Воскресенье, 0.50. "Текила" действует - Ганецкий напивается удивительно быстро. Неуверенно встает с очередным тостом:
- А теперь, товарищи, давайте выпьем за того, кого без кого бы без этого бы не было бы театра и никаких прекрасных дам. За нашего вдохновителя, вождя и учителя нашего патриарха! За товарища Сталина! Ура! - Он залпом выпивает, опускается на стул и грозит пальцем Ляле. - А ты думала - за Карла Маркса? Ха-ха! Я знаю, за кого пить Наливай, Лялечка! Будем пить и веселиться, пока нас всех не взяли на цугундер!
- Ганецкий, вы плохо себя ведете, - говорит Ляля. - Какие-то слова!
- Друг мой, Шнейдерман, научил Цугундер это вот, - и пальцами изображает тюремную решетку.
- Нет, вы себя ведете чудовищно! У меня сегодня была премьера, вы забыли? А вы про всякие ужасы! - говорит Ляля, встает и заводит патефон, фокстрот. "С утра побрился, и галстук новый с горошком синим я надел, купил три астры" Ганецкий только взмахивает рукой и опять наливает себе "текилы".
- Извините. Я исправлюсь.
И его тосты, мешаясь с дребезгом патефона, следуют один за другим: за все театры мира, за отца и мать, за товарища наркома. А слова делаются все размазаннее
Воскресенье, 2.33.
- Вы напились, Ганецкий, как зюзя, - говорит Ляля. - Принести вам крюшону? Ты почему, Маша, не принесла крюшон?
- Ах, я позабыла!
Ляля встает сама и, проходя за спиной Ганецкого, легонько задевает его затылок локтем. Ганецкий ловит ее руку и целует. Поднимает к ней лицо.
- Еще! Ударь меня! Стукни!
- Ты опять сходишь с ума, Борис!
- Умоляю!
Ляля обозначает пощечину.
- Сильнее!
Ляля бьет сильнее.
- Еще!
Перегибаюсь через стол и крепко бью его в челюсть. Ганецкий взвывает:
- Ух ты! Рука! Еще хочу! Еще! Вот это рука! Только не здесь! На койку! На койку! Хочу на койку!
Он пытается встать, но ноги не слушаются. Подхватываем его с двух сторон, ведем в спальню и укладываем на кровать.
Тащим с него штаны. Однако гимнастерка и портупея с пистолетом все еще на нем. Ляля пытается расстегнуть портупею.
- Нет! Нельзя! Оружие при мне! - сопротивляется Ганецкий. - Оружие - никому! Сами раздевайтесь! Раздевайтесь, сучки!
Переглядываемся. Снимаем платья.
- Ноги сюда! Ставьте ноги!
Ставим по ноге ему на живот. Он лезет руками нам под комбинации.
- Ух ты! Горячо!
- Он так всегда? - спрашиваю, Ляля кивает.
- А почему сухо? Вы меня не хотите?
- Спокойно! Мы еще не завелись, милый, - говорю я. - Нужно еще выпить. Хочешь выпить?
- Хочу! - и пытается встать.
- Лежи, лежи, маленький, - говорю я. - Ляля принесет.
Ляля выскакивает.
- Ударить?
Ганецкий кивает. Бью от души. Ганецкий взвывает. Появляется Ляля:
- Выпей, милый.
Подносит ему полный стакан "текилы". Ганецкий пьет, глядя на нас собачьими глазами.
- Секите! Секите!
Осторожно расстегиваю портупею. Теперь он не сопротивляется. Отцепляю револьвер и кладу на тумбочку. Ганецкий поворачивается на живот. Хлещу его ремнем портупеи, а Ляля ремнем от гимнастерки. Ганецкий стонет от наслаждения. Постепенно его стоны стихают.
- Спит.
Переворачиваем его на спину. Прикрываем одеялом. Привязываю его руки к спинке кровати. Потом ноги.
- Часок поспит. Потом заговорит. И скажет все, что мне надо.
Воскресенье, 3.30. Пьем кофе на кухне. Вынимаю револьвер Ганецкого из кобуры. Это именной вальтер с гравированной табличкой.
- Вот не думала, что этот тип так легко расстанется с оружием. У тебя икона есть?
- У Мотьки, кажется, была
Идем в Мотину каморку. Икона там в правом углу, как полагается.
- Помолимся. Разучилась? Повторяй за мной, - бормочу "Отче наш". Кажется, тогда я молилась искренне. И даже сказала: - Прости меня, Господи Ибо ведаю, что творю. Или не прощай. Прости.
- Что что ты собираешься дальше делать? - робко спрашивает Ляля. Кажется, актерский азарт ее оставил.
- Я должна выбить из него то, что мне нужно. Что известно только ему.
- А потом? - помедлив, спрашивает Ляля.
- Пробираться обратно. Эти сведения нужны там.
- Ты его убьешь?
- По обстоятельствам.
- А меня?
- Сдурела?
- Что со мной будет? Куда мне деваться? Во что ты меня втравила?! - Она падает на Мотину койку и рыдает. Сажусь с ней рядом, глажу по голове.
- А мне показалось, что ты свою роль играла с увлечением, - соблазняю одну из малых сих. - Тебе нравилось быть комиссаром... Хоть и красным Ну, ну, перестань. Ты пойдешь со мной?
- Как это? Как это с тобой?! - Она резко садится. - Все бросить? Квартиру? Я ее всего два года как получила. Бросить театр? И кто я тогда?
- Хорошо. Оставайся. Этот сатир тебя растерзает... Расстреляют тебя, понимаешь? Здесь тебе не жить! Твоя уютненькая норка народной артистки исчезла, понимаешь! Взорвана! Нет ее. Уже! Нет! Ничего этого уже нет! Только это! - ору и стучу по дулу револьвера. Ляля цепенеет, потом опять с рыданиями валится на койку.
- Зачем тебя черт ко мне принес, а, скажи?.. Всю жизнь переломала... Нет, ты скажи, скажи, зачем?.. Зачем?.. За что, Господи?! За что?! За что?!
И впрямь, за что? - думаю.
- Не реви.
- Какая я идиотка!.. Надо было сразу донести на тебя! Тебя взяли бы, и все осталось бы как прежде Ты заранее знала, что придешь ко мне?
- Нет. Честное слово. Увидела афишу с твоим лицом. Узнала адрес. Все явки оказались проваленными. Оставалась только ты.
- За что мне это?!
Со злости на все - на себя, на нее, на судьбу - обращаюсь в жестокого инквизитора:
- Спроси "за что?" у Господа... Я - случайность или его орудие... Вспоминай свои грехи. Если нет у тебя настоящих грехов, значит, тебе послано испытание... Значит, ты слишком хороша для этой уютной сучьей жизни. Как оно на самом деле, мне не ведомо Так ты остаешься? Или ты со мной?
- Допустим... - Она постепенно перестает всхлипывать. Садится. Вытирает глаза. - С тобой. Как?
- Утром сюда приедет Трубников. Он сегодня летит в Ленинград. Мы с ним.
- Он он - тоже?
- Паша ничего не знает.
- И как же? - Ляля широко раскрывает глаза.
- До Питера мы долетим.
- А после?
- Посмотрим. Бог не выдаст, свинья не съест.
- Ну ты ну ты авантюристка. - Ляля по-мальчишески подтирает пальцем под носом.
Воскресенье, 5.00. Светает. Ганецкий спит. Перетягиваю жгутом его руку. Внутривенный укол - кофеин. Не просыпаясь, он только крутит головой и морщится во сне. Второй укол, в другую руку. Он открывает глаза. Пытается пошевелиться - не получается. Все плывет, качается, туманится, кто-то в гимнастерке сидит на кровати у него в ногах. Кто-то знакомый. С револьвером. А да, эта самая шлюха, училка А где же Лялька? Вот же, вот она, позади училки. Сидит за столиком. В руке - карандаш. Писать собралась?
- Проснулся? Молодец! - начинаю внушение. - Тебе очень хочется говорить. Рассказывай все, признавайся во всем, что сделал. Очень хочется говорить. Начинай. Начинай! Куда дел половину агентурных денег? Сколько тебе выделяли в год? Ольга Андреевна, пишите! Говори!
- Ты пистолетик-то положи, не игрушка, - Ганецкий недоуменно моргает, - выстрелит мозгов не соберешь. Один так баловался игрался Цыфирин Васька бабахнул в Мелитополе ого, чего было
- Говори, говори! Цыфирин, ну?
- Похоронили вы жертвою пали и все такое мы там отступали, заночевали в хате Любка там была, чернявая, вот жарилась - сказка Эта самая, Жаклин, взял на Пигаль гостиница - говно, сортир на лестнице ничего, пришлось терпеть генералишку-то вывезли, а он Богу душу
- Отвечай на вопросы! Тебе очень хочется говорить! Ты не можешь остановиться, говори, говори, говори, только не неси чушь, отвечай на вопросы. Назови своих агентов во Франции! Говори, говори, говори!
- У меня там куча А устрицы!
- К чертям устрицы! Про СРВ! Говори про СРВ!
- Весь СРВ - мой Ты кто такая?.. Откуда револьвер? Это мой вальтер! Отдай! Моя гимнастерка!
- Ты ошибаешься. Это все мое. Ты что - ничего не понял? Здесь явочная квартира отдела собственной безопасности НКВД СССР. Отвечай - кто на тебя работает во Франции? Кто украл доллары?
