В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
10. Дети Назад
10. Дети
Только обошла она пальцами Д?мкину опухоль, да приобняла за плечи -- и
пошла дальше. Но тем случилось что-то роковое, Д?мка почувствовал.
Он не сразу это почувствовал -- сперва были в палате обсуждения и
проводы Прошки, потом он примерялся перебраться на его уже теперь счастливую
койку к, окну -- там светлей читать и близко с Костоглотовым заниматься
стереометрией, а тут вош?л новенький.
Это был темно-загоревший молодой человек со смоляными опрятными
волосами, чуть завойчатыми. Лет ему было, наверно, уже двадцать со многим.
Он тащил под левой мышкой три книги и под правой мышкой три книги.
-- Привет, друзья! -- объявил он с порога, и очень понравился Д?мке,
так просто держался и смотрел искренно.-- Куда мне? А сам почему-то оглядел
не койки, а стены.
-- Вы -- много читать будете? -- спросил Д?мка.
-- Вс? время! {87}
Подумал Д?мка.
-- По делу или так?
-- По делу!
-- Ну, ложитесь вон около окна, ладно. Сейчас вам постелят. А книги у
вас о ч?м?
-- Геология, браток,-- ответил новенький. И Д?мка проч?л на одной:
"Геохимические поиски рудных месторождений".
-- Ложитесь к окну, ладно. А болит что?
-- Нога.
-- И у меня нога.
Да, ногу одну новичок бережно переставлял, а фигура была -- хоть на
льду танцевать.
Новенькому постелили, и он, верно, как будто за тем и приехал: тут же
разложил пять книг по подоконнику, а в шестую уткнулся. Почитал часок,
ничего не спрашивая, никому не рассказывая, и его вызвали к врачам.
Д?мка тоже старался читать. Сперва стереометрию и строить фигуры из
карандашей. Но теоремы ему в голову не шли. А чертежи -- отсеч?нные отрезки
прямых, зазубристо обломанные плоскости -- напоминали и намекали Д?мке вс?
на то же.
Тогда он взял книжку полегче, "Живая вода", получила сталинскую премию.
Книг очень много издавалось, прочесть их все никто не мог бы успеть. А какую
прочт?шь -- так вроде мог бы и не читать. Но по крайней мере положил Д?мка
прочитывать все книги, получившие сталинскую премию. Таких было в год до
сорока, их тоже Д?мка не успевал. В Д?мкиной голове путались даже названия.
И понятия тоже путались. Только-только он усвоил, что разбирать объективно
-- значит видеть вещи, как они есть в жизни, и тут же читал, как ругали
писательницу, что она "стала на зыбкую засасывающую почву объективизма".
Читал Д?мка "Живую воду" и не мог разобрать, чего у него на душе такая нудь
и муть.
В н?м нарастало давление ущерба, тоска. Хотелось ему то ли
посоветоваться? то ли пожаловаться? А то просто человечески поговорить, чтоб
даже его немножко пожалели.
Конечно, он читал и слышал, что жалость -- чувство унижающее: и того
унижающее, кто жалеет, и того, кого жалеют.
А вс?-таки хотелось, чтобы пожалели.
Здесь, в палате, было интересно послушать и поговорить, но не о том и
не так, как хотелось сейчас. С мужчинами надо держать себя как мужчина.
Женщин в клинике было много, очень много, но Д?ма не решился бы
переступить порог их большой шумной палаты. Если бы столько было собрано там
здоровых женщин -- занятно было бы, идя мимо, ненароком туда заглянуть и
что-нибудь увидеть. Но перед таким гнездилищем больных женщин он отводил
глаза, боясь увидеть что-нибудь. Болезнь их была завесой запрета, более
сильного, чем простой стыд. Некоторые из этих женщин, встречавшиеся Д?ме на
лестнице и в вестибюлях, были так опущены, подавлены, что {88} плохо
запахивали халаты, и ему приходилось видеть их нижние сорочки то на груди,
то ниже пояса. Однако эти случаи вызывали в н?м ощущение боли.
И так всегда он опускал глаза перед ними. И вовсе не просто было здесь
познакомиться.
Только т?тя Ст?фа сама его заметила, стала расспрашивать, и он с ней
подружился. Т?тя Ст?фа была уже и мать, и бабушка, и с этими общими чертами
бабушек -- морщинками и улыбкой, снисходящей к слабостям, только голос
мужской. Становились они с т?тей Ст?фой где-нибудь около верха лестницы и
говорили подолгу. Никто никогда не слушал Д?му с таким участием, будто ей и
ближе не было никого, как он. И ему легко было рассказывать ей о себе и даже
о матери такое, чего б он не открыл никому.
Двух лет был Д?мка, когда убили отца на войне. Потом был отчим, хоть не
ласковый, однако справедливый, с ним вполне можно было бы жить, но мать --
т?те Ст?фе он этого слова не выговаривал, а для себя давно и твердо заключил
-- скурвилась. Отчим бросил е? и правильно сделал. С тех пор мать приводила
мужиков в единственную с Д?мой комнату, тут они выпивали обязательно (и Д?ме
навязывали пить, да он не принимал), и мужики оставались у не? разно: кто до
полуночи, кто до утра. И разгородки в комнате не было никакой, и темноты не
было, потому что засвечивали с улицы фонари. И так это Д?мке опостыло, что
пойлом свиным казалось ему то, о ч?м его сверстники думали с задрогом.
Прош?л так пятый класс и шестой, а в седьмом Д?мка уш?л жить к
школьному сторожу, старику. Два раза в день школа кормила Д?мку. Мать и не
старалась его вернуть -- сдыхалась и рада была.
Дема говорил о матери зло, не мог спокойно. Т?тя Ст?фа выслушивала,
головой кивала, а заключала странно:
-- На белом свете все живут. Белый свет всем один.
С прошлого года Д?ма переехал в заводской пос?лок, где была вечерняя
школа, ему дали общежитие. Работал Д?ма учеником токаря, потом получил
второй разряд. Не очень хорошо у него работа шла, но наперекор материному
шалопутству он водки не пил, песен не орал, а занимался. Хорошо кончил
восьмой класс и одно полугодие девятого.
И только в футбол -- в футбол он изредка бегал с ребятами. И за это
одно маленькое удовольствие судьба его наказала: кто-то в суматохе с мячом
не нарочно стукнул Д?мку бутсой по голени, Д?мка и внимания не придал,
похромал, потом прошло. А осенью нога разбаливалась и разбаливалась, он ещ?
долго не показывал врачам, потом ногу грели, стало хуже, послали по
врачебной эстафете, в областной город и потом сюда.
И почему же, спрашивал теперь Д?мка т?тю Ст?фу, почему такая
несправедливость и в самой судьбе? Ведь есть же люди, которым так и
выстилает гладенько всю жизнь, а другим -- вс? перекромсано. И говорят -- от
человека самого зависит его судьба. Ничего не от него.
-- От Бога зависит,-- знала т?тя Ст?фа.-- Богу вс? видно. Надо
покориться, Д?муша. {89}
-- Так тем более, если от Бога, если ему вс? видно -- зачем же тогда на
одного валить? Ведь надо ж распределять как-то...
Но что покориться надо -- против этого спорить не приходилось. А если
не покориться -- так что другое делать?
Т?тя Ст?фа была здешняя, е? дочери, сыновья и невестки часто приходили
проведать е? и передать гостинца. Гостинцы эти у т?ти Ст?фы не
задерживались, она угощала соседок и санитарок, а вызвав Д?му из палаты, и
ему совала яичко или пирожок.
Д?ма был всегда не сыт, он недоедал всю жизнь. Из-за постоянных
настороженных мыслей о еде голод казался ему больше, чем был на самом деле.
Но вс? же обирать т?тю Ст?фу он стеснялся, и если яичко брал, то пирожок
пытался отвергнуть.
-- Бери, бери! -- махала она.-- Пирожок-то с мясом. Пота и есть его,
пока мясоед.
-- А что, потом не будет?
-- Конечно, неужли не знаешь?
-- И что ж после мясоеда?
-- Масленица, что!
-- Так ещ? лучше, т?тя Ст?фа! Масленица-то ещ? лучше?!
-- Каждое своим хорошо. Лучше, хуже -- а мяса нельзя.
-- Ну, а масленица-то хоть не кончится?
-- Как не кончится! В неделю пролетит.
-- И что ж потом будем делать? -- весело спрашивал Д?ма, уже уминая
домашний пахучий пирожок, каких в его доме никогда не пекли.
-- Вот нехристи растут, ничего не знают. А потом -- великий пост.
-- А зачем он сдался, великий пост? Пост, да ещ? великий!
-- А потому, Д?муша, что брюхо натолочишь -- сильно к земле клонит. Не
всегда так, просветы тоже нужны.
-- На кой они, просветы? -- Д?ма одни только просветы и знал.
-- На то и просветы, чтобы просветляться. Натощак-то свежей, не замечал
разве?
-- Нет, т?тя Ст?фа, никогда не замечал.
С самого первого класса, ещ? и читать-писать не умел, а уже научен был
Д?ма, и знал твердо и понимал ясно, что религия есть дурман, трижды
реакционное учение, выгодное только мошенникам. Из-за религии кое-где
трудящиеся и не могут ещ? освободиться от эксплуатации. А как с религией
рассчитаются -- так и оружие в руки, так и свобода.
И сама т?тя Ст?фа с е? смешным календар?м, с е? Богом на каждом слове,
с е? незаботной улыбкой даже в этой мрачной клинике и вот с этим пирожком
была фигурой как бы не реакционной.
И тем не менее сейчас, в субботу после обеда, когда разошлись врачи,
оставив каждому больному свою думку, когда хмурый ден?к ещ? давал кой-какой
свет в палаты, а в вестибюлях и коридорах уже горели лампы, Д?ма ходил,
прихрамывая, и всюду искал именно т?тю Ст?фу, которая и посоветовать-то ему
ничего дельно не могла, кроме как смириться. {90}
А как бы не отняли. Как бы не отрезали. Как бы не пришлось отдать.
Отдать? -- не отдать? Отдать? -- не отдать?..
Хотя от этой грызучей боли, пожалуй, и отдать легче.
Но т?ти Ст?фы нигде на обычных местах не было. Зато в нижнем коридоре,
где он расширялся, образуя маленький вестибюльчик, который считался в
клинике красным уголком, хотя там же стоял и стол нижней дежурной медсестры
и е? шкаф с медикаментами, Д?ма увидел девушку, даже девч?нку -- в таком же
застиранном сером халате, а сама -- как из кинофильма: с ж?лтыми волосами,
каких не бывает, и ещ? из этих волос было что-то состроено л?гкое
шевелящееся.
Д?ма ещ? вчера е? видел мельком первый раз, и от этой ж?лтой клумбы
волос даже моргнул. Девушка показалась ему такой красивой, что задержаться
на ней взглядом он не посмел -- отв?л и прош?л. Хотя по возрасту изо всей
клиники она была ему ближе всех (ещ?-Сурхан с отрезанной ногой),--но такие
девушки вообще были ему недостижимы.
А сегодня утром он е? ещ? разок видел в спину. Даже в больничном халате
она была как осочка, сразу узнаешь. И подрагивал снопик ж?лтых волос.
Наверняка Д?ма е? сейчас не искал, потому что не мог бы решиться с ней
знакомиться: он знал, что рот ему свяжет как тестом, будет мычать что-нибудь
неразборчивое и глупое. Но он увидел е? -- ив груди ?кнуло. И стараясь не
хромать, стараясь ровней пройти, он свернул в красный уголок и стал
перелистывать подшивку республиканской "Правды", прореженную больными на
об?ртку и другие нужды.
Половину того стола, застеленного кумачом, занимал бронзированный бюст
Сталина -- крупней головой и плечами, чем обычный человек. А рядом со
Сталиным стояла нянечка, тоже дородная, широкогубая. По-субботнему не ожидая
себе никакой гонки, она перед собой на столе расстелила газету, высыпала
туда семячек и сочно лускала их на ту же газету, сплевывая без помощи рук.
Она, может, и подошла-то на минутку, но никак не могла отстать от семячек.
Репродуктор со стены хрипленько давал танцевальную музыку. Ещ? за
столиком двое больных играли в шашки.
А девушка, как Д?ма видел уголком глаза, сидела на стуле у стенки
просто так, ничего не делая, но сидела пряменькая, и одной рукой стягивала
халат у шеи, где никогда не бывало заст?жек, если женщины сами не пришивали.
Сидел желтоволосый тающий ангел, руками нельзя прикоснуться. А как славно
было бы потолковать о ч?м-нибудь!.. Да и о ноге.
Сам на себя сердясь, Д?мка просматривал газеты. Ещ? спохватился он
сейчас, что бережа время, никакого не делал зач?са на лбу, просто стригся
под машинку сплошь. И теперь выглядел перед ней как болван.
И вдруг ангел сам сказал: {91}
-- Что ты робкий такой? Второй день ходишь -- не подойд?шь. Д?ма
взрогнул, окинулся. Да! -- кому ж ещ?? Это ему говорили! Хохолок или
султанчик, как на цветке, качался на голове.
-- Ты что -- пуганый, да? Бери стул, волоки сюда, познакомимся.
-- Я -- не пуганый.-- Но в голосе подвернулось что-то и помешало ему
сказать звонко.
-- Ну так тащи, мостись.
Он взял стул и, вдвое стараясь не хромать, пон?с его к ней в одной
руке, поставил у стенки рядом. И руку протянул:
-- Д?ма.
-- Ася,-- вложила та свою мягонькую и вынула. Он сел, и оказалось
совсем смешно -- ровно рядышком сидят, как жених и невеста. Да и смотреть на
не? плохо. Приподнялся, переставил стул вольней.
-- Ты что ж сидишь, ничего не делаешь? -- спросил Д?ма.
-- А зачем делать? Я делаю.
-- А что ты делаешь?
-- Музыку слушаю. Танцую мысленно. А ты, небось, не умеешь?
-- Мысленно?
-- Да хоть ногами!
Д?мка чмокнул отрицательно.
-- Я сразу вижу, не прот?ртый. Мы б с тобой тут покрутились,--
огляделась Ася,-- да негде. Да и что это за танцы? Просто так слушаю, потому
что молчание меня всегда угнетает.
-- А какие танцы хорошие? -- с удовольствием разговаривал Д?мка.--
Танго? Ася вздохнула:
-- Какое танго, это бабушки танцевали! Настоящий танец сейчас
рок-н-ролл. У нас его ещ? не танцуют. В Москве, и то мастера.
Д?ма не все слова е? улавливал, а просто приятно было разговаривать и
прямо на не? иметь право смотреть. Глаза у не? были странные -- с
призеленью. Но ведь глаза не покрасишь, какие есть. А вс? равно приятные.
-- Тот ещ? танец! -- прищ?лкнула Ася.-- Только точно не могу показать,
сама не видела. А как же ты время проводишь? Песни по?шь?
-- Да не. Песен не пою.
-- Отчего, мы -- по?м. Когда молчание угнетает. Что ж ты делаешь? На
аккордеоне?
-- Не...-- застыживался Д?мка. Никуда он против не? не годился.
Не мог же он ей так прямо ляпнуть, что его разжигает общественная
жизнь!..
Ася просто-таки недоумевала: вот интересный попался тип!
-- Ты, может, в атлетике работаешь? Я, между прочим, в пятиборьи
неплохо работаю. Я сто сорок сантимертов делаю и тринадцать две десятых
делаю. {92}
-- Я -- не...-- Горько было Д?мке сознавать, какой он перед ней
ничтожный. Вот умеют же люди создавать себе развязную жизнь! А Д?мка никогда
не сумеет...-- В футбол немножко...
И то доигрался.
-- Ну, хоть куришь? Пь?шь? -- ещ? с надеждой спрашивала Ася.-- Или пиво
одно?
-- Пиво,-- вздохнул Д?мка. (Он и пива в рот не брал, но нельзя ж было
до конца позориться.)
-- О-о-ох! -- простонала Ася, будто ей в подвздошье ударили.-- Какие вы
все ещ?, ядр?на палка, маменькины сынки! Никакой спортивной чести! Вот и в
школе у нас такие. Нас в сентябре в мужскую перевели -- так директор себе
одних прибитых оставил да отличников. А всех лучших ребят в женскую спихнул.
Она не унизить его хотела, а жалела, но вс? ж он за прибитых обиделся.
-- А ты в каком классе? -- спросил он.
-- В десятом.
-- И кто ж вам такие прич?ски разрешает?
-- Где разрешают! Бо-о-орются!.. Ну, и мы боремся! Нет, она простодушно
говорила. Да хоть бы зубоскалила, хоть бы она Д?мку кулаками колоти, а
хорошо, что разговорились.
Танцевальная музыка кончилась, и стал диктор выступать о борьбе народов
против позорных парижских соглашений, опасных для Франции тем, что отдавали
е? во власть Германии, но и для Германии невыносимых тем, что отдавали е? во
власть Франции.
-- А что ты вообще делаешь? -- допытывалась Ася сво?.
-- Вообще -- токарем работаю,-- небрежно-достойно сказал Д?мка.
Но и токарь не поразил Асю.
-- А сколько получаешь?
Д?мка очень уважал свою зарплату, потому что она была кровная и первая.
Но сейчас почувствовал, что -- не выговорит, сколько.
-- Да чепуху, конечно,-- выдавил он.
-- Это вс? ерунда! -- заявила Ася с тв?рдым знанием.-- Ты бы
спортсменом лучше стал! Данные у тебя есть.
-- Это уметь надо...
-- Чего уметь?! Да каждый может стать спортсменом! Только тренироваться
много! А спорт как высоко оплачивается! -- везут бесплатно, кормят на
тридцать рублей в день, гостиницы! А ещ? премии! А сколько городов
повидаешь!
-- Ну, ты где была?
-- В Ленинграде была, в Воронеже...
-- Ленинград понравился?
-- Ой, что ты! Пассаж! Гостиный двор! А специализированные -- по чулкам
отдельно! по сумочкам отдельно!..
Ничего этого Д?мка не представлял, и стало ему завидно. Потому что,
правда, может быть вс? именно и было хорошо, о ч?м так смело судила эта
девч?нка, а захолустно было -- во что так упирался он. {93}
Нянечка, как монумент, вс? так же стояла над столом, рядом со Сталиным,
и спл?вывала семячки на газету не наклоняясь.
-- Как же ты -- спортсменка, а сюда попала? Он не решился бы спросить,
где именно у не? болит. Это могло быть стыдно.
-- Да я -- на три дня, только на исследование,-- отмахнулась Ася. Одной
рукой ей приходилось постоянно придерживать или поправлять расходившийся
ворот.-- Халат напялили ч?рт-те какой, стыдно надеть! Тут если неделю лежать
-- так с ума сойд?шь... Ну, а ты за что попал?
-- Я?.. -- Д?мка чмокнул. О ноге-то он и хотел поговорить, да
рассудительно, а наскок его смущал.-- У меня -- на ноге...
До сих пор "у меня -- на ноге" были для него слова с большим и горьким
значением. Но при Асиной л?гкости он уж начал сомневаться, так ли уж вс? это
весит. Уже и о ноге он сказал почти как о зарплате, стесняясь.
-- И что говорят?
-- Да вот видишь... Говорить -- не говорят... А хотят -- отрезать...
Сказал -- и с отемн?нным лицом смотрел на светлое Асино.
-- Да ты что!! -- Ася хлопнула его по плечу, как старого товарища.--
Как это -- ногу отрезать? Да они с ума сошли? Лечить не хотят! Ни за что не
давайся! Лучше умереть, чем без ноги жить, что ты? Какая жизнь у калеки, что
ты! Жизнь дана для счастья!
Да, конечно, она опять была права! Какая жизнь с костыл?м? Вот сейчас
бы он сидел рядом с ней -- а где б костыль держал? А как бы -- культю?.. Да
он и стула бы сам не подн?с, это б она ему подносила. Нет, без ноги -- не
жизнь.
Жизнь дана для счастья.
-- И давно ты здесь?
-- Да уж сколько? -- Д?ма соображал.-- Недели три.
-- Ужас какой! -- Ася перевела плечами.-- Вот скучища! Ни радио, ни
аккордеона! И что там за разговорчики в палате, воображаю!
И опять не захотелось Д?мке признаться, что он целыми днями занимается,
учится. Все его ценности не выстаивали против быстрого воздуха из Асиных
губ, казались сейчас преувеличенными и даже картонными.
Усмехнувшись (а про себя он над этим ничуть не усмехался), Д?мка
сказал:
-- Вот обсуждали, например -- чем люди живы?
-- Как это?
-- Ну,-- зачем живут, что ли?
-- Хо! -- У Аси на вс? был ответ.-- Нам тоже такое сочинение давали:
"для чего жив?т человек?" И план да?т: о хлопкоробах, о доярках, о героях
гражданской войны, подвиг Павла Корчагина и как ты к нему относишься, подвиг
Матросова и как ты к нему относишься...
-- А как относишься? {94}
-- Ну -- как? Значит: повторил бы сам или нет. Обязательно требует. Мы
пишем все -- повторил бы, зачем портить отношения перед экзаменами? А Сашка
Громов спрашивает: а можно я напишу вс? не так, а как я думаю? Я тебе дам,
говорит, "как я думаю"! Я тебе такой кол закачу!.. Одна девч?нка написала,
вот потеха: "Я ещ? не знаю, люблю ли я свою родину, или нет". Та как
заквакает: "Это -- страшная мысль! Как ты можешь не любить?" "Да наверно и
люблю, но не знаю. Проверить надо." -- "Нечего и проверять! Ты с молоком
матери должна была всосать и любовь к Родине! К следующему уроку вс? заново
перепиши!" Вообще, мы е? Жабой зов?м. Входит в класс -- никогда не
улыбн?тся. Ну, да понятно: старая дева, личная жизнь не удалась, на нас
вымещает. Особенно не любит хорошеньких.
Ася обронила это, уверенно зная, какая мордочка чего стоит. Она, видно,
не прошла никакой стадии болезни, болей, вымучивания, потери аппетита и сна,
она ещ? не потеряла свежести, румянца, она просто прибежала из своих
спортивных залов, со своих танцевальных площадок на три дня на исследование.
-- А хорошие преподаватели -- есть? -- спросил Д?мка, чтоб только она
не замолкала, говорила что-нибудь, а ему на не? посматривать.
-- Не, нету! Индюки надутые! Да вообще -- школа!.. говорить не хочется!
Е? вес?лое здоровье перехл?стывалось и к Д?мке. Он сидел, благодарный
ей за болтовню, уже совсем не стесн?нный, разнятый. Ему ни в ч?м не хотелось
с ней спорить, во вс?м хотелось соглашаться, вопреки своим убеждениям: и что
жизнь -- для счастья, и что ноги -- не отдавать. Если б нога не грызла и не
напоминала, что он увязил е? и ещ? сколько вытащит -- полголени? по колено?
или полбедра? А из-за ноги и вопрос "чем люди живы?" оставался для него из
главных. И он спросил:
-- Ну, а правда, как ты думаешь? Для чего... человек жив?т? Нет, этой
девч?нке вс? было ясно! Она посмотрела на Д?мку зеленоватыми глазами, как бы
не веря, что это он не разыгрывает, это он серь?зно спрашивает.
-- Как для чего? Для любви, конечно!
Для любви!.. "Для любви" и Толстой говорил, да в каком смысле? И
учительница вон от них требовала "для любви" -- да в каком смысле? Д?мка
вс?-таки привык до точности доходить и своей головой обрабатывать.
-- Но ведь...-- с захрипом сказал он (просто-то стало просто, а
выговорить вс? же неудобно),--любовь-это ж... Это ж не вся жизнь. Это ж...
иногда. С какого-то возраста. И до какого-то...
-- Ас какого? А с какого? -- сердито допрашивала Ася, будто он е?
оскорбил.-- В нашем возрасте вся и сладость, а когда ж ещ?? А что в жизни
ещ? есть, кроме любви?
В поднятых бровках так была она уверена, что ничего возразить нельзя --
Д?мка ничего и не возражал. Да ему послушать-то надо было, а не возражать.
{95}
Она довернулась к нему, наклонилась и, ни одной руки не протянув, будто
обе протягивала через развалины всех стен на земле:
-- Это-наше всегда! и это-сегодня! А кто что языками мелет -- этого не
наслушаешься, то ли будет, то ли нет. Любовь!! -- и вс?!!
Она с ним до того была проста, будто они уже сто вечеров толковали,
толковали, толковали... И кажется, если б не было тут этой санитарки с
семячками, медсестры, двух шашистов да шаркающих по коридору больных,-- то
хоть сейчас, тут, в этом закоулке, в их самом лучшем возрасте она готова
была помочь ему понять, чем люди живы.
И постоянно, даже во сне грызущая, только что грызшая Д?мкина нога
забылась, и не было у него больной ноги. Д?мка смотрел в распахнувшийся Асин
ворот, и рот его приоткрылся. То, что вызывало такое отвращение, когда
делала мать,-- в первый раз представилось ему ни перед кем на свете не
виноватым, ничем не испачканным -- достойным перевесом всего дурного на
земле.
-- А ты -- что?.. -- полуш?потом спросила Ася, готовая рассмеяться, но
с сочувствием.-- А ты до сих пор не..? Лопушок, ты ещ? не..?
Ударило Д?мку горячим в уши, в лицо, в лоб, будто его захватили на
краже. За двадцать минут этой девч?нкой сбитый со всего, в ч?м он укреплялся
годами, с пересохшим горлом он, как пощаду выпрашивая, спросил:
-- А ты?..
Как под халатом была у не? только сорочка, да грудь, да душа, так и под
словами она ничего от него не скрывала, она не видела, зачем прятать:
-- Фу, да у нас -- половина девч?нок!.. А одна ещ? в восьмом
забеременела! А одну на квартире поймали, где... за деньги, понимаешь? У не?
уже своя сберкнижка была! А как открылось? -- в дневнике забыла, а
учительница нашла. Да чем раньше, тем интересней!.. И чего откладывать? --
атомный век!..

www.lib.ru

viperson.ru

Док. 534386
Перв. публик.: 20.12.00
Последн. ред.: 05.06.12
Число обращений: 284

  • Раковый корпус

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``