Алексей Мельников: `Прииде и вселися...` или Как русской женщине в одиночку восстановить храмНазад
Алексей Мельников: `Прииде и вселися...` или Как русской женщине в одиночку восстановить храм
В Перемышль паломники не ездят. Да и, скорее всего, не ходят. Во всяком случае, нам так показалось. Впрочем, и у нас маршрут вычертился сюда почти случайно. Хотя, быть может, и не совсем... Как и большинство народа мы держали путь в блистательное Шамордино. Как и все готовы были пройти дремавший над Окой поселок мигом. Скажем так - транзитом. Не снижая скорости на козельско-перемышльской разветвлении. Но что-то вдруг заставило повернуть руль машины влево. В сторону от основных паломнических рек. И попетлять по тихим перемышльским закоулкам. Мол, быстро оглядим городок и помчимся дале. В памяти упорно всплывало некогда читанное в одной из исторических книг скупое назидание: "Перемышль - городок пустой... Есть не что иное, как деревня". Если чем и знаменит, раздраженно предупреждал сердитый манускрипт, так разве что "превеликим стадом рогатого скота". Ну, что ж - деревня так деревня...
И точно: домики, как и в большинстве заштатных городков - все сплошь одноэтажные. Исключение (опять же по неискоренимой нашей моде) - дом райадминистрации и фискальные чертоги. Эти на этаж выше рядовой архитектуры. Взобрался Перемышль на самый окский крутояр, что высунулся из земли примерно в 35 верстах от Калуги. И случилось это, по различного рода преданиям, еще в XIV веке. С тех пор там и сидит. На самой вершине - то бишь. А за одно - и в отрезанном от нее глубоким рвом Завершье. Так величают исконные перемышльские места его немногочисленные жители.
Рогатый скот попался нам действительно сразу. Хотя в единственном числе - в виде щипавшей траву возле старой облупившейся церквушки любознательной коровы. Вела она себя весьма по-хозяйски, т.е. явно совмещала свои молочные хлопоты с административными, вполглаза приглядывая за территорией при храме. "Церковь Сошествия Святого Духа" - прочитали мы на прикрепленной у входа аккуратной вывеске. И некоторое время колебались: можно ли войти? Вокруг - ни души, старенькая, иссеченная временем и, видимо, длительной разрухой церковь, тут же и сарай, и корова, и какие-то доски. Изрядно покосившаяся дверь. Замка нет.
- Открыто, открыто, проходите, - вышла из ближайшего сарайчика сухонькая седая женщина в белом платке и наскоро накинутом на маленькие плечи старом военного покроя дождевике. - Зайдите, посмотрите наш храм. Можете и свечку поставить и записочку написать...
Женщина толкнула входную дверь и зашагала по усыпанному битым кирпичем и штукатуркой горбатому земляному полу. Еще одна дверь - и мы под старинным кирпичными сводами, тщательно укрывающими от мирских глаз чрезвычайную церковную нужду. Но, видимо все-таки - не нищенство. А именно нужду материальную, слагаемую из веры чистой и непресекаемой и ни в какую не в ступающей с ней в дружеский контакт - наживе. На наскоро сколоченных столах - иконы и куличики пасхальные. Последние нежданная знакомая пытается щедро передарить нам. Мол, радость-то какая - Христос воскрес. Ни батюшки, ни кого-либо из священнослужителей вокруг не видно.
- Был батюшка, да съехал, - вздыхает о какой-то своей давней боли пожилая женщина, - теперь мы вот с сыном моим Илюшкой тут одни. А то и Илюшка уходил - его батюшка обидел... У кого что болит, тот о том и говорит. А давайте лучше песню петь...
Потрескавшиеся своды Сошественской церкви оглашает 6-ой Пасхальный Тропарь, с коим наша добрая спутница самозабвенно обходит бедно убранные образа святых угодников.
- Ой, а я так люблю петь. Я за 20 лет вся ушла в молитву. Мужу простила только после смерти его пьянство. Хотела иметь 12 детей. Первый у меня умер - Андрюша, а Илюшка стало быть несет весь грех на себе. Поэтому очень плохо...
Людмила Михайловна (так отрекомендовалась наш добровольный гид) подробно рассказала о том, как вот уже 15 лет она вдвоем со своим сыном тащит на себе этот крест - восстановления церкви Сошествия Святого духа в Перемышле. Бывало добрые люди помогали ей этот крест тащить, бывало - власть. Но чаще приходилось оставаться в одиночестве, надеясь лишь на себя, единственного сына, копеечную пенсию и маленький туесок, с которым в лихие 90-ые Людмила Михайловна обошла не один десяток подмосковных электричек. Так постепенно наскребались суммы на кирпич - заделывать дыры в церковных стенах, на кровельное железо - восстанавливать провалившуюся крышу и даже на большой обитый медью деревянный крест.
- Я бывало вхожу в храм и думаю: как же мы это все осилили? Самой не верится. Тот же крест на самый верх затащили. А вот за два часа и поставили. Дубовый, стянутый медью. Конечно, не позолоченный, как раньше, но уж как Бог дал...
Захаживал в столь мучительно возрождающуюся обитель и местный голова. Целых 12 лет, говорят, захаживал. Даже окрестился здесь. А потом перестал захаживать - взяли голову на повышение в область.
- Теперь наш район полностью прогорел, - продолжает грустную быль наша собеседница. - Банкротство кругом. Все продано, частная лавочка. Ну, совсем ничего. Пенсия моя - 4300 рублей. Это же - мизер. А лампадное масло нужно? Нужно. А книги нужны? Нужны. Я их просто людям приношу. Недавно в баню купила три книги и икону. А то телевизор день и ночь смотрят эти банщики, которые баню нашу районную топят. Принесла и сказала: ребята, хоть Богу помолитесь. С тех пор больше и не была. Ну, точно стоит телевизор. Телевизор, а над ним - икона... А вы в Калуге живете и работаете?
- Да, в городе.
- А вот отец Наум говорит, что нужно бросать город и находить свои корни в деревне и жить в деревне. Чтобы недалеко был храм, чтоб дом был деревянный с русской печкой, чтобы огород был. Это очень полезный образ жизни. Не думаете перебираться? У вас нет в деревне никого?
- Пока не думаем. Некуда.
- А вот тут рядом девочка из Москвы приехала. Она все бросила. В Бога верует, Богу молится, и детей с мужем рожает. Это чудо - хорошенькая такая, молодая. Вот здесь, недалеко в Варваренках и живет. А я и не хочу этот город. Не хо-чу... И Илюшка мой не хочет. В городе эти каиновы потомки живут. А деревня... Слышите, какая основа? Деревня, дерево - жизнь. Надо обязательно жить в деревне. А в городе - это же сущие узники...
"Пять алтарей у нас, - ведет экскурсией по Сошественской церкви Людмила Михайловна. - Удивительный храм. Это значит, пять ангелов тут. На горнем месте стоит ангел и плачет. Вот они и вымаливают. И вымалют, обязательно вымалюют наш храм. И это хорошо, что вот так. А я иногда подойду и думаю: ну, что же я ничего не могу сделать? А я и в правду ничего не могу. Вот сейчас мне нужно молоко нести. Через час - опять корову доить. Я ее четыре раза в день дою. Потом молебен читать. И так без конца. У меня каждая минуточка занята. И слава Богу..."
Изнутри храм неоштукатурен. Со стен глядит намоленный за три столетия багровый глиняный кирпич. "А мне даже не хочется его штукатурить, - глядя под потолок, признается женщина. - Потому что так вся история видна. Древние храмы - они ведь никогда не штукатурились. А если сделать евроремонт снаружи и изнутри - он тут же пойдет сыпаться. А так церковь дышит. Все у нас капитально. Белокаменные карнизы. Все ввинчено, вварено. Так что нормально. Кладку в 97-ом году сделали - стоит, слава Богу".
Вновь выходим на улицу. Навстречу - старая знакомая. Людмила Михайловна ласково трогает мягкую коровью морду.
- Коровка у меня хорошая, ее не надо пасти - она сама ходит. Я только молюсь - и она тут как тут. Правда, угоняли ее раз. Три дня не было. Наверное морду завязывали тряпкой - ну, чтоб не мычала. Так она еще три дня потом не ела. Не могла. Когда батюшка пришел и сказал, что корова не нужна, святыня, мол, тут, а не скотный двор - то она перестала доиться. Так я взяла палку и со злости ее побила. И она еще целых десять дней не доилась. Вымя было как кадушка. Молоко на землю бежит, а она упрямится. Обиделась... А вообще-то зовут ее Ночка. Сын, когда привез, сказал: "Это - Ночка". Я думаю: Ночка - темнота какая-то, она и так темная... Вот я ее и прозвала Дочка. Когда доить сажусь, то так и зову ее - Доня, Донюшка...
Говорит, что за 20 лет огонь, и воду и медные трубы повидать пришлось. Настрадалась досыта. В прошлой жизни учителем была. Даже директорствовала какое-то время. Потом в Оптиной подвизалась. Где собственно и "родилась". Хорошо помнит тот давний Пасхальный день, когда нож антихриста прервал жизнь трех оптинских насельников: иеромонаха Василия и иноков Трофима и Ферапонта. Поэтому убийству полтора десятка лет назад гудела вся православная Россия.
- Я в тот день тут же рядом и находилась, - вспоминает час трагедии Людмила Михайловна. - Подметала пол. Услышала крик. Мне сначала показалось, что девичий, а потом какое-то мыкание раздалось. Подумала: что они там делают? Мне бы выйти, а я и не вышла. Потом опять крик, тоже женский. Девчонки, оказывается, кричали. Они все видели. Ужас! А потом третий крик: "Монаха убили!" Я стрелой на улицу: "Где?" "На колокольне". А они в это время звонили - и звон оборвался. Я подбежала к ним, начала крестить. Бесполезно. А потом сказали: отца Василия убили. Я побежала дальше. "Где?" "У входа в скит". Я - туда, а он еще живой. Крестила я, крестила отца Василия... По-моему возили его еще в больницу. А вскоре - три панихиды, одна за другой. И стою я бедная и рыдаю, и никак слез своих сдержать не могу. А отец Антоний подходит ко мне и говорит: "Не плачь. Воля Божья. Выстрадали". Ведь у отца Василия я была на исповеди перед его смертью, накануне, как раз под Пасху. Он был такой взволнованный. Начинаю говорить ему свои грехи, а он нетерпеливо: "Ну, дальше". А ведь хороший такой был, а тут прям не узнать. Я опять исповедоваться. А он - свое: "Ну, дальше". Видно, что очень волновался. Не знаю, может, чувствовал что... Когда я пришла в Оптину с ним первым и познакомилась. Игорь его звали Росляков. Надо было где-то притулиться, вот мне и сказали: "Подойди к коменданту". А это Игорь и был...
Мы начинаем прощаться и благодарим Людмилу Михайловну за теплый прием и вкусные пироги. Та норовит налить нам еще и банку парного молока от своей Донюшки. Нам неудобно.
- Спасибо, не надо. Здоровья вам.
- А вам Святого Духа, - благословляет напоследок нас добровольная смотрительница Сошественского храма. - Приезжайте еще. Адрес теперь знаете.
Уже садясь в машину, прочитали на соседней стене вывеску - площадь Свободы. И точно - Освобождения, бросая прощальный взгляд на одухотворенные глубокой верой перемышльские места, подумали мы разом.
