело, вокруг начался сплошной: "Гур-гур-гур-гур-гур". Все обнажили жала, и обратились в критиков. Общность массы перестала строиться на восприятии, требующем единодушия и громогласности. Она оказалось воздвигнутой на оценке, отсылающей нас к индивидуализму и искушенности.
Коллективное тело заколыхалось, запульсировало, стало ритмично подскакивать. Оно обнаруживает истину в шоппинге, искренность - в клаббинге, жизненные правила - в менеджменте, творчество - в Живом Журнале, красоту - в гламуре, гармонию - в фен-шуе, духовность - в фитнесе; подлинной же литературой начало считать сочинения премудрого пескаря Паоло Коэльо (в этом, как и во многих других вопросах, тон, как известно, задает наш президент Владимир Владимирович Путин). До России эта мутация дошла с опозданием - зато и проявила себя с невиданной силой: все-таки не каждый день великая цивилизация порождает варваров, которые относятся к ее достоянию как непонятному анахронизму.
Спустя пятнадцать лет после мутации, у нас в моде упоительное сочетание красного и зеленого, легкоперость и крепкое слово "фошизьм". Все осознают себя как ценители. Арбитры вкуса. Оценка уже не привилегия избранных. Это обобществленный оргазм, когда все - пусть и по чайной ложке - получают свою порцию сахарно-сладенького. Это маленький праздник для всех, наподобие 15 минут славы, о которых говаривал когда-то магистр возвышенной художественной попсы Энди Уорхолл. Налицо полнейший триумф массового общества и поп-демократии: никто не остался в стороне, праздные толпы коротают дни, изнывая от все более рутинного досуга. Все бодры, веселы. Каждый пляшет, ликует. Лепота!
Что может остаться в этой ситуации от философского познания, представить несложно. Мне уже доводилось писать о том, что наше время не терпит философии, поскольку философия перестает восприниматься как действие. Однако ситуация еще хуже: человек, склонный к философским занятиям, обречен на роль социального инвалида.
Компенсировать это можно по-разному. Однако любая из форм компенсации будет выглядеть в глазах обывателя имитацией бурной деятельности.
Философия в нищете
Одни, наиболее прямолинейные, берутся за политику, и пускаются во все тяжкие. Другие, более искушенные, превращаются в тех, кто делает "журнальчеги", то есть в философствующих мещан, которые комментируют и обозревают все, что плохо лежит. Третьи, самые проницательные, одним махом совмещают политику и философию. В итоге, возникают странные кентавры: розовая лысинка Ленина может сочетаться с суетливым серебряным копытцем Розанова, запотевшее пенсне Троцкого - с простоватым сервилизмом Молчалина, назидательная одышка Ильина - с сальными привычками Гумберта Гумберта, аскетичный лик буквоеда-дерридианца с крепким задом барыжника-книголюба, мутновато-суровый взор поповича с титановой сталинской волей идейного вдохновителя больших скачков по ухабам, да кочкам.
А, в общем, сорви весь этот маскарад, и под одежками иных витий окажутся лишь упитанные тушки инженеров обывательских душ. Гладкие и плотные, как оседлавшие вертел цыплятки. На лацканах потертых инженерских жилетов гордо поблескивают значки: "Хочешь приобщиться - спроси меня как!". Толкая друг друга, они проходят мимо витрин, на которых ярко сияют буквы: "Это не распродажа, это ликвидация! Ликвидация смысла!"
Эрефия без места
Обладатели упитанных тушек и сами те еще душки: поскреби и обрящешь в них феноменологов - творцов и адептов кондового мышления. При таком раскладе от перемены мест слагаемых - ничего не меняется. Являют ли они себя либералами, или же относятся к числу консерваторов, каждый из них подобен хрестоматийному акыну, который, как известно, тоже был большим поклонником феноменологии и "жизненного мира". Живописуя то, что попадает в поле их зрения, они целиком оказываются во власти явлений. И все было бы ничего, если бы хоть что-то из этих явлений имело бы какие-то отличия от простых видимостей: миража, декорации или дымовой завесы.
Этим живописаниям весьма соответствует покрывшейся буро-серой плесенью стиль церковно-приходской дидактики, о котором позабыли даже заправские мастера художественного слова. С некоторых пор снова в ходу. Более того, теперь это образец философского литературного языка.
Феноменологическая ангажированность современной русской философии оборачивается бытописательским солипсизмом, который подменяет исследование бесконечным тупиком (само)манифестаций. Причина тому проста: в современной Эрефии просто нечего исследовать. В ней нет ничего, что имело бы отношение к той подлинной, настоящей реальности, которую извечно пытается обрести философия, и в которой она с момента своего возникновения хотела бы обретаться.
Напротив, все, что здесь есть, и существующим-то назвать нельзя. Эта "страна" без бытия, а значит и без онтологии - неслучайно так многое в ней поражает своим неправдоподобием, какой-то дурной, даже нарочитой невсамделишностью. Из страны производства всемирно-исторических смыслов она стала страной всемирно-исторической бутафории. Местом, где воцарилась подделка и китч.
Подобную бутофорщину и симулякром-то обозначить язык не поворачивается: симулякр предполагает какое-то бытие, а значит, и какую-то онтологию - пусть даже и онтологию изолганности или зазеркалья. Однако Эрефия представляет собой территорию, в которой онтология напрочь отсутствует - здесь все может быть наделено статусом сущности, но ничто не обладает существованием. Это страна местничества, местечковости и мелкотемья.
И без того чуждая современному миру, философия не удостаивается в Эрефии даже почетного места в заповеднике реликтовых форм жизнедеятельности (подобно тому, как это происходит в Соединенных Штатах, с легкой руки Кен Уилбера озабоченных созданием "краткой истории всего", или во Франции, начиная с бурных 1960-х занятой сотворением "краткой истории ничто".)
Произведенная исключительно для экспортного потребления, Эрефия представляет собой страну лубка, точнее, страну-лубок. В ней все напоминает приключения героев комикса, написанного на "народный сюжет". И философия здесь тоже лубочное произведение, комикс. Пишется она на смеси французского с нижегородским людьми, которые надевают воротник косоворотки как манишку - для чужих глаз и по особо торжественным случаям. Это значит, что даже если бы в Эрефии не было бы Гиренка, его следовало бы для нее выдумать.
Перст Данилевского
Слышишь слово "Гиренок" и кажется тебе, что и в какафонии звуков чуткое ухо способно распознать нечто чуждое шуму. Простое и ясное обетование. Искренний взволнованный голос. Слово надежное, долговечное. И не просто слово, а мысль. Ясную - как июньская заря. Чистую - как хайдеггеровский промысел об истине. Строгую - как кантовское суждение о морали. За этим и тянутся люди к философии. Неистребима эта тяга. И вознаграждены они издревле за нее мудростью и добродетелью. И вот уже на улицах сотни тысяч, да что там сотни тысяч - миллионы чепчиков в воздухе. Люди поют и скандируют: "Гиренок - наш лубок!"
Оно и понятно, ведь на пути к мудрости и добродетели встречают люди разных поводырей. Бывают среди них и фокусники-шарлатаны, они трехглавы, девятируки и девятиноги. Зовут их Маркс-Ницше-Фрейд. Они хорошему не научат, а научат только заподазривать. Бывают и сумасшедшие лже-пророки, всякие Фихте с Шопенгауэрами. Да еще Гегель - в него вообще абсолютный дух вселился. Они тоже хорошему не научат. Только возбудят в вас гордыню. Бывает и кудесник какой галльский попадется с задними мыслями - то ли Фукот, то ли Дидерот. Он предложит вам свою французскую энциклопедию, будете вы ее читать, а окажется она потом и не французской вовсе, а... китайской. Тут-то и осуществят они свою подлую ментальную интермиссию.
Но если стремление к философии в человеке подлинно, он все превозможет, всем витиям даст отпор. И найдет обязательно свой путь истинный. Точнее, свою никем еще не проторенную дорогу правды. И встретится ему на этой дороге веселый мудрец. Федор Иваныч Гиренок.
"Нужно держаться", - скажет он вам. "Держаться?" - переспросите вы. "Уже Н. Данилевский поставил под сомнение цивилизацию. Поэтому нужно держаться за "почву", традиции и быт. А там видно будет. Так думаю и я". Услышите такое - и поймете: "Вот за кого нужно держаться, за Федора Иваныча. Он и есть наша почва, за него зацепимся, в него мы пустим корни. Он и есть сама традиция - вот, по отношению к кому необходимо блюсти преемственность. Наконец, он и есть бытование философии - в нем прорастает она и получает продолжение".
В общем, сами не заметите, как в воздухе окажется и ваш маленький чепчик.
Дорогой правды
Думаешь о Федоре Иваныче, и ловишь себя на мысли. Это ж последний философ истины. И первый философ правды. И пусть эта мысль покажется вам не новой, пусть вы даже решите, что слышали когда-то уже нечто подобное, не сомневайтесь: так оно и есть.
Вы можете спросить, а в чем, собственно, разница между правдой и истиной? В том, что истину исследуют, ее открывают или отстаивают. Правда же - как и любой другая конструкция кондового мышления - дарована, дана. При этом, в отличие от истины, она не столько "дар" (с которым всегда не до конца понятно, что делать), сколько ресурс (обязательно снабженный "инструкцией к применению".) Истина всегда устанавливает пределы собственной инструментализации. Проще говоря, ее можно использовать лишь до определенного предела. Напротив, правда обозначает безграничную инструментализацию истины, которая похищается у самой себя. Прав всегда тот, кто прав. Ибо у него больше сами знаете чего.
Правда не нуждается в исследовании, поскольку с ней и так всегда "все ясно". Она не нуждается в борьбе, потому, что ее обличьем выступает любая победа. Не нуждается правда и в том, чтобы ее открывали - она и так "одна" (и думайте, что у каждого своя). Именно поэтому настоящий философ правды рано или поздно должен стать человеком государственным. И хочет этого до чрезвычайности.
Философ, призванный государством, становится чем-то большим, чем человек. Он превращается в социальный институт, отвечающий за мудрость и добродетель. При этом возведенному в ранг чиновного лица философствующему субъекту государственная инстанция вовсе не поручает ведать самонаблюдением общества. У него другая, более ответственная миссия: своим авторитетом философ, находящийся при исполнении служебных обязанностей, наделяет статусом правды то, что государство хочет о себе знать.
Станет таким государственным философом Федор Иваныч - и жизнь наша окончательно улучшится.
Да и как иначе, если он за правду горой? И вся философия его на правде держится?!
Новая искренность
Что может делать человек, которому выпало стать философом в эпоху, когда ценности обесценились, а от философии, ведавшей некогда их общими мерками, давно уже ничего не ждут? Все опять-таки зависит от выбора между истиной и правдой.
Приверженец истины найдет философию в действии - точном и беспощадном. Единственным знанием, которым он вооружится, будет знание о том, когда начинать философствовать молотом. И займется делами, далекими, казалось бы, от философии, но дающими ей единственный шанс возродиться.
Приверженец правды поступит иначе. Сначала он перечислит все мерзости современного мира: тут и деантропологизация человека, и формирование номадических империй, и обессмысливание труда, и установление культа извращенца, и разложение сознания и бессознательного, и много чего еще. Всего не перечислишь. Да и суть не в перечислении. А в том, чтобы вовремя сделать вид, будто лично тебя эти перемены его не коснулись. И не могут. Ибо правдолюбие срабатывает как оберег - высказал нечто и заговорил бяку.
Тут еще важно как сказать. Чтобы искренность чувствовалась. Чтобы говорил о правде, и все понимали: "Правду говорит".
Тут еще важно верить в то, что изрекаешь. Иного критерия искренности не существует. Искренности Федору Иванычу не занимать. Чего-чего, но этого у него в избытке. В том-то "загадка" его успеха и состоит. Но дело не в ней, не в "загадке", а в том, что более всего он искренен в самом главном. Он верит в то, что предмет его занятий и есть философия.
Что внушает ему эту веру? Хитрая и модная французская мысль переложена им на кондовый язык пасторального пророка. Понятного массам. Широким - до невероятности, народным - до поросячего визга.
От этого с языком кондовости случилось необычное превращение. Он сделался единственно возможным средством истолкования всего и вся. Теперь это даже больше чем феня.
Это дискурс. Русской философии.
Так Гиренок неожиданно для самого себя затерся в узкий ряд мыслителей (представителей аналитической философии, философии коммуникации, семиотиков, структуралистов, поклонников лакановского психоанализа и пр. и пр.), искренне считающих язык высшей и последней реальностью, заслуживающей философского рассмотрения.
По-настоящему прикладной интерес к повседневному бытованию языковых конструкций делает Гиренка самым "постмодернистским" представителем наивной философии.
Проще, еще проще
Гиренок любит произносить речи, любит протягивать руки. В его глазах мольба. Мольба о внимании и понимании.
Гиренок только хочет показаться простаком. В действительности он совсем не прост. Он еще проще. Его высказывания, выводы и наблюдения облечены в форму кондовой мысли. Кондовость выступает риторикой правды. Однако когда кондовость заявляется как мировоззрение - в ней сразу чувствуешь нечто большее. Чувствуешь: она претендует стать философской правдой. Более того, философией правды.
Кондовость вовсе не исключает ума, но ум этот издавна зовут в России "задним". Кондовость вовсе не предполагает некой неустранимой "тормознутости", она просто воплощает мысль, которая "чего-то не догоняет" - иногда совсем чуть-чуть. И, наконец, кондовость вовсе не чужда философии, только философия превращается в кондовую лишь при одном условии - она обрекает себя на цитатность, в которой ни в коем случае не должна отдавать себе отчет.
Если считать принцип цитатности, главным критерием постмодернистского "дискурса", Гиренок предстанет самым наивным постмодернистом из всех возможных. Он может написать: "...капитал вовлекает в свое движение сознание, превращая его в свой главный ресурс. Эксплуатация сознания приносит прибыль. Поэтому капитал производит сознание и потребляет его. И сам состоит из производных сознания: из лейблов, марок, знаков, акций, статуса, престижа и проч." Написать и поверить в то, что это он сам, Федор Иваныч, так замечательно придумал.
Смело, почти самоотверженно перечисляет Федор Иваныч и атрибуты скромного обаяния мелкой буржуазии, забывая о том, что аналогичный список лет тридцать тому как уже был прописан у Ж.Ф. Лиотара: "Средний класс стоит в очереди в "Пиццу-хат", смотрит "Матрицу", читает "Властелина колец", покупает порошок "Тайд", мечтает о "Хонде", засыпает на противохраповой подушке". "Будь его воля, - продолжает негодовать Гиренок, - он (т.е. средний класс - А.А.) в Большом театре устроил бы казино, а в Зимнем дворце - элитный жилой комплекс. Прежде всех он (опять-таки средний класс, а не то, что вы подумали - А.А.) любит себя и не думает о целом, элементом которого является. Поэтому ему показывают "За стеклом", "Слабое звено" и юмор Петросяна".
Будь воля Гиренка, попомните мое тихое слово, он просветил бы их всех. Вечернее и предрассветное "чтение Федора Иваныча" было бы обязательным. "По крайней мере начали бы задумываться". О целом. В частности.
Рыцарь империи
Самая главная тема Федора Иваныча с недавних пор - имперское сознание и то, что принято теперь элегантно называть идентичностью русских людей. Оно и понятно: что не было дано Хайдеггеру, вполне по плечу Гиренку. "Русские никогда не были нацией, никогда не ставили перед собой и не решали национальных задач. Мы не умеем этого делать. Для этого у нас нет национального самосознания [...]".
По сравнению с Хайдеггером это, по крайней мере, облегчает миссию философа - и одним махом снимает вопрос об ответственности мысли; и ее политике. Да и какая ответственность, ведь: "Русские всегда были и будут идеей. Тем, чего нет, что невозможно осуществить" [здесь и далее цит. работу 2005 года "Эйдос русской империи"]. Иными словами, удел русских - быть продуктом творческих усилий философа, музой его и грезой. Для патриотически настроенного философа (а как же без этого!) - самой любимой музой и грезой.
Далее Федор Иваныч продолжает: "Мы всегда существовали в невозможности своего существования. Определяя себя как идею, мы определяем себя в качестве апофатиков-нигилистов, антиглобалистов. И одновременно в качестве романтиков, социально наивных людей. Всеединство - это отказ от возможности быть идеей. Призыв к растворению в фактичности". Ах, увольте, Федор Иваныч, какая уж там фактичность! Пустое это! Пустое! Лишь бы философия была жива, лишь бы вы философствовали! Вся политика мысли - говори, пока можешь. Ибо в слове твоем и есть мысль.
"Конечно, глупо искать какую-то содержательную русскую идею". И правильно: глупо. Глупее некуда - да и сложно. Особливо потому как: "Мы не американцы". И то верно: не похожи. "Это у них есть какая-то идея, мечта. А у нас ее нет". Ну нет - так нет. На нет, сами знаете, и суда нет. "Если бы она у нас была, то мы бы ею владели, как владеют вещью. И овладев, стали бы нацией. Наша идея - это мы сами в невозможности нашего национального существования. Мы необратимо имперский народ. Быть для нас - значит быть империей".
То есть быть для нас значит и не быть вовсе. Или "быть всем". Фокус, однако, в том, что это то же самое. В том-то, по Федору Иванычу, и наша идея и есть. А помимо этой идеи ни у русских, ни в самих русских ничего не наблюдается.
Материальна - и неоспорима в своей материальности! - у русских только одна инстанция.
Сам Гиренок.
Вместо заключения
Нет, мы против вещизма. Не к лицу он нам. Нечего нам идеями владеть, не наше это. И "Тайдом" мы пользоваться не будем - просыпем всем назло. И пиццу жрать не пойдем. Еще чего - блины ж есть и клюква развесистой уродилась.
А подушки вспорем. Все вспорем!
Да и заснешь тут разве, когда такие тексты читаешь?!!
