Григорий Голосов: `Принципиальные соображения не зависят от того, есть ли у тебя надежда`Назад
Григорий Голосов: `Принципиальные соображения не зависят от того, есть ли у тебя надежда`
Вопреки нашим надеждам, тучи над одним из ведущих российских вузов в сфере социальных и гуманитарных наук, Европейским университетом в Санкт-Петербурге, продолжают сгущаться. 18 февраля Дзержинский федеральный суд Санкт-Петербурга отказал в ходатайстве об отмене постановления о приостановлении деятельности вуза, вынесенном 7 февраля по иску пожарной инспекции.
Как мы и писали, происходящее упорно связывают с внешними по отношению к пожарной безопасности факторами - лакомым куском недвижимости, на который легко найти более богатых претендентов, и проектом Межрегиональной электоральной сети поддержки (МЭСП), вызвавшим раздражение у некоторых представителей российской власти. На пресс-конференции 19 февраля ректор ЕУСПб Николай Вахтин высказал предположение, что происходящее может являться своего рода провокацией, направленной на обострение обстановки в Петербурге перед предстоящими выборами и дискредитацию будущего президента России.
О том, что собой представляет проект МЭСП, как развивалась коллизия вокруг него, а также о смысле происходящего с Европейским университетом мы побеседовали с руководителем проекта, доктором политических наук, профессором ЕУСПб Григорием Голосовым. Интервью взяла Татьяна Косинова
Как задумывался проект "Межрегиональная электоральная сеть поддержки"? С чего он начинался? Как возникла идея?
Проект, получивший название МЭСП (в сокращенном английском варианте - IRENA), задумывался в начале 2006 года. Уже тогда проявились первые признаки деградации российской электоральной политики. Во всяком случае, многие ухудшения избирательного законодательства, создавшие правовые условия для такой деградации, уже были введены в действие, да и признаки политического монополизма были налицо. Это поставило меня как исследователя перед довольно серьезной проблемой. Моя профессиональная деятельность была преимущественно связана с изучением выборов и политических партий. Но в какой-то момент оказалось, что коллеги перестают воспринимать российские выборы всерьез. Сейчас иначе как "формальными" или "номинальными" российские выборы за рубежом и не называют. Но началось тогда. У меня возникла мысль о том, что можно путем общественной деятельности повлиять на ситуацию, не допустить, по крайней мере, ее дальнейшего ухудшения. Так что первым стимулом послужила комбинация профессиональных и гражданских соображений. К этому добавил бы - и патриотических тоже. Ведь было ясно, что дискредитация выборов наносит колоссальный репутационный ущерб России, создает ей весьма популярный ныне на Западе имидж страны, управляемой сугубо авторитарными методами, населенной людьми с рабской психологией, готовыми променять свободу на жалкие крохи со стола правящей бюрократии и крупного бизнеса.
В России к тому времени сложилась хоть и не очень зрелая, но все-таки реальная политическая наука, некоторый уровень академической экспертизы по поводу выборов. Мне казалось, что путем добросовестного информирования общества об избирательном законодательстве и избирательной практике, путем предоставления в распоряжение общества взвешенных, основанных на научном анализе, экспертных суждений, более адекватных, чем предлагаемые в большинстве СМИ, можно создать благоприятный климат для сохранения свободных выборов. Такую поддержку академическое сообщество могло оказать не только обществу в целом, но и группам и организациям, непосредственно включенным в избирательный процесс, то есть, прежде всего, политическим партиям и избирательным комиссиям. В это время был объявлен конкурс Еврокомиссии по программе, которая называется "Европейский инструмент в поддержку демократии и прав человека". Эта программа направлена на то, чтобы способствовать демократическому развитию и защите прав человека, в том числе избирательных, путем поощрения общественной деятельности. В конкурсе, который проводился во всемирном масштабе, могли участвовать образовательные учреждения. Мы подготовили заявку. После весьма тщательного рассмотрения она была одобрена Европейской комиссией, и мы получили финансирование на начало работ по проекту.
Ваши партнеры в Челябинском институте Уральской академии государственной службы отказались от участия в проекте? Что произошло?
Да, первоначально в проекте МЭСП была партнерская организация - Челябинский институт Уральской академии государственной службы. Должен сказать, что это были хорошие партнеры, и я сожалел об их уходе. А ушли они после того, как в конце июня прошлого года в Госдуме с критикой проекта выступил депутат Гаджимет Сафаралиев. Челябинский институт сразу же заявил о своем выходе из проекта, объясняя это тем, что таково было распоряжение, полученное ими от головной организации в Екатеринбурге.
А чего испугался депутат Сафаралиев?
Если обратиться к тому, что говорил Сафаралиев, выступая в Государственной Думе и в некоторых СМИ, то его насторожила возможность вмешательства Европейского Союза, который он назвал квази-государством, во внутренние дела России. Но при этом обеспокоенность Сафаралиева вылилась не в требование немедленно закрыть проект, а в протокольное поручение, которое было адресовано Государственной Думой двум ведомствам: прокуратуре и органам по управлению высшим образованием (в данном случае это был петербургский Комитет по науке и высшей школе). Им поручалось проверить соответствие деятельности в рамках проекта образовательным лицензиям Европейского университета.
То есть у него была претензия к университету в целом, а не к какой-то части проекта, к тематике?
Дело в том, что сформулировать претензии к МЭСП было очень трудно. С самого начала мы полностью действовали в российском правовом поле. Но и к университету сформулировать претензии, связанные непосредственно с проектом, оказалось невозможно. Прокуратура, насколько мне известно, не сделала вообще никаких замечаний. Что касается Комитета по науке и высшей школе, то ректору было указано на то, что Европейский университет не имеет лицензии на ведение образовательной деятельности, предусмотренной в рамках проекта. Администрация ЕУСП приняла эти претензии и отказалась от ведения образовательной деятельности по проекту. Меня как руководителя проекта поставили в известность о принятом решении, и с тех пор мы сделали акцент на оказании поддержки тем субъектам, которые участвуют в избирательном процессе, то есть избирательным комиссиям и политическим партиям, путем проведения краткосрочных мероприятий экспертного и консультационного характера.
Что удалось сделать за время существования проекта?
Удалось сделать достаточно многое. Проект включал в себя две составляющие. Одна -сугубо просветительская - работа с обществом в целом в целях улучшения его информированности о выборах. И вторая, более практически ориентированная - взаимодействие с участниками избирательного процесса. Действуя на первом направлении, мы опубликовали в Интернете базу данных о российских выборах, "Российская электоральная статистика". Я считаю, что на данный момент это лучший источник информации о тех выборах, которые прошли в Российской Федерации с декабря 2003 года, во всяком случае, более полный, чем близкие по профилю публикации Центральной избирательной комиссии, и значительно более удобный в пользовании. Важно отметить, что при этом все представленные в базе сведения полностью соответствуют официальным публикациям. Мы подготовили первый выпуск журнала "Российское электоральное обозрение" , в котором помещены статьи как ведущих российских экспертов по избирательному законодательству и избирательному процессу, так и молодых, подающих надежду ученых, которые в дальнейшем могли бы стать такими экспертами. Надо сказать, что подготовка экспертных кадров по избирательной проблематике была одной из важных задач проекта. Эксперты проекта периодически выступали в СМИ по различным вопросам, связанным с выборами. Это тоже входило в число наших задач. Что касается взаимодействия с практиками избирательного процесса, то здесь нашим важным достижением была публикация книги "Наблюдение на выборах", которая разошлась в период думской кампании в количестве около 2000 экземпляров и разошлась бы в гораздо большем количестве, если бы у нас были возможности увеличить тираж. Кроме того, мы проводили экспертные семинары , которые служили своего рода площадками для взаимодействия между людьми различных политических взглядов и были посвящены различным аспектам избирательного процесса. Мы приглашали представителей всех политических партий для участия в этих семинарах. В целом они прошли весьма успешно. Пытались взаимодействовать и с избирательными комиссиями. И в том, что взаимодействие носило в действительности довольно ограниченный характер, нашей вины не было.
То есть они не хотели? Или они имели какие-то указания не взаимодействовать?
О том, какие указания давались внутри системы избирательных комиссий или извне, трудно судить. Мне известно, что к МЭСП испытывали довольно живой интерес и Городская избирательная комиссия Петербурга, и Центральная избирательная комиссия. Но никаких попыток не только обратиться к нам по поводу возможного взаимодействия, но и откликнуться на наши предложения, которые делались многократно, не было. Удалось поработать только с членами территориальных избирательных комиссий.
В чем могло бы заключаться это взаимодействие именно с избиркомами?
Избирательные комиссии и связанные с ними структуры (например, Российский центр обучения избирательным технологиям, который существует при ЦИК) призваны выполнять некоторые из тех задач, которые ставил перед собой наш проект. Допустим, они проводят обучение наблюдателей для политических партий - мы могли бы оказать в этом поддержку. Довольно существенные бюджетные траты идут на то, чтобы подготовить методическую литературу для участников избирательного процесса. Мы могли бы - и хотели - в этом помочь. Но, как кажется, в системе избирательных комиссий господствует мнение, что участие неподконтрольных общественных организаций в такого рода деятельности нужно исключить. Мне это представляется не очень оправданным. Для повышения общественного доверия к выборам очень важно, чтобы было несколько инстанций, в том числе и вполне независимых от государства, оказывающих такие информационные услуги. Но у них была своя позиция по этому вопросу.
На чем была сосредоточена исследовательская часть проекта?
Это был информационно-просветительский, как я уже сказал, проект, не научный. Исследовательская составляющая присутствовала в той степени, в какой, например, для написания статей в журнал необходимо было проводить какую-то исследовательскую работу, - она проводилась. Подготовка базы данных была весьма серьезной задачей, как исследовательской, так и технической, потому что включала в себя значительный объем программирования. Но все эти задачи, в общем, носили вторичный характер по отношению к основным целям проекта.
Есть ли какие-то аналоги у проекта? Есть ли что-нибудь подобное в России?
Насколько я знаю, все общественные проекты, которые предпринимались в России до сих пор, носили несколько другой характер. По моим представлениям, наиболее серьезной организацией, которая пытается выполнять миссию общественного контроля на российских выборах, сейчас является Ассоциация НКО в защиту прав избирателей "Голос". Но у "Голоса" несколько другой профиль, он непосредственно осуществляет долгосрочное и краткосрочное наблюдение. Есть целый ряд квази-общественных организаций имитационного характера, которые выступают с заявлениями по поводу российских выборов. Некоторые из таких организаций имеют отношение к Общественной палате. Позиции этих организаций по любому вопросу можно суммировать так: есть отдельные недостатки, но в целом все хорошо. Таковы же, как известно, и официальные позиции, которых придерживается не только ЦИК, но и связанные с ним структуры - Российский центр обучения избирательным технологиям, а также Российский фонд свободных выборов.
Я вовсе не утверждаю, что деятельность контролируемых государством организаций совершенно бесполезна. Но понятно, что сам факт подконтрольности не позволяет им выполнять функцию независимой экспертизы. Довольно близким к нашему проекту по основным направлениям деятельности был Независимый институт выборов, некоторые эксперты которого участвовали и в МЭСП. К сожалению, мне кажется, что многое в этом институте изменилось после ухода его директора, Александра Иванченко, на работу в Центризбирком.
Есть ли в Европе аналоги вашего проекта? Или там вообще нет необходимости в таком проекте?
Вы знаете, на выборах всегда и везде существуют проблемы. Власти и политические партии на любых выборах имеют колоссальное информационное преимущество над избирателями. Кроме того, они преследуют свои частные интересы, которые с интересами общества не всегда совпадают. В чем состоит интерес общества на выборах? В том, чтобы выборы прошли вполне честно, в том, чтобы различные интересы, которые существуют в обществе, получили в результатах выборов полное выражение. Для бюрократических структур высшим приоритетом является стабильность, а для партий, особенно правящих - поддержание тех условий, которые привели их к власти. Именно поэтому выборы - это та сфера, где общественная деятельность важна. Внутри политики нет достаточных стимулов для того, чтобы обеспечить свободный характер выборов, даже если это вполне демократическая, устоявшаяся политика. Поэтому разного рода объединения в защиту прав избирателей в Западной Европе многочисленны. И поскольку гражданское общество там достаточно сильно, оно добивается для таких объединений государственной поддержки. Они часто являются грантополучателями, точно так же, как и мы.
Собственно говоря, я думаю, было бы правильно, если бы и в России осуществлялась подобная поддержка общественных инициатив в поддержку свободных выборов со стороны государства и частного бизнеса. Однако ничего подобного не наблюдается. Российское государство уже в течение довольно длительного времени занимает тут позицию одного ключа, согласно которой существует только одна правильная позиция по поводу выборов, и эта позиция выражается Центральной избирательной комиссией. На том, что может и чего не может российский бизнес, не буду даже останавливаться.
Кажется, что выборы у нас окончательно стали носить имитационный характер. Зачем же за ними наблюдать? И так все ясно. Зачем нужно вовлекать экспертное сообщество в формулирование этих очевидных мыслей? Какой смысл наблюдать за этими выборами?
Действительно, наблюдать за безальтернативными выборами особого смысла нет. Но наш проект был направлен, в частности, на то, чтобы сохранить в российском обществе представление о том, какими могли бы быть свободные выборы, поддержать остатки уважения к институту выборов. Адресатом нашей просветительской деятельности были не только те организации и политические группы, которые реально вовлечены сейчас в избирательный процесс, но и различного рода носители оппозиционных взглядов на современную российскую политику. Мне кажется, что не менее важной, чем экспертиза действий государства и политических партий на электоральной арене, была бы независимая научная экспертиза оппозиционных проектов по этому поводу. Я могу привести пример. Совсем недавно, выступая в Ульяновске, Михаил Касьянов сказал, что выборы в Государственную Думу Российской Федерации нужно проводить по одномандатным округам. Такая же позиция ранее высказывалась Гарри Каспаровым. Полагаю, что эта позиция является совершенно неправильной. Мое мнение основано на многолетнем опыте научных наблюдений за российской политикой. Я как ученый довольно отчетливо представляю, к каким плачевным последствиям привел бы полный отказ от пропорциональной системы на российских выборах в случае возвращения страны на демократический путь. Ведь остается возможность, что в какой-то момент Россия вернется к практике свободных выборов. И очень важно, чтобы к этому моменту общественное мнение по поводу выборов не стало пустыней, иначе это привело бы Россию к новой серии ошибок в этой области. Между тем, сегодня выборы дискредитируются не только практическими действиями властей, но и идеологическими спецоперациями вроде фильма "День выборов", пропагандирующими идею о том, что выборы по своей природе являются фикцией и фарсом.
У вас сложилась экспертная основа проекта? Вам удалось найти кого-то нового, или это были уже известные вам люди?
Здесь тоже проект носил в значительной степени долгосрочный характер. Когда мы начинали, то, естественно, опирались на научный авторитет и авторитет в экспертном сообществе, который уже был у некоторых людей, и ранее по вопросам выборов высказывавшихся вполне компетентно. С нами сотрудничали такие видные, как я считаю, специалисты, как Аркадий Любарев, который на данный момент является крупнейшим знатоком российского избирательного законодательства, Александр Кынев, который является прекрасным специалистом по региональной электоральной политике, да и по электоральной политике вообще. В дальнейшем мы намеревались расширять круг участников с уровнем научной экспертизы, соответствующим тем стандартам, которые я предъявляю к себе и к коллегам.
Важную роль играла региональная составляющая проекта. Нам было важно, чтобы экспертиза по поводу выборов не концентрировалась в головах нескольких людей, работающих преимущественно в Москве и Петербурге, а чтобы как можно в большем количестве регионов были люди, которые в любой момент могли бы компетентно высказаться о состоянии электоральной политики и избирательного законодательства применительно к местным условиям.
Сейчас проект закрыт. Как вы думаете, чего боялись власти? Какую угрозу представлял собою проект? Почему он вызывает такую реакцию?
Сразу после выступления Сафаралиева в некоторых интернет-СМИ прямо говорили, что проект создан для импорта оранжевой революции в России. Статья близкого содержания была подготовлена к публикации в "Известиях" и даже появилась в некоторых региональных выпусках этой газеты. Но из московского выпуска ее изъяли, да и вообще вся эта пропагандистская кампания прекратилась, как по мановению пера. Видимо, кто-то в последний момент пересмотрел методы.
Я уж не буду подробно говорить о том, что революцию устраивать не собирался. Мне, как исследователю-компаративисту, слишком хорошо известно, что все опасения по поводу оранжевой революции в России были чушью. Социальная и политическая конфигурация в нашей стране совершенно иная, чем та, которая была на Украине в момент этих событий. И никаких реальных угроз подобного рода не было. Как кажется, сейчас людям, которые нагнетали в течение двух лет эту истерию по поводу оранжевой революции в России, самим как-то неудобно, что они занимались этим заведомым обманом. Хотя среди этой публики много таких, которые утратили способность испытывать неудобства морального плана. Наш проект, увы, просто по хронологии попал в самый эпицентр этой истерии.
Как можно отказаться от проекта, на который уже выделено финансирование? Какими могут быть ваши действия сейчас? Вы должны просто вернуть неиспользованные деньги, отчитавшись за проделанное или как?
Дело в том, что финансирование этого проекта осуществлялось на ежегодной основе. Мы как раз первый год отработали, и все то финансирование, которое было выделено на первый год, было использовано по назначению. А следующий транш мы не получили. Теперь нам осталось представить в Еврокомиссию отчет по проделанной за год работе.
Были ли у вас трудности с тем, чтобы осуществить этот проект на базе Европейского университета? Были ли изначально какие-то сомнения?
Когда выделялся грант, политическая ситуация в России была все-таки иной. Уже в заявке на этот грант я писал, что возможны политические угрозы, связанные с дальнейшей авторитарной эволюцией российского государства. Но при этом я высказал мнение о том, что такое направление событий не гарантировано. Мы вполне искренне полагали, что его удастся избежать. К сожалению, жизнь в России устроена так, что, как правило, самые худшие опасения оправдываются. Однако, с наших же собственных слов (да, думаю, и не только), Еврокомиссии с самого начала было известно, что подобного рода риски существуют, и когда они материализовались, то вряд ли для них это было полной неожиданностью.
Понятно, что вы должны были оговаривать риски в заявке проекта, но все-таки для вас лично это было неожиданностью?
По правде говоря, я не ожидал ни такого стремительного угасания тех элементов демократии, которые еще были в России в 2006 году, ни настолько параноидальной реакции на наш проект.
А как развивалась ситуация? Есть ощущение, что это нарастало, как какой-то ком.
Я бы не сказал, что это нарастало, как какой-то ком. Динамика всей этой ситуации была такова, что после того, как были проведены проверки Прокуратурой и Комитетом по науке и высшей школе, о которых я уже упоминал, все на какое-то время затихло. Затем последовало непрямое упоминание нашего университета президентом Путиным на октябрьском саммите ЕС - Россия в Португалии, и прямое упоминание в комментариях к этому выступлению Сергеем Ястржембским. Но там, собственно, не было сказано, что наш проект занимается какой-то неправомерной деятельностью. Напротив, было сказано, что если Еврокомиссию заботит состояние демократии и прав человека в России, то Россия вправе проявлять сходную озабоченность по поводу Европы. И в связи с этим на саммите в Португалии была озвучена идея создания российского Института демократии и сотрудничества. Эта идея, как сообщили недавно по телевидению, уже воплощена в жизнь, создан такой институт в Париже, какие-то деятели (упоминались Кучерена, Нарочницкая и Мигранян) приступили там к работе. Надо сказать, что после всего этого было бы проявлением элементарной последовательности оставить проект в покое. Но нет. Такое ощущение, что закрытие проекта, да и весь скандал с Европейским университетом, кто-то специально приберег к президентской кампании.
Есть ли силы во власти, которые хотят все же этот проект сохранить?
Не думаю.
То есть нет никаких сторонников у проекта, которые бы обнаружились в последнее время?
Дело в том, что нет и противников, которые бы обнаружились. Если не считать того самого депутата Сафаралиева. Кстати, в одном интернет-СМИ, когда эта история с Сафаралиевым произошла, писали, что выступить на эту тему в Государственной Думе должен был другой депутат от "Единой России" - Владимир Семаго. Но хитрый Семаго сказал, что ему нужно идти на встречу с Чавесом, и отказался. Дальнейшее я не стану напрямую связывать с этим эпизодом, но факт состоит в том, что Сафаралиев опять заседает в Думе, а вот Семаго - нет.
А кто такой депутат Сафаралиев?
Вы знаете, мне кажется, что роль депутата Сафаралиева в этой истории была чисто технической. Он действовал как член фракции "Единая Россия". Ну, не Семаго (который это сделал бы, конечно, с большим блеском), так кто-то должен был озвучить некую позицию. А по поводу того, кто дал это поручение, я, пожалуй, спекулировать не буду. Что же касается самого Гаджимета Сафаралиева, то он из Дагестана, довольно авторитетный там человек. Знаю еще то, что он сам происходит из образовательной среды, был в свое время соросовским профессором. Но времена меняются.
Для себя вы что-нибудь решили после всех этих событий? Что-нибудь глобально изменилось у вас в жизни или нет? Как вообще быть в такой ситуации?
Поскольку ничего радикально неожиданного для меня не произошло во всей этой ситуации, то и никаких глобальных решений мировоззренческого характера я не мог принять. Естественно, в том или ином качестве я собираюсь продолжать ту деятельность, которая была начата в рамках этого проекта. Просто Европейский университет оказался не очень подходящей площадкой для такого рода начинаний. Ну, а моя собственная деятельность в этом направлении может реализовываться и на других площадках, и в других формах.
То есть что-нибудь подобное вы будете пытаться делать где-то в другом месте, не в Европейском университете?
А я продолжаю делать что-то подобное. С гораздо меньшими возможностями, чем раньше, но то, что от меня зависит, я продолжаю делать. Сайт, который был создан в рамках проекта, поддерживается. Если ко мне обращаются журналисты за комментариями, то я по-прежнему их даю, и запретить мне это делать никто не может. И довольно много вещей, которые мне не могут запретить делать. На меня могут оказать какое-то иное давление - лично на меня, поскольку проект закрыт. Но я думаю, что если такое давление и будет оказано, оно, как и в истории с Европейским университетом, будет внешне связано не с моими высказываниями или действиями по поводу выборов, а с какими-то другими обстоятельствами.
Вы сказали, что Европейский университет оказался не очень подходящим для осуществления этого проекта. А почему?
Потому что он отказался его продолжать.
Чем был мотивирован этот отказ?
Европейский университет не представил официальной мотивировки отказа в продолжении этого проекта.
Но все-таки, на ваш взгляд, этот ли проект создал ситуацию закрытия университета, которую мы сейчас наблюдаем?
Да, таково мое мнение. Вы знаете, что позиция, которую озвучивает руководство Европейского университета по этому вопросу, иная. Хотя она постепенно эволюционирует.
Были ли у вас какие-то попытки диалога с ректоратом? Из того, что происходило в ноябре на вашем семинаре, мне казалось, что университет вовлечен в деятельность проекта. Ректор открывал вашу конференцию, мне казалось, что он и внешне, и внутренне мобилизован на поддержку проекта.
Европейский университет всегда оказывал должную поддержку этому проекту, покуда он осуществлялся. Но при этом мне с самого начала было известно от ректора, Николая Борисович Вахтина, что в случае, если работы по проекту начнут представлять собой угрозу для университета в целом, то он от этого проекта откажется. Поэтому его решение, принятое в конце января (насколько я понимаю, сразу после первого судебного решения по пожарному делу), не стало для меня шоком. Именно такого рода взаимопонимание было между мною и руководством университета.
Вы не думаете, что проект явился лишь поводом для происходящего? Что сам университет воспринимается как "агент западного влияния", и просто искали повод, чтобы его закрыть.
Ну, поводом-то точно послужила пожарная безопасность. А по существу - я не знаю. Трудно судить об этом. Думаю, что Европейский университет сам по себе не вызывал особого раздражения у властей. Многие сейчас говорят о том, что для российских властей академическая открытость, готовность к интеграции в мировую науку (а это - фундаментальные для Европейского университета ценности) сами по себе становятся раздражителем. Если это так, то это было бы очень печально, и, в сущности, свидетельствовало бы о том, что ситуация в России ухудшилась в гораздо большей степени, чем это мне кажется. Так ли это, я не вполне уверен.
А если бы университет не отказался от проекта?
Не знаю, что было бы. Факт состоит в том, что отказался, но действия, которые были против него предприняты, все равно оказались достаточно жесткими. С другой стороны, понятно, что подобного рода ситуации, если они начинают развиваться (а ситуация вокруг моего проекта развивалась достаточно долго), приобретают определенную инерцию. Это отчасти объясняет, на мой взгляд, ту позицию, которую сейчас занимает руководство Европейского университета. Ведь если это и в самом деле инерционное развитие, то, в конечном счете, у Европейского университета может все обойтись.
В случае закрытия университета что вы будете делать сами, лично?
Да, то же самое, что и всегда делал. Буду заниматься наукой. И общественную деятельность, как уже сказал, не собираюсь оставлять. Так получилось, что для меня эти два направления оказались в какой-то момент взаимосвязанными. Я не только не политик, но и не общественный деятель ни по склонностям, ни по темпераменту. Но для того, чтобы отстоять свое право заниматься наукой, мне нужно заниматься общественной деятельностью. Потому что некоторые стороны современной российской политической реальности таковы, что места для политической науки не остается. Я как ученый и гражданин не могу смириться с таким положением дел.
Что говорят ваши коллеги в регионах? Молодые коллеги?
Для некоторых региональных участников, насколько я знаю, закрытие проекта стало тяжелой потерей, чуть ли не большей, чем для меня самого. У других более спокойная реакция. Ведь каждый имеет какие-то собственные общественные позиции и политические взгляды, собственный вес в соответствующем регионе.
Есть ли у вас какая-то надежда, оптимизм по поводу общей ситуации?
Вы знаете, мне кажется, что гражданскую позицию не надо связывать с оптимизмом или пессимизмом. Соображения о том, может ли по каким-то причинам все измениться завтра или послезавтра, играют довольно скромную роль как драйверы общественной деятельности. Это сейчас в России сложилась такая атмосфера, что любая деятельность осуществляется в надежде на скорый выход, желательно материальный. Но я сейчас говорю не о заработках, не о распиле бюджетов. В действительности, важны принципы. А принципиальные соображения не зависят от того, есть у тебя надежда или нет. Они просто есть. И ты делаешь то, что должен, вне зависимости от того, каковы шансы на успех и когда эти шансы реализуются. А что касается шансов Посмотрите, даже нынешние правители называют свою систему демократией. Другого слова нет, а главное - нет альтернативной идеи, под которую нашлось бы слово, ничего подобного советскому коммунизму. Обычная демократическая риторика, сдобренная фантазиями на геополитические темы и хвастовством по поводу нефтяного богатства. Так что мне легче, потому что я убежден, что Россия вернется к демократическим нормам жизни, к свободным выборам.
Григорий Васильевич Голосов, доктор политических наук (1999г., Институт сравнительной политологии РАН). Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге. Член редакционных советов журналов Party Politics и Slavic Review, ассоциированный международный редактор журнала Europe-Asia Studies. Автор монографий Российская партийная система и региональная политика, 1993-2003. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2006; Political Parties in the Regions of Russia: Democracy Unclaimed. Boulder, CO, and London: Lynne Rienner, 2004 (отмечена как "Outstanding Academic Title" Американской ассоциацией университетских библиотек); Партийные системы России и стран Восточной Европы: генезис, структуры, динамика. М.: Весь Мир, 1999; учебника Сравнительная политология. - 3-е изд., перераб. и доп. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2001, и ряда других книг. Автор статей в сборниках научных трудов, отечественных и зарубежных журналах, в том числе: Мировая экономика и международные отношения, Общественные науки и современность, Полис, Communist and Post-Communist Studies, Comparative Political Studies, Europe-Asia Studies, Government and Opposition, International Political Science Review, Journal of Communist Studies and Transition Politics, Party Politics, Political Studies, Pro et Contra, Revista Internacional de Estudos Politicos / International Journal of Political Studies. Статья Electoral Systems and Party Formation in Russia получила приз Американской ассоциации политических наук Lawrence D. Longley Award как лучшая статья по проблемам политического представительства и избирательных систем, опубликованная в 2003 г.
