В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Епископ Женевский Михаил: `Я объездил всю Россию и не видел архиерея, который поощряет экуменизм` Назад
Епископ Женевский Михаил: `Я объездил всю Россию и не видел архиерея, который поощряет экуменизм`
- Здравствуйте, дорогие друзья! В гостях телекомпании "Союз" сегодня епископ Женевский и Западно-Европейский Михаил.
Владыка, здравствуйте! Благословите наших зрителей.


- Добрый день! Бог благословит. Я очень рад быть с вами. Вчера приехал ночью. Уже провели богослужение.


- Да, Владыка, сегодня состоялась первое в нашем граде совместное после объединения двух частей Русской Православной Церкви богослужение. Вы совершили его вместе с архиепископом Екатеринбургским и Верхотурским Викентием. Как Вы оцениваете это событие - объединение двух частей Русской Церкви?


- Объединяются, например, два человека, когда встречаются, общаются. В церковном плане формулировку следовало бы уточнить: это скорее примирение. Примирение заключает в себе большую духовную силу (когда два человека примиряются, они друг друга прощают, друг на друга смотрят со снисхождением, с любовью христианской, без осуждения). Я оцениваю это как церковное примирение, потому что это более сильное понятие.


Церковь Русская была всегда одна, но жили врозь по разным причинам. Теперь наступило время примирения. От этого примирения зависит наше пребывание в ограде Церкви, в одной ограде. Было сделано совместное усилие, чтобы подойти друг ко другу и осознать важность Церкви, которая принадлежит Богу. На земле наша ответственность - не нарушать Заповеди Божии. Как их восстанавливать, когда все было нарушено? И за 80 лет отчуждения стали жить, привыкая к отчуждению. В таком случае вопрос примирения становится непростым. Но возможным, если прибегнуть к христианскому подвигу, который для нас обязателен. Это великая радость, потому что в этом мы находим силу. Это нас приводит к Чаше с примиренным сердцем, с покаянием.


Когда человек причащается (мы же от прихожан требуем, чтобы они исповедовались до Причастия, готовились, чтобы их сердце примирилось), он стремится очиститься так, чтобы больше ни на кого не иметь никакой злобы. Такое понятие глубоко духовное.


Многие трактуют вопрос объединения как результат переговоров церковных организаций. Издалека это просто: договорились или на что-то согласились. Как будто народ тут ни при чем. Но все не так. Церковь - это организм, который включает всех иерархов, народ церковный, людей верующих. Все мы грешные, и никто к смирению не способен, мы это знаем хорошо. Этот подвиг примирения как раз делает то, что можно из одной Чаши совместно причащаться. Вот что произошло. Когда в Москве три дня подряд в разных местах из одной Чаши причащались после подписания акта, - это было как таинство. Таинство именно примирения.


- Почему так долог был путь к этому примирению? Церковь в России получила свободу еще в 1988 году. Почти 20 лет назад. Почему два десятилетия понадобилось...


- Трудность как раз в нашей немощи, в нашей греховности. Есть разные сознания церковные - вы сами знаете: есть люди, которые в церковь ходят, но могут быть и язычниками в жизни. Это не осуждение, это факт. Для готовности к церковному действию надо единодушие. Добиваться единодушия не просто. Любого человека спросите: "Лучше быть вместе или врозь?". Ответит всегда: "Вместе". "Лучше быть примиренным или во вражде?" - "Лучше быть примиренным". А сколько людей воюют, имея эту мысль при себе; сознание есть, но действие, работа над собой, осознание собственной греховности, собственных грехов отсутствуют. Чуть тебя кто-то толкнет, сразу хочется ему ответить тем же. Человек со своей греховностью справляется по-разному, лучше - если он окормлен Церковью, если есть смягчение сердца... Этого трудно добиваться. Здесь многое зависит от воспитания, преданий, традиций. Мы знаем, жизнь церковная к этому приводит. Поэтому путь примирения может быть долгий, но нельзя скоропалительно принимать решение. Например, многие вначале, в конце 80-х - начале 90-х говорили: "Все, давайте!"


- Срочно...


- Они мыслили Церковь как структуру гражданскую. "Ну давайте, подпишите", - не это церковный акт. Акт церковный, он духовный. Нужно до этого дойти. Я думаю, постарались и поставили на уровень необходимости, что именно должен быть духовный акт. И конечно, в таких случаях много препятствий. Я даже сказал бы: это даже неплохой признак - трудились, значит, что-то решали. Если бы просто подписали акт, ничего бы не решили. И было бы хуже, потому что потом уже было бы невозможно к этому приступать. Поэтому, поскольку мы не пророки, всегда, в любых решениях вопросов церковных должны руководствоваться рассудком. Рассудок - самая высокая часть духовного решения, которое ты принимаешь, и результат. Поэтому объединение - не формальность: это глубокий духовный акт.


- Владыка, но, тем не менее, среди Ваших прихожан и священнослужителей и сейчас есть противники объединения, или примирения, как Вы говорите. Кто эти люди? Чем они объясняют свое нежелание примирения?


- Они оправдывают себя, что вопросы не решены, что они остаются все равно обижены. У них основное оправдание, о котором они не говорят, - недоверие. Как это оправдать, как это объяснить? Они просто духовно к примирению не готовы. Всегда для такого акта требуется понять, нужно дойти до этого состояния. Они не дошли. По-моему, настоящая причина в том,что до примирения они сами, лично, не дошли; нужно дать им время. Для них это оказалось недоступно, скоропостижно...


Когда акт был подписан, комиссия завершила работу, очень много было мероприятий, неформального общения. Когда я с мощами ездил по России, у меня не было никакого сомнения, что это одно Тело Церковное. Есть разные опыты жизни, которые могут помочь человеку в этом укрепиться, или убедиться. Я предпочитаю слово "укрепиться", потому что это вопрос духовный.
А то, что отвергают, выдвигают всякие аргументы... По-моему, эти аргументы неоправданны. Это для нас тяжело, иногда печально, но я думаю, что не надо печалиться, потому что нужно допускать, что все равно есть каждому человеку возможность определиться самому. Силой людей никуда не толкают. За рубежом привыкли жить люди в общности; всегда была соборность такая. Переживали все события церковные каждый лично. Даже для не совсем церковных и невоцерковленных - Церковь для эмиграции была все-таки центром единства. Хотя внутри было очень много разных подразделений, которые враждовали, Церковь всех объединяла. На Пасху все христосовались. Всегда были споры, они были очень тяжелые, но Церковь была тем, чем дорожили, к чему стремились всегда. Есть в этом тоже черта положительная, что хотят решать по совести, почувствовать сами. Пускай время покажет. К этому надо относиться немножко снисходительно, пока это не расшатывает всю ограду церковную.


- Владыка, а какие-то реальные нерешенные вопросы остались между Московской Патриархией и Русской Православной Церковью Заграницей из тех, что озвучивались: декларация митрополита Сергия, экуменизм, другие проблемы? Или все преодолено?


- Насчет декларации митрополита Сергия я слышал в России, что никто ее не оправдывает. Только некоторые по-разному подходят к этому: во-первых, "нас там не было", во-вторых, "это событие было в тяжких условиях", что "выбор оказался очень болезненным". Но это, по-моему, неактуально, и судить такое принадлежит Собору Церковному. В личном сознании могут быть какие-то мнения по этому поводу, но сегодня церковных у нас нет в этом плане никаких недоразумений. Единственное - это участие в экуменических собраниях, конгрессах, молитвенных соучастиях и т.д. Этот вопрос остается нерешенным, поскольку это происходит за границей, и мы в этом никогда не участвовали, а жили мы с инославными (и жили неплохо) в добрых отношениях. Я думаю, надо было бы так и продолжать, потому что это одна из возможных причин разногласия. Не надо трогать инославных, чтобы не лицемерить. Можно общаться с людьми, какими бы они ни были, если люди духовно настроены. Можно жить с ними, не воюя и даже в каком-то созвучии. И постепенно-постепенно, веками происходят это слияние и перемены. Надо к этому относиться очень бережно и осторожно. Поэтому мы против. Эти откровенные разговоры никуда не ведут, потому что общение можно иметь в совершенно другом плане, а мы жили в этом общении постоянно. Это смущает многих, но я объездил всю Россию и не видел ни одного архиерея, который это поощряет или с этим соглашается. Так что, по-моему, вся Церковь смотрит на это достаточно критически. Экуменизм небезопасен для всех нас, особенно за рубежом.

Наши отношения с инославными всегда были нацелены на сохранение своего лица как православных. Это самое главное. Наша миссия - сохранить своих детей православными. Эта миссия колоссальная, когда живешь в инославном мире. Эту миссию наши родители исполнили полностью. Это великая благодать. Они сохранили свое лицо. В тех случаях, это я видел, когда в семьях лицо это не сохранялось, все терялось. Экуменизм как проповедь Православия там не работает! Она может только заработать в неформальном общении с людьми и в смягчении сердца, на душевном плане, - не на юридическом: на юридическом плане это обречено, а на душевном плане все возможно всегда, по-человечески.


- Владыка, дерзну заметить, что за пределами Москвы большинство православных, живущих в России, даже не знают этого слова - "экуменизм". Поэтому действительно вопрос для Церкви не слишком актуален...


- Да, я знаю...


- А что представляет собой Русская Православная Церковь Заграницей сегодня? Сколько у нее епархий, епископов, духовенства, приходов? В каких странах?


- У меня цифр нет под рукой. У нас немножко меньше стало архиереев, чуть больше десятка теперь. Епархии расположены на всех континентах. В каждой епархии минимум по 30-40 приходов. Есть епархии более мощные, как Восточно-Американская епархия. Там очень много приходов, в Северной Америке. В Южной Америке тоже епархия, но там очень мало приходов осталось теперь. В Канаде - порядочно. В Западной Европе у нас 25 приходов распределены по всем странам. В Германии тоже около 30 и даже больше приходов. Священнослужителей недостаток, как всегда было.


- "Жатвы много, делателей мало..."


- Да, но, слава Богу, окормляются все наши храмы. Господь помогает. И у нас, например, в Западной Европе, смены, рукоположения бывают. Надо сказать, что за последние десятилетия меньше. И это проблема. У нас некоторым батюшкам по 80 лет. Один батюшка 60 лет уже священником в Берне. Приходы живут своей традицией. Надо сказать, что когда выехали за границу русские люди, они совершенно не знали, что это будет, никто себе не представлял. И митрополит Антоний Храповицкий, старший из архиереев, так мыслил: "Выезжая за границу, пускай наши люди идут окормляться у поместных Церквей". Если в Болгарии, то в Болгарской Церкви, если в Сербии - в Сербской Церкви. А в Париже, во Франции, там только были посольские храмы, их было очень мало. И когда нахлынуло такое громадное количество людей, стало очень трудно. Первая Пасха в 1922 году или в 1920-м, в Александро-Невском соборе была чем-то невообразимым. Храмов в Париже не было, и вообразите: 500 тысяч русских пришли на Пасху. Они заняли весь квартал, всю улицу. Свечей не было на всех, но все-таки горели до горизонта. Люди стояли со свечами и пели "Христос Воскресе!" Некуда деваться, и архиерей, который там служил, ломал голову, как же будет дальше, что смогут сделать. Даже в Болгарии поместная Церковь сказала: "Нет, что вы, Русская Церковь должна окормлять свой русский народ". Думали, что останутся за границей пару лет. Поняли наши родители, что не вернемся, только когда началась вторая мировая война. Не успели нам устроить приходы.


Мое детство было благополучное, счастливое. Это я только теперь понимаю, как малышом меня готовили к церкви - чтобы была самая хорошая одежда. Каждое воскресенье, регулярно, мы отправлялись в храм, не пропускали ни одной службы. У нас было все чинно, семьей, свечки брали, просфоры... Такого благополучия до войны не было. И эмигранты, когда приходы создавали, не знали, что такое приход, общеприходское собрание. У нас же был приходской устав. Они его ввели в исполнение большим трудом. Была очень сложная приходская жизнь. Это было очень непросто. Когда какой-то богатый мещанин или промышленник зарубежный помогал строить храм, потом требовал быть в нем старостой. А став старостой, говорил батюшке, что "хозяин тут не ты, а я", понимаете? И начинались проблемы. Они пережили много таких трудностей, которые в конце концов были решены после войны.


У нас были приходы по Уставу. Я вырос в этой обстановке, и это великая благодать, потому что была достигнута полнота церковная. Были прекрасные хоры церковные, было много музыкантов. Было много еще священников старого времени, хотя было и много рукоположений офицеров, которые умели себя держать. Конечно, они богословское образование получили под свист пуль. Нравственно они прозрели тогда.


Вот такая была у нас обстановка. Она дала Зарубежную Церковь, которая потом стала развиваться. Мне было 15 лет. В 1960-х годах я думал, что никогда не увижу построенный нами храм. Я был убежден, что Россию никогда не увижу. Пять лет спустя мы начали строить, начали расписывать и освящать храмы один за другим. Это самое поразительное - эти периоды в жизни эмиграции. Все было обречено, но в какое-то время стало вдруг вырастать... Понять трудно, потому что наши люди часто говорят: "Все кончено". Знаете, сил не хватало, но все равно все продолжается. Вот такова специфика жизни за рубежом.


- Владыка, а кто сегодня Ваши прихожане? Понятно, что во времена Вашего детства это были исключительно эмигранты. А сегодня становятся ли коренные жители Вашими прихожанами? Люди, которые сейчас выезжают на постоянное местно жительства за рубеж, приходят ли в Церковь?


- Была первая эмиграция, которая храмы строила. Этот костяк. После войны была вторая волна эмиграции, которая пополнила храмы, люди, которые вошли в эту жизнь. Даже вторая эмиграция создавала приходы в США, в Южной Америке и Австралии...
Третья волна - "инакомыслящие", они даже теперь не эмигранты, они - искатели добра и богатства. Они покинули свою Родину сознательно, приезжая в другую страну, чтобы богатеть. К России уважения у них мало, и к Церкви тоже. Значит, большинство из них мы не видим. Но есть какая-то часть, которая приходит в храм и воцерковляется, становится там верующими. Такова картина.


- А коренное население западных стран?


- Это зависит от страны. Например, если были бы в Китае приходы, они бы развивались с китайцами. Например, самый старший клирик нашей церкви был отец Илья Вень, он только что скончался в 108 лет. Он ровесник владыки Иоанна Шанхайского, чистокровный китаец, и все его дети были священнослужители. Это в зависимости от культур. От язычества гораздо проще людям становиться православными, а от католичества и протестантства - уже не так просто. Например, во Франции культурные слои интеллигенции Православием интересуются, они даже иногда ходят в храмы, но православными становятся не так быстро. У нас в Швейцарии хор пел швейцарский некрещеный одно время. Это было в 60-х годах. Все эти люди приняли Крещение, но прошло10-15 лет... Надеяться, что местное население по мере закрытия католических храмов будет переходить в Православие, не приходится.


- А почему?


- Дехристианизация - это дехристианизация... Люди уходят от католицизма, но они уходят от христианства вообще. Среди них есть те, которые становятся православными. Но я бы не сказал, что это массовое явление. У нас в Америке около 30-40 приходов, где служат чистокровные американцы, которые приняли Православие и служат на английском. Потом некоторые их них переходят на церковно-славянский. Это не просто. В России понятно: человек русский, пошел в храм, вышел на улицу, там - русские. Когда я первый раз приехал в Россию, то, что на улице говорят по-русски, для меня был радостью неописуемой. Это трудно понять русскому человеку, который в России живет; это радость большая.


Когда мы за границей выходили из храма на улицу, мы выходили в абсолютно чужой мир. И не с кем поделиться. Когда я был в Канаде, недалеко от нашего подворья был греческий квартал. Когда я выходил на улицу в пасхальное время, часто можно было наблюдать такую картину: идет гречанка или две со своими детьми. Я иду по противоположному тротуару. Машины едут. Вдруг дети заметили, что идет батюшка. Кричат: "Папули, папули, Христос Анести, Христос Анести!" Перебегают улицу, матери ничего не говорят. "Христос Анести!"


Надо было всегда иметь готовыми карманы, полные конфеток, чтобы их встретить или похристосоваться. Понимаете, это совершенно другая обстановка, когда ты находишься в стране, где можно похристосоваться на улице. Обыкновенно на Пасху ты христосовался в храме со своей средой, а когда вышел на улицу, поехал в метро, уже ни с кем не похристосуешься. То есть полная отчужденность. Это нужно тоже учесть, это специфика нашей зарубежной жизни. К этому мы привыкли. Я вас уверяю: это действительно что-то странное, к которому ты потом привыкаешь, но никогда с этим не смиряешься. Среда вокруг такова, и отношение к ней разрабатывается с отсутствием вражды.


Во Франции люди более душевные, добродушные, потому что отношение к Православию проходит через живую традицию. А когда они хотят действительно войти и понимать, тогда начинают молиться и по-гречески, и по-славянски, и по-русски. Но нельзя сказать, что это массовые явления.


- Владыка, Вам на Западе гораздо раньше, чем нам, живущим в России, пришлось столкнуться с проблемой глобализации, цифровой идентификации граждан. А в России эти процессы, как в Греции и славянских странах, вызвали очень негативную реакцию. Люди были готовы, собственно, и сейчас это делают, уходить в леса, только не вступать в эту систему цифровой идентификации. Как Русская Православная Церковь Зарубежом смотрит на эти вопросы?


- Более спокойно. Я скажу так: ты можешь общество не принимать в том, что в нем пагубно. Например, сатанизм или тот же коммунизм, который против всякой веры. Но обществу за границей, и это данность, очевидно, что Россия еще не правовая страна в смысле юридическом. А мы жили в правовых странах - там не нарушались правовые истоки, даже во Франции еще в годы Наполеона, а право вырабатывает особое поведение и осмысление вещей у людей, отношение к общественным действиям. В России этого нет пока еще - коммунизм уничтожил правовое сознание людей, и от этого они страдают. В царское время было другое общество совершенно. Там были сословия. Нельзя говорить, что такое-то общество хорошее, такое-то плохое - не в этом дело, а в традиции управления и традиции жизни общества. Это квалифицирует отношения людей между собой.


Когда принимаются решения в правовой стране, это делается по какому-то принципу. Например, появились после войны карточки. Я родился русским, мой отец был русский беженец. Он эмигрировал до 1924 года, тогда посольства русские во всем мире выдавали удостоверения личности под двуглавым орлом. Мой отец получил это удостоверение до 1924 года, и был квалифицирован как русский. Потом люди получали документы, что они "непатриды", что у них родины нет. Это сложнее. До сих пор есть люди, которые не приняли подданства. С того момента, как ты принимаешь подданство, у тебя в стране есть регуляция жизни. Появились чековые книги, появились банковские счета, появились нумерации социальной страховки, нумерации удостоверения личности, паспорта с номерами и т.д. Номера повсюду. От этого никуда не уйдешь. Если хочешь получать пенсию, ты должен предъявить какой-то номер, если хочешь кому-то позвонить, должен набирать какой-то номер. Глобализация номеров.


Я, когда возникают вопросы, людям говорю: "Читайте "Числа" в Библии. Вы увидите, что номера - это не от лукавого. Даже цифры от Бога". Но искушения происходят от неграмотности. Например, различать: платить за хлеб деньгами или принести гуся булочнику, - какая разница? Только гуся булочнику будет сложнее принять как плату. Надо понять все-таки, что например, деньги - это тоже цифры. Можно с этим соглашаться или нет, дело не в этом, мы философией не занимаемся. Но поскольку администрация старалась давать ответы на некоторые вопросы, она прибегала к спискам, к номерам и т.д. Это оказалось неизбежно. Но говорить, что все это от дьявола, по-моему, неправильно. Через цифры в правовых странах искали порядок, а не наоборот. И порядок не обязательно против людей, а в их пользу, скорее. Социальная страховка - все-таки какая-то польза. Поэтому, я думаю, иногда это не совсем правильно понято, особенно в странах, где нет правовых начал. Может, ошибаюсь, но мне так кажется.


- Владыка, а как Вы считаете, идеи христианства и коммунизма близки друг к другу или же диаметрально противоположны? Есть даже такая точка зрения, что первым коммунистом был Христос. Мы, родившиеся, выросшие в России, имеем по этому поводу свои какие-то взгляды, а как это видится из-за рубежа человеку, который никак не был связан с коммунистической идеологией?


- Сказать, что никто не был с этим связан, невозможно, потому что коммунисты были везде. Эта идеология просачивалась по всему миру. Мы знали, что это такое. Для меня коммунист был антихристом. Это враг Христа. Но один раз в поезде, здесь, в России, в 1994 году, кажется, ко мне подошел человек, который стал мне задавать вопросы и сперва спросил, согласен ли я на них отвечать. Мы очень мило беседовали довольно долго. Такая беседа была интересная, меня человек учил, что такое Советский Союз, что в нем было, что я, может быть, не вполне знал. Хотя за рубежом мы много чего слышали и понимали. Но тут мне человек живой говорит о своей жизни.


И тут он меня спросил: "Слушайте, скажите мне, какая разница между хорошим коммунистом и христианином?" Он мне говорит, что хороший коммунист - честный, образцовый, чистый, вежливый, порядочный и т.д. А христианин? Он должен тоже быть вежливым и т.д. Значит, говорит, разницы нет. Мы долго уже беседовали, и казалось, что этот вопрос он больше не может задать. Мне казалось, что об этом уже не могло быть и речи. И вдруг он спросил. Я был до того удивлен, что не мог найти, что сказать. Как будто до сих пор мы не говорили. Я ему говорю: "Так вопрос не в честности, а в причине этой честности. Твое отношение к другому человеку чем характеризуется? "А что?" "Христианин - тот, кто принял Христа в свое сердце", - я ему говорю. Мой собеседник не мог этого понять. Его первая реакция была - отвергать полностью: "Нет, нет, нет". Для него это все было на уровне формальном, схоластическом. А я ему говорю про сердце. И вдруг он испугался. Этот человек меня очень тронул, он себе представлял многое как невежда, но он все-таки много чувствовал. А вера - это чувство, в основном. И у коммуниста может быть это чувство, но он его затушевывает; когда он вежлив, у него другая причина, но он по той же причине может и убить. А христианин - другой. Это антиподы, противоположные. Принять Христа - идти за Христом, принести себя в жертву, а не других. Это себя делать рабом Божиим, а не других...


Я думаю, за границей никогда не смешивались эти понятия в христианской среде. Я никогда этого не слышал там. И по-моему, это не может быть смешано, не может быть никакой примиримости в этом, раз коммунизм объявил свое намериение уничтожить веру, уничтожить чувства. Это утопия, конечно. Но много коммунистов, которые крестили своих детей, это известно всем.


- Владыка, немного о Вас лично. Вы родились в Париже, но при этом происходите из рода донского казака.


- Да.


- Немного об этом расскажите, пожалуйста.


- Мой род древний. Мы составляли в 60-х годах родословную... Было очень много казаков в Париже. В этой среде мы жили, общались. Там были семиреченские, уральские, оренбургские, кубанские, донские казаки. Они все были разные, но одно у них было общее - это понимание своего отношения к России. Это была особенность и образ жизни. Также это были свои определенные правила жизни. Например, начинал служить мужчина в 15 лет. В 18 лет он получал паи и т.д. Это особенность, которая отличалась сильно от остальной России, например, от крестьянства или от дворянства. Но было это малоизвестно.


Я вырос в такой среде, в которой мне об этом постоянно напоминали. И, в конце концов, меня это интересовало, я чувствовал, что этот вопрос для меня должен непременно быть разъясненным в жизни. Отец всю гражданскую войну был в донской армии, потом эвакуировался в Константинополь с Врангелем, под его командованием. Попал в Константинополь, где было больше русских, чем турок, как известно. Некоторое время, пока Мустафа Кемаль всех не прогнал.

Мой отец жил в Турции, в Греции в условиях очень примитивных. Кроме одежды, которая была на нем, в которой он воевал, не было абсолютно ничего. И там не было, понятно, никаких социальных льгот, этого слова вообще не существовало. Поэтому жили кое-как. Но сохранялись своим сознанием.

Потом он жил в Чехии, в Праге до 1928 года. Покинул Чехию в 1929 году, переехал в Париж. Это был центр эмиграции. И там создал семью, в которой я родился во время второй мировой войны. Как правило, мой отец всегда состоял в объединениях. Он очень дорожил этим. И Церковью. Он был всегда старостой, членом приходского совета. Он всегда служил по совести, что тоже характеристика. Он это старался нам передавать. Нас было три брата. Слава Богу, все мы еще здравствуем. Мои братья старше меня. И в этой жизни мы получили домашнее образование. Дома нам, например, в голову не приходило говорить на другом языке, кроме русского. И до конца жизни моего отца он сохранил полностью это - это было для нас живое предание.


Когда мне было пять лет, я был русский православный мальчик. Не священнослужитель меня делал православным, а семья. В ней был образ Христа, это точно. Теперь я это понимаю. Когда я стал исповедоваться первый раз, у святителя Иоанна, он меня спросил: "Ты что пришел?" Он звал, я не хотел, боялся немножко. Зовет: "Ты что пришел?" "Я пришел исповедоваться". "А ты знаешь, что это значит?". "Знаю". "Ну, говори свои грехи. Так ты не знаешь, что такое грех?". "Знаю". "Ну..." Начал перечислять. Я слушался. Он взял под омофор, и Владыка мне объяснял, что такое грех, по-настоящему. Как человек отходит от Христа. Это он мне объяснял. Но основы христианства были усвоены еще до того, как я стал исповедоваться. Значит, совершенно ясно, что человек чувством становится христианином. Потому что он улавливает самое основное, что ему внушается даже без слов. Мне отец никогда не объяснял Литургию, например. Сердцем понимая ее, в ней участвовали. Было такое. Поэтому я думаю, что очень необходима семейная жизнь для воспитания ребенка и сохранения семьи вообще, для передачи Предания. Потому что Предание "не в книгах найдется". В книгах можно укрепить свое сознание. А само Предание - это как в своей жизни ты чувствуешь все. Этому учат тебя мать и отец, в семье ты защищен, тебе никогда никто не вонзит никакое противоположное средство или зло. Это очень важно для человека.


А люди пережили столь много, что сегодня уже отсутствует семейная жизнь во всем мире. Это не специфика России, совсем нет. Даже, я сказал бы, в России чувствуется большое присутствие отношений семейных, привязанности. Это не отсутствует за границей, но все-таки современная жизнь отличается именно тем, что семейной жизни у детей мало. Это очень пагубно, и как раз из-за этого они неверующие. Вера должна возникать тогда, когда открывается сердце, когда оно окружено любовью.


- Владыка, Вы прибыли в Екатеринбург на дни памяти Царской Семьи. В чем, по-Вашему, заключается подвиг Святых Царственных Страстотерпцев и почему Церковь (а Русская Православная Церковь Заграницей это сделала на несколько десятилетий раньше) канонизировала Царскую Семью? В чем их святость?
К сожалению, в России до сих пор у очень многих нецерковных людей этого понимания нет. Расцерковленные люди абсолютно не понимают, за что канонизировали Царскую Семью.


- Есть один подход, что Царская Семья - это царствующий дом. А царствующий дом - это государство. С этой точки зрения начинают толковать. Люди не хотят видеть, что Царь - помазанник. Он первым долгом помазанник, а вторым долгом - правитель. Это отвергают, поэтому недоразумения и возникают. Святость Царской Семьи никогда не вызывала сомнений у первых эмигрантов. Под иконами у нас всегда был образ Царской Семьи - фотография или портреты. Это считалось святым. И люди не считали себя монархистами. Быть монархистом - это быть поборником какого-то строя. А тут было принятие Помазанника как своего вождя. Понятие "верноподданности" исчезло тоже из обихода жизни. А верноподданный - тот, кто понимает, что у него образ Христа на земле может быть через правителя. Это образ, но это не Христос, это не ипостась. И если этого отношения нет, конечно, трудно потом судить. А подвиг Царя был именно в том, что когда вокруг него государство уничтожали, уничтожал не он. Он сохранил целостность своего лица как государь. Он не упразднил монархию, но он был обязан подписать акт, в котором он юридически приводил свою невозможность править страной. Это был акт ответственный, что действительно его просто лишили всякой возможности управлять. Ему отрубили средства связи, средства подчинения и т.д. Он больше не мог править и написал об этом в манифесте. "Тогда передаю вам, тем, кто должен по совести править". То есть он передал нам свою миссию... Это ответственный долг на плечи наши.


И потеряв государя, стало очень тяжело стране. Он сохранил веру. И своим подвигом мученическим он это доказал. Он сказал, когда его увозили, что "мы обречены, но принимаю это от Бога смиренно". Это и есть святость. Что принял смерть от палачей как дар Божий. Потому что эта кровь пролитая освящает мир, который его отверг. Это христианский образ. Образ Христа на кресте. Поэтому отвергать его святость может только тот, кто или не знает, или не чувствует. А люди руководятся книгами, в которых ослепленнные авторы пишут, что трагедии не было. Просто было все его виной, и т.д.


Это самое элементарное проявление софизма. Софизм - это форма лжи... Достоевский говорит, что самая ужасная ложь - это когда в ней доля правды. Понимаете? Тогда она работает, эта ложь. Тогда что происходит? Какая-то видимость, на нее можно ссылаться, но она не соответствует действоительности. Стоит только прочитать письма, которые писали в заточении члены Царской Семьи. Там все видно - как они готовились к подвигу, к мученической кончине. И святость в том, что помазанник, государь для своего народа это совершил. И в этом является его сила. Я думаю, что для России она даст свои плоды.


- Спасибо, Ваше Преосвященство, за беседу.


Беседовал
игумен ДИМИТРИЙ (Байбаков)


http://media.tv-soyuz.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=48&Itemid=37

Док. 544765
Перв. публик.: 18.08.07
Последн. ред.: 10.02.09
Число обращений: 131

  • Михаил (Донсков Симеон Васильевич)

    • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``