"И придет царь северный, устроит вал и овладеет укрепленным городом, и не устоят мышцы юга, ни отборное войско его; не достанет силы противостоять; и кто выйдет к нему, будет действовать по воле его, и никто не устоит перед ним; и на славной земле поставит стан свой..." (Дан. XI, 15-16)
Достаточно давно сложилось устойчивое мнение историков и мемуаристов о том, что личность Государя Императора Александра Павловича не поддается сколь-нибудь однозначной расшифровке, представляет собой изрядную "загадку". Известно, что Государя называли неоднократно - "Северный Сфинкс", в прозвании этом опять же содержится признание "загадочности" и "таинственности" личности северного Венценосца.
Не претендуя на полное раскрытие "тайны царевы" (Тов. 12, 7), попытаемся однако высказать ряд соображений, долженствующих, по нашему мнению, прояснить ряд черт в характере нашего Благословенного Монарха. Руководственным указанием нам послужат слова Наполеона, уже в бытность свою на острове Св. Елены, вспоминавшего об Александре I. "Царь умен, изящен, образован, - вспоминал сей низвергнутый тиран, - он легко может очаровать, но этого надо опасаться; он неискренен; это настоящий византиец (выделено нами - Р. Б.) времен упадка империи... Вполне возможно, что он меня дурачил, ибо он тонок, лжив, ловок".
Кому-кому, а Наполеону нельзя отказать ни в уме, ни в определенной наблюдательности. Комментируя приведенные слова Бонапарта, русский биограф Государя, вел. кн. Николай Михайлович находится сказать лишь: "немудрено ... что разные мудрецы из дипломатов, как Талейран, Меттерних или Касльри, смущались при беседах с Александром и должны были напрягать все свои способности, чтобы не попасть впросак...". Ну, положим, всех вышеозначенных "мудрецов" отнюдь не грех и "подурачить", от русского же великого князя, однако, хотелось бы ожидать несколько большей проницательности. К сожалению, главного, на наш взгляд, в характеристике, предложенной Наполеоном, наш титулованный историк не приметил и лишь использовал ее как повод еще раз констатировать необъяснимые и "загадочные" сочетания несочетаемого в поступках и характере Императора Александра I. Вот характерный пример подобных рассуждений: "Здесь психика должна невольно наткнуться на непонятную загадку, и такого рода загадку, которая должна смутить не одного исследователя исторических личностей. Ведь каждый день, начиная с 1812 года, Государь читал по одной главе или из св. Евангелия, или из Библии; знал многие цитаты священного писания наизусть, постоянно в письмах ссылался на слово Христово, и тот же человек мог поощрять такого рода взыскания и смотреть сквозь пальцы на все изуверства Аракчеева в военных поселениях в течение многих непрерывных лет. Вероятно, некоторые критики были бы склонны видеть в этом невероятном противоречии ту двуличность его характера, о которой мы только что говорили, но мы убеждены, что в этих случаях не было этой двуличности, а скорее результат особого рода религиозного фанатизма, отчасти связанного с тем временем, с теми нравами и обычаями, при которых протекала жизнь Александра Павловича. Другого объяснения мы не находим" ("Император Александр I", Пг., 1914).
Уже, как говорится, "теплее". Надобно лишь дополнить предположение о "религиозном фанатизме" точной наполеоновской культурно-исторической классификацией: это настоящий византиец.
Именно в сфере Византизма, как мы убеждены, следует искать "разгадку" загадкам "Северного Сфинкса". Не избегнуть здесь сделать некое малое отступление и высказать несколько слов касательно так называемого "славянофильства". У "славянофилов" имеются неоспоримые заслуги пред Русской Мыслью и мы нисколько не намерены никого из сих самобытных и самоцветных русских умов ни осуждать, ни как-либо ниспровергать. Отметим лишь, что "славянофильство" не свободно от некоторого рода "перегибов". Одним из таковых "перегибов" нельзя не счесть достаточно укоренившееся в русском интеллектуальном обиходе, с подачи "славянофилов", резкое разведение допетровской и послепетровской Руси. Особенно несправедливым и прямо ложным становится такое воззрение применительно конкретно к бытию Русской Монархии. Согласно этой "славянолюбивой" догме - церковно-государственное бытие византийско-московского царства это одно, а церковно-государственное бытие петербургской империи нечто радикально иное (неважен даже знак "плюс" или "минус", с коим это "иное" оценивается). Сие-то очевиднейшим образом не так! Родовые "византийские" черты явственно различимы и в петербургский период Русской истории. В личности Государя Александра Павловича "византийский архетип" особенно явствен и это наилучшее доказательство справедливости преждесказанного. Следует вновь научиться выговаривать без внутреннего умственного претыкания не только "византийско-московская" Русь, но и Русь "византийско-петербургская". Причем, заметим, еще неизвестно, где черты "византизма" были более рельефны, - пожалуй, что и в Петербурге, и в "петербургском" периоде. Недаром, известнейший у нас на Руси апологет "византизма" К. Н. Леонтьев полагал, что "акматический" период России, период ее "цветущей сложности" приходится на царствование Государя Николая Павловича (1825-55)...
К примеру, Император Петр I Алексеевич дал примечательный ответ Сенату и Синоду, при поднесении ему последними титула Императора Всероссийского, наименования Великого и Отца Отечества по случаю победоносного окончания Северной войны в 1721 году. "Зело желаю, - заявил он, - чтобы весь наш народ прямо узнал, что Господь Бог ...нам соделал. Надлежит Бога всею крепостью благодарить, однако же, надеясь на мир, не надлежит ослабевать и в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею Греческой (речь здесь идет, разумеется, об Империи Византийской - Р. Б.). Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очьми кладет...". Как указывают некоторые исследователи, с формально-юридической точки зрения на территории Российской Империи до самого конца ее в 1917 году действовали все указы Византийских Императоров, не отмененные ими самими или Вселенскими Соборами. В частности, весь корпус "церковного права" (в виде полной ли славянской "Кормчей" или же сокращенной "Книги правил") имел практически полностью византийское происхождение.
Можно вспомнить также и так называемый "греческий проект" Государыни Императрицы Екатерины II Алексеевны, коий предполагал раздел Османской империи Россией, Австро-Венгрией и Венецией, создание Греческой империи с центром в Константинополе и внуком Русской Императрицы Константином во главе (самое имя для цесаревича Константина было избрано символически: как соотнесение и со св. равноап. Константином Великим - первым византийским Императором, так и со св. Царем-мучеником Константином XI - последним царем Второго Рима).
Справедливости ради скажем, что Русская мысль отнюдь не скудна опытами историософского осмысления феномена "византизма" на русской почве. В общем итог сим размышлениям удачно подводят слова видного публициста Владимира Андреевича Грингмута (преемника М. Н. Каткова на посту редактора "Московских ведомостей"), высказанные им в работе "М. Н. Катков как государственный деятель" ("Русский вестник", август 1897). Там сказано: "Юридическая основа этой идеи была выработана в полном совершенстве в Риме. Но этому материальному целому не доставало живительного духа, не доставало христианства. Лишь в Византии римское самодержавие стало самодержавием православным и достигло полного юридически-церковного совершенства. Но выработанной в Византии идее самодержавного православия не доставало, однако, еще подходящей народной почвы для ее осуществления. Почва эта дана была ей в России. Из кабинетов византийских юристов и богословов идея православного самодержавия перешла в сердца русского народа и, просветив эти золотые сердца, сама получила в них недостававшее ей глубокое этическое просветление. Таким образом, римское самодержавие, византийское православие и русская народность соединились в одно гармоническое, неразрывное целое".
Возвращаясь к Государю Императору Александру Благословенному, берем на себя смелость заявить, что ни в чертах его характера, ни в деятельности "яко Монарха" не обретается решительно никаких свойств, подобие коим нельзя было бы найти в Империи Ромеев.
Выше приводилось мнение о "повышенной" с точки зрения "полупрогрессивного" историка начала ХХ века набожности Государя, но не был ли, как пишет в своих воспоминаниях царевна Анна Комнина, в Византии "царский дворец... более похож на монастырь; монастырь, в котором царил образцовый порядок, в котором было определено время и для священных песнопений, и для трапезы и для приема сановников" ("Алексиада", III. 8).
Профессор Н. А. Скабаланович в своем капитальном труде "Византийское государство и церковь в XI веке" (СПб., 1884) указывает ан одну из отличительных черт византийской теократии: "Взаимодействие государства и церкви было полное. Влияние государства обнаруживалось, начиная с патриарха, продолжая митрополитами, епископами, клириками и оканчивая монахами. В свою очередь, лица разных степеней церковной иерархии, как белое, так и монашеское духовенство, пользовались влиянием в государстве, занимали места первых министров, разные мирские должности в центральном и областном управлении, выступали на сцену, как руководители партий, государственные послы и посредники между враждующими сторонами". Причем, как указывает тот же исследователь, "способ обнаружения влияния, как с той, так и с другой стороны во многих случаях шел в разрез с каноническими правилами...". Однако для столь "оцерковленного государства", каковым была Византия, можно сказать, что подобная внешняя "неканоничность" вполне нормальна. Живая жизнь заведомо непредсказуемей и сложнее любых законнических схем (не исключая и церковно-юридические). Оцерковленным государством была и Россия. Вспомним хотя бы, сколь важную государственную роль играли в рассматриваемое нами время такие иерархи, как московские митрополиты, Платон (Левшин) и Филарет (Дроздов), такой яркий представитель "монашеского духовенства", как ревностнейший борец с крамолой архимандрит Фотий (Спасский). Или сколь важную церковную роль играли такие сановники, как адмирал А. Шишков, граф А. А. Аракчеев, ил реакционные мистики типа незаслуженно забытого ныне М. Л. Магницкого.
Наконец, образ Александра - повелителя Европы, главы и вдохновителя Священного Союза - выглядит также строго по-византийски. "Империя ромеев, - свидетельствует царевна Анна Комнина, - по самой своей природе владычица народов" ("Алексиада", I). Так, "немцы", например, по слову сей царственной писательницы, - "это варварский народ, издавна подвластный Ромейской Империи". В данной связи заслуживает упоминания рассуждение современного Священному Союзу австро-немецкого политического писателя, близкого к кн. Меттерниху, Фр. фон Гентца, не без некоторой меткости писавшего о Русском Царе: "Русский Император есть единственный государь, который в состоянии осуществить самые обширные предприятия. Он в числе единственной в Европе армии, которою можно располагать. Ничто не устоит перед ударом этой армии. Никакие препятствия, останавливающие других государей, для него не существуют, как, например, конституционные формы, общественное мнение и прочее. Задуманное нынче он может осуществить завтра...".
"Говорят, что он непроницаем, и, однако, все позволяют себе судить о его намерениях. Он чрезвычайно дорожит добрым о себе мнением, быть может, более, чем собственно так называемой славой. Название умиротворителя, покровителя слабых, восстановителя своей империи имеют для него более прелести, чем название завоевателя. Религиозное чувство, в котором нет никакого притворства, с некоторого времени сильно владеет его душой и подчиняет себе все другие чувства. (...) Он смотрит на себя, как на основателя Европейской федерации, и хотел бы, чтобы на него смотрели как на ее вождя. В продолжении двух лет (1816-1818) он не написал ни одного мемуара, ни одной дипломатической бумаги, где бы эта система не была представлена славою века и спасением Мира. Возможно ли, чтобы после того перед общественным мнением, которое он уважает и которого боится, перед религией, которую он чтит, он бросился в предприятия несправедливые для разрушения дела, от которого он ждет для себя бессмертия? Если многие думают, что все это с его стороны комедия, то я попрошу доказательств...". Сам Государь говорит о себе еще более благородным образом, так засвидетельствовав свою приверженность принципам Священного Порядка: "...Я никогда не отделял себя от монархов, с которыми я объединился. Королям должно быть позволено иметь гласные союзы, чтобы защищаться от тайных обществ. Кто бы мог искусить меня? Что мне нужно, чтобы усилить мое могущество? Провидение дало мне в подчинение восемьсот тысяч солдат не для того, чтобы удовлетворить мои амбиции, а чтобы защищать веру, нравственность и справедливость и чтобы дать воцариться принципам порядка, на которых покоится человеческое общество" (слова сии приводит Шатобриан в своей книге "Le congres de Verone").
В Византии "с Царского трона, - как говорит вышеупомянутый проф. Н. Скабаланович, - было только две дороги - на эшафот и в монастырь... Монастырь был тюрьмою для преступников и, вместе с тем, он был мирным приютом и местом упокоения для разочарованных, монашеская мантия надеваема была на тех, кто пред судом власти достоин был кары, облекались в нее и те, которые были проникнуты чистым порывом, не знали за собою никакого политического греха, единственный грех которых состоял в политическом отчаянии".
Судьба Императора Александра Павловича, прошествовавшего по дороге с царского трона - в странники, в острог и ссылку, и закончившего дни свои просветленным старцем Феодором Кузьмичем, - замечательнейшее отражение византийских традиций.
Наполеоновский дипломат А. Коленкур в 1808 году в одном из личных писем к Наполеону писал: "Александра принимают не за того, кто он есть. Его считают слабым и ошибаются. Несомненно, он может претерпеть досаду и скрыть свое недовольство... Но эта легкость характера имеет свои пределы - он не выйдет за очерченный для себя круг, а этот круг сделан из железа и не гнется". После всего сказанного нами, мы можем сейчас для себя определить что это за сделанный из железа круг - это византизм. Вспомним, что в пророческом видении св. Пророка Даниила о четырех мировых царствах (Дан. 2, 1-43) - последнее, Римское Царство, отождествлено с железом. Для тех немногих в России, кои осознают себя последними римлянами Третьего Рима и с аракчеевскою верностью чают пришествия предсказанного тем же св. пророком Даниилом Последнего Царя (Дан. 12, 1), "железной гвардией" коего им предначертано стать.
На тех, кто без лести предан, на тех, чья честь воистину верность, непреложно сбудутся (как сбылись они на Александре Благословенном) экстатически-молитвенные призывы архимандрита Фотия, запечатленные в его послании к Царю о тайных обществах от 1824 года: "Да воскреснет Бог и десницею твоею и духом, на тебе сущим, да расточатся враги Бога отцов наших и да исчезнут со всеми ложными учениями от лица земли нашея".
Истинно так. Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!
2001 г.
www.ni-journal.ru
Док. 533275
Перв. публик.: 16.12.01
Последн. ред.: 16.12.08
Число обращений: 265
Бычков Роман Владимирович
|
