В девяностые годы двадцатого века, когда в России началась перестройка,
и люди смогли путешествовать по всему миру, отечественный историк Леонид Молоков оказался в Аргентине. И записки Казанцевой (Кекишевой в девичестве) каким-то образом попали в его руки. Кажется, их копию передала ему ее дочь, и он опубликовал этот неравномерный, пестрый текст в отечественном историческом альманахе. Похоже, что у Марии была замечательная память и некоторый, хоть и необработанный, литературный дар.
В те же годы были на короткое время частично приоткрыты архивы НКВД - КГБ, и тот же Молоков нашел и опубликовал письма, которые Аркадий Сергеевич Дитмар писал в камере Лубянской тюрьмы. На первом же допросе он отдал следователю письмо, торопливо написанное карандашом. Оно было адресовано жене в Париж.
Из первого письма. "Дорогая Верочка, крепко тебя целую, не могу написать, где я, но после довольно продолжительного путешествия, закончившегося сегодня утром, хочу написать, что я жив и здоров и физически чувствую себя хорошо. Обращаются со мной очень хорошо, кормят отлично, проездом видел знакомые места. Как и что со мной случилось, что я так неожиданно для самого себя уехал, даже не предупредив тебя о более или менее возможном продолжительном отсутствии, Бог даст, когда-нибудь расскажу. Пока же прошу тебя, насколько возможно, взять себя в руки, успокоиться, и будем жить надеждой, что наша разлука когда-нибудь кончится. О себе, конечно, писать ничего не могу. Скажу только, что вышел я из Управления около полудня без пальто, так как было тепло, и я предполагал через час-полтора вернуться
Верочка, будь добра, попроси генерала Абрамова заняться делом Лабзина.
Я обещал для его внука доплачивать ежемесячно из стипендиальных денег по сто пятьдесят франков к тем тремстам пятидесяти, которые он сам способен оплатить. То же самое касается сына госпожи Родионовой, ротмистра Андерсена, и капитана Шпилевского, отца двух кадет. Затем я еще кому-то обещал франков 200 в месяц, кажется поручику Северцеву - запись должна быть в коричнево-красной тетради в рубрике "Стипендиальные деньги"
Из второго письма. "Его высокопреосвященству, Владыке Сергию, Митрополиту Московскому. Ваше Высокопреосвященство, с разрешения Народного комиссара внутренних дел обращаюсь к Вам с нижеследующей просьбой. Будучи длительно изолирован от внешнего мира, я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви. Условия, при которых я покинул свой дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелие, чтение которого, особенно в настоящие дни, было бы для меня большим утешением. Поэтому примите милостиво мою покорную просьбу и подарите мне Евангелие на русском языке. Был бы глубоко благодарен, если бы Вы нашли возможность подарить мне также "Историю церкви", хотя бы один из учебников, которыми пользуются воспитанники Семинарий или духовной Академии. Все мое время я посвящаю чтению книг, получаемых из местной библиотеки, но был бы счастлив, если бы мог часть времени из немногих оставшихся мне лет (мне 71-й год) посвятить возобновлению и расширению моих познаний Библии и Житий Святых. Эти две книги я решаюсь просить у Вас, высокочтимый Владыко, во временное пользование на два-три месяца, а по прочтении обязуюсь их Вам возвратить. Препоручаю себя святым молитвам Вашим"
Из третьего письма. "В собственные руки Народному Комиссару внутренних дел и государственной безопасности Союза ССР. На этих днях минуло десять месяцев, как я был схвачен злоумышленниками в Париже, где я проживал как политический эмигрант по французскому документу и под покровительством французских законов и попечением Нансеновского офиса при Лиге Наций, членом коей состоит СССР. Я ни одного дня не был гражданином СССР, и никогда нога моя не ступала на территорию СССР. Для моей семьи я исчез внезапно и бесследно 21 сентября прошлого года. Моя семья состоит из жены 59 лет и трех детей 34 - 41 года.
До сих пор я ничего не знаю о своей семье и семья моя, видимо, ничего не знает обо мне. Я вполне понимаю, что усердие не по разуму Ваших агентов, решившихся похитить меня с нарушением всех международных законов и поставивших Вас и все Советское правительство перед свершившимся фактом, поставило Вас и все Правительство в затруднительное положение и в необходимость впредь до нахождения приличного выхода из сложившейся обстановки, скрывать мое нахождение в СССР, но все же я не могу не обратиться к Вашему чувству человечности - за что Вы заставляете так жестоко страдать совершенно невинных людей - моя жена и дети никогда никакого участия
в политике не принимали. Особенно же меня беспокоит состояние здоровья моей жены. Меня берет ужас от неизвестности, как отразилось на ней мое исчезновение. Сорок один год мы прожили вместе!
Никогда, ни в какие эпохи самой жестокой реакции ни Радищев, ни Герцен, ни Ленин, с историей которых я познакомился по их сочинениям, изданным Институтом Ленина и Академией, не бывали лишены сношений со своими родными. Неужели же Советская власть, обещавшая установить режим свободы и неприкосновенности личности с воспрещением сажать кого-либо в тюрьму без суда, хочет сделать из меня средневекового Шильонского узника или второе издание Железной маски времен Людовика 14 - и все это только ради сохранения моего инкогнито?
Десять месяцев я живу под гнетом мысли, что я, может быть, стал невольным убийцей своей жены. И все это вследствие доверчивости к гнусному предателю"
Из четвертого письма. "Дорогая Верочка, зиму я перенес хорошо. Мне дали отличное новое пальто, новую фуфайку, кальсоны и шерстяные носки. Так что в этом отношении можешь не беспокоиться. Я надеюсь, что все же смогу дать адрес, по которому ты сообщишь мне о здоровье своем, детей и внуков. Крепко тебя, мою дорогую, целую. Будущее в руке Божьей. Может быть, когда-нибудь и увидимся еще"
Но они никогда не увиделись. Ни одного письма ни Вера Ивановна, ни Владыка Сергий не получили. Письма осели в архивах НКВД-КГБ. А самого Аркадия Сергеевича Дитмара без суда и следствия незадолго до начала Второй мировой войны большевики расстреляли. Певицу Кривицкую французский суд осудил на двадцать лет заключения за соучастие в похищении генерала Дитмара. Она умерла в тюрьме в 1941 году. Борис Ганецкий вернулся в Москву, немедленно получил орден Красного Знамени, а через месяц его казнили как врага народа. Андрей - "водопроводчик" убежал в Америку, где выпустил книгу "НКВД за работой". В 1951 году он был убит советскими агентами. Судьба Шестакова до сих пор неизвестна...
Мария Казанцева прожила долго, более девяноста лет. Некоторое время про ее записки, которые она писала в семидесятых годах ХХ века и бросила, не окончив, никто ничего не знал. Да и как было узнать во времена "железного занавеса", ведь последние сорок пять - пятьдесят лет она жила на другом конце света, в Аргентине.
Теперь, читая их, можно представить себе нечто вроде глянцевой журнальной картинки. Высохшая, ставшая смуглой под жарким солнцем старуха с легкими белыми волосами сидит в голубых сумерках на берегу бесконечного океана и смотрит выцветшими глазами вдаль, туда, где, как ей кажется, должны находиться далекая Европа, далекая Россия, туда, где осталось все то, чем она когда-то жила. Именно - жила, а здесь, что ж, здесь она только доживает. Доживание получилось долгим, но она об этом не просила, так получилось,
и что с того, все в руке Божьей
www.zvezdaspb.ru
Док. 539967
Опублик.: 20.01.09
Число обращений: 345
Дмитрий Долинин: Лейтенант Жорж
|
