Игорь Бестужев: Государственный консерватизм игеополитическое будущее РоссииНазад
Игорь Бестужев: Государственный консерватизм игеополитическое будущее России
Государство - это сталь, скрепляющая общество.
Фридрих Ницше
На протяжении по крайней мере двух последних столетий, вплоть до перестройки, государственное руководство России вело постоянную борьбу против сил, вызывающих беспорядки и влекущих страну к неконтролируемому хаосу. Самые опасные периоды национальной смуты всегда начинались с действия группы лиц, внедрявших в общество идеи неограниченных свобод, противопоставляемых интересам государства. Эти лица, принадлежавшие, как правило, к образованной публике или даже к верхним слоям общества, получили историческое название "либералов".
Зарождение либерализма в России в его дворянском варианте относится ко второй половине ХVIII века, но предпосылки возникли в царствование Петра I, стремительно реформировавшего русскую жизнь по иностранным образцам. Технически полезные нововведения не удалось тогда органически совместить со сложившимися национальными традициями. Эпоха Екатерины II, внедрявшей свободомыслие по меркам французского Просвещения, дала толчок образованию либеральных групп, чья тайная и явная деятельность способствовала постепенному повороту общества к радикализму.
В ХVIII веке появились первые проекты ограничения самодержавной власти и крепостного права (С.Десницкий, А.Поленов, Н.Новиков, Ф.Кречетов). Либерализм с первых шагов принялся заимствовать европейский опыт без связи с народными традициями. Нужно учесть, что Западная Европа долгое время сама находилась в центре духовных влияний, чуждых индоевропейскому наследию. Дух ростовщичества проник в европейские государства - то, что Макс Вебер называл "протестантской этикой", В.Зомбарт - "эпохой торговцев", а Карл Маркс - просто "духом наживы".
Но вернемся к России. Декабризм стал радикальным следствием расцветшего на русской почве либерализма. К середине ХIХ века выразителями либеральных взглядов стали "западники" (Кавелин, Боткин, Грановский и другие). Но в этой разновидности либерализм еще не утратил черт радения за судьбу России. Его противоположность идеям славянофилов не была безусловной, тем более что последние сами вдохновлялись либеральными иллюзиями, недаром цари видели в идеях Соборов и Дум попытки ограничить самодержавие. С другой стороны, отход либералов от радикального демократизма (разрыв с "Колоколом" и "Современником" во второй половине века), как скоро выяснилось, не изменил их природной близости. В дальнейшем ответственность за развитие событий вплоть до свержения самодержавия в большой степени несли либералы, так как именно они внедряли в общество пренебрежение к национальным ценностям и истории России, так что революционерам оставалось сагитировать денационализированные слои и их руками уничтожить государственную власть. Исчерпывающие свидетельства этого имеются у крупных русских писателей, философов и общественных деятелей.
Несмотря на свой скептицизм по отношению к Европе, Достоевский первым из консервативных мыслителей России заявил о необходимости сближения с Германией, так что ряд суждений в "Дневнике писателя" прямо совпадает с программными положениями геополитиков-европоцентристов ХХ века. Это резко контрастирует с почти полным неприятием Европы, за исключением полезности временных союзов, которое выказывали другие русские консерваторы. Видя постоянную нелюбовь Европы к России, Достоевский все же называл Европу "вторым отечеством": "Европа нам почти так же дорога, как Россия. Как же быть? Стать русскими, прежде всего". При этом он не был сторонником политического объединения славян в одно государство. "Не будет у России... таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, - писал Достоевский. - России надо серьезно приготовиться к тому, что все... освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными".
Основу для будущего союза Достоевский видел в других нациях. Он осознавал противоположность интересов континентальной Европы и, например, Англии как военно-морской империи, с ее особой позицией в важных вопросах (колониальный, восточный и пр.). "Англии бояться - никуда не ходить", - говорил Достоевский. Он высказывался, прежде всего, за российско-германское сближение: "Зависимость от союза с Россией есть, по-видимому, роковое предназначение Германии". Писатель называл Германию "серединной страной" (классический термин современной геополитики!) и с подозрением относился к Франции, которая, несмотря на все соглашения с Россией, часто выступала при кризисах против нее.
Политическая мысль Достоевского не замыкалась на Европе, будущность которой, по его мнению, принадлежит России. Он сознавал Россию и как часть азиатского массива: "Азия, да ведь это и впрямь может быть наш исход в будущем!" В его словах: "Азиатская наша Россия - ведь это тоже наш корень, который воскресить и пересоздать надо", в соединении с мыслями о европейском будущем выражено желание сближения частей огромного евроазиатского пространства, которые нужно возможно плотнее подогнать друг к другу, но без потери самостоятельного лица каждого из крупных народов.
Современник Достоевского, философ и историк мировой цивилизации Н.Я. Данилевский (1822-1885), создатель оригинальной теории "культурно-исторических типов", опередивший на полстолетия научную мысль Запада (Рюккерта, О.Шпенглера), выделил три обязательных этапа, которые подобно живому организму переживает государство: юность, зрелость и дряхлость. Эта теория на большом историческом материале опровергала как фантастическую социологию марксизма, так и примитивные дарвинистские догмы. У Данилевского парадоксально сочеталась глубина анализа с неверными прогнозами о будущем России из-за идеализированных представлений о русском национальном характере. Он редко употреблял слово "либерализм", но осуждал "европейничанье", и хотя признавал его глубокое проникновение в высшие класы общества, однако считал русский народ как бы застрахованным от разложения благодаря врожденным свойствам "мягкости, покорности, почтительности", а также "за отсутствием в течение всей его жизни... борьбы между различными слоями русского общества". Отсюда сделан ошибочный вывод: "Не революция, но даже простой бунт... сделался невозможным в России, пока не изменится нравственный характер русского народа, его мировоззрение и весь склад его мысли, а такие изменения (если и считать их возможными) совершаются не иначе как столетиями". Это заключение вытекало также из представления Данилевского о молодом возрасте русского народа, "у которого впереди много времени и сил". Он был одним из самых твердых сторонников политического союза всех славян. Убедительно доказывая ненасильственный характер территориального расширения России, Данилевский оправдывал применение твердых мер против племен, которым "не суждено ни положительной, ни отрицательной исторической роли... так как они составляют лишь этнографический материал, входящий в состав организмов культурно-исторических типов". Его выводы "не оставляли" вариантов в отношении Европы, "уже прошедшей высшую точку исторического цикла": "Борьба с Западом - единственное спасительное средство... для излечения наших русских культурных недугов".
Необходимость государственной крепости лаконично выражена политическим и религиозным мыслителем К.И. Леонтьевым (1831-1891): "Россию надо подморозить хоть немного, чтобы она не гнила". Леонтьев, как многие его современники, прошел в юности школу либерального воспитания, но "первые же встречи с крайней демократией нашей" - польское восстание и неудачные реформы 60-х годов - сделали из него стойкого консерватора. Он отвернулся от русской жизни, "вставшей на путь буржуазно-уравнительного прогресса, ведущего к гибели России, барской и мужицкой", видя, что губительный для России либерализм вышел не с гор Кавказа или Мекки, а из христианских стран: "С упорными иноверцами окраин Россия со времен Иоаннов все росла, крепла и прославлялась, а с европейцами великорусскими она в какие-нибудь полвека пришла в тяжелое состояние". Со временем Леонтьев убедился, что тихий и мирный ход домашнего разложения "во сто крат ужаснее национальных восстаний", которые, по его мнению, возбуждают в народе национальную доблесть хоть на время. Вращаясь в орбите бурных событий по службе в министерстве иностранных дел, Леонтьев быстро нашел связь между либерализмом русской интеллигенции и размягчением политического курса правительства. Писатель сконцентрировал силы на осмыслении национального пути России. В редкой по силе и новизне идей публицистике 70-х годов ("Племенная политика как орудие всемирной революции", "Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения") он предсказал неминуемое осуществление социализма в России - "нового рабства" ("почва рыхлее, постройка легче"). Отвергая романтические ожидания, Леонтьев считал, что русский народ вследствие своих качеств из "богоносца" может стать богоборцем скорее всякого другого народа. Поэтому он сделал ставку на "византийское" самодержавие. В полемике с Достоевским и Л.Толстым безошибочное историческое чутье мыслителя перевесило идеализированные суждения этих великих людей. Леонтьев отверг "космополитическую любовь" к человечеству Достоевского, считая недостижимым и нелепым всеобщее примирение. Еще более нереальными и вредными представлялись идеи Толстого о "любви, которой люди живы" и "всечеловеческом братстве" - то, что он называл "новым еретическим христианством", противопоставив ему настоящее Православие как религию церковной дисциплины и страха Божьего.
Оставшись малопопулярным при жизни, Леонтьев стремительно обрел внмание в ближайшем поколении русских литераторов и ученых. Н.Бердяев назвал его "единственным крупным мыслителем даже не консерватизма, а реакционерства". Суждение этого либерала приобретает любопытный смысл, если вспомнить его жизненный путь: ранняя пропаганда марксизма, затем проклятия революции и заграничные метания между воспеванием корпоративного строя Муссолини и благопристойными образцами буржуазной философии. В 20-е годы после революции леонтьевские идеи о национально-культурной самобытности народов воздействовали на русских евразийцев, веривших в особый путь русского народа даже при коммунистической власти. Общее внимание привлекает футурология Леонтьева. В 1883 году (!) он писал: "Русское общество помчится еще быстрее всякого другого по смертному пути всесмешения, и кто знает?.. мы неожиданно, лет через сто (!) каких-нибудь из наших государственных недр родим антихриста".
Вершиной философской мысли К.Леонтьева явился капитальный труд "Византизм и славянство" (1875). Вслед за Данилевским Леонтьев предложил впечатляющую периодизацию циклов государственного существования, выделив периоды "первоначальной простоты", "цветущей сложности" и "вторичного смесительного упрощения", то есть разложения и распада. Расцвет России, по Леонтьеву, начался в конце ХVII века и завершился эпохой Николая I. До этого периода господствовала простота нравов и вырабатывалась стойкая государственность. После Николая I началось нашествие либеральных идей с Запада и повсеместная организация террористических групп для борьбы с правительством. Предвидевшему распад государственности Леонтьеву были одинаково чужды обе стороны этого общеевропейского процесса - "свирепый коммунар и охранитель капитала - республиканский лавочник, враждебный и церкви своей, и монарху, и народу". Порождением смуты и одновременно ее творцом стала "самодовольная карикатура на прежних людей - средний европеец, с умом мелким и самообольщенным... Никогда еще в истории не видел никто такого уродливого сочетания умственной гордости перед Богом и смирения перед идеалом однородно-серого и безбожно-бесстрастного человечества". По мнению Леонтьева, все европейские страны испортили у себя государственную форму, которая вырабатывалась у них в период "цветущей сложности", и впали в прогрессирующее однообразное разложение. Философ обращал внимание на то, что в России образованные слои общества стали главными ферментами разложения: "Народ рано или поздно везде идет за интеллигенцией, а интеллигенция русская стала слишком либеральна, то есть пуста, отрицательна, беспринципна. Сверх того, она мало национальна. Творчества своего у нее нет ни в чем: она только всему учится всегда и никого ничему своему научить не может, ибо у нее нет своей мысли, своего стиля, своего быта и окраски. Русская интеллигенция так создана, что она чем дальше, тем бесцветнее. Она жрет что попало и радуется". Эта характеристика подтверждается поведением интеллигенции перед революцией, когда такие личности как С.Булгаков, П.Струве, Туган-Барановский пропагандировали марксизм, упиваясь романтикой социальных потрясений, и только в изгнании изменили свои взгляды, но вновь с либеральным оттенком. Среди тех, кто "одумался" уже за границей, был и видный писатель И.Бунин.
К.Леонтьев был убежден в том, что "пока дисциплинирующие принципы не возьмут верх в нашем государстве, а во всероссийском ядре охранительные и творческие начала не одержат победы над либерально-разрушительными, русскую плачевную интеллигенцию нашу не следует предпочитать иноверцам и инородцам... Имена немецкой аристократии связаны с военным и политическим величием православной России". Леонтьев любил русский народ тем здоровым чувством, которое не прощает серьезных изъянов в национальном характере. Поэтому он судил его по строгим меркам. Одно для него было очевидно: народ, впавший в либерализм, обречен. "Мы, русские, - европейцы в худшем значении этого слова, то есть медленные разрушители всего исторического у себя и у других. Из самого великорусского племени, бывшего так долго ядром объединения и опорой созидания государству, происходит теперь расстройство... В умах наших царит смута; в чувствах усталость и растерянность. Воля наша слаба, идеалы слишком неясны... Народ наш пьян, лжив и нечестен, и успел уже привыкнуть к ненужному своеволию и вредным претензиям. Сами мы в большинстве случаев некстати мягки и жалостливы и невпопад сухи и жестоки. Мы не умеем ударить и выпороть мерзавца и даем легально и спокойно десяткам добрых и честных людей умирать в нужде и отчаянии" - написано как будто сегодня!
Хотя Леонтьев не ожидал скорого осуществления мировой миссии русского народа, он знал о заложенных в нем великих возможностях и надеялся с Божьей помощью, следуя предложенным им социальным рецептам, предотвратить катастрофу, к которой шла страна. Для этого следовало прежде всего перестать копировать Европу: "Невозможно нам, не губя Россию, идти дальше по пути западного либерализма, которому на экономической почве всегда соответствует бессовестное господство денег". Он призывал не считаться с тем, что думает о нас Европа. Выводы Леонтьева обоснованы всем историческим опытом государства: "Для России нужна крепость организации, крепость духа и дисциплины... Поменьше так называемых прав, поменьше мнимого блага". Меры, предложенные философом для выздоровления общества, вытекают из особенностей русского характера. И поскольку характер народа не меняется столетиями, эти рецепты могут оказаться важнее наших устоявшихся представлений о "прогрессивных завоеваниях" ХХ века: требуется "прочность строя... устойчивость психических навыков у миллионов подданных... Национально-разнородному государству необходима строгая централизация". Леонтьев подчеркивал второстепенное значение формы государственного устройства. Правильную организацию сословных отношений он считал важнее самой монархии. Это допускало возможность национальной диктатуры "византийского" типа, еще не изведанного Россией.
В интересах национально-политического воспитания нашего народа важно использовать опыт крупного государственного и общественного деятеля императорской России К.П. Победоносцева (1827-1907).
Высокообразованный юрист, он с тридцати лет преподавал науки великим князьям, в том числе будущему императору Александру III, но, несмотря на близость к династии, не стал царедворцем, довольствуясь членством в Государственном Совете. Здесь Победоносцев увидел, как набирают силу временщики в верхах (граф Шувалов, Валуев, семья Бобринских). По его наблюдению, не революционеры и народники, а либеральные сановники и министры сыграли роковую роль в последовавших событиях. Российское самодержавие не смогло противопоставить силу сплоченному клану "государственных либералов", как определил их Победоносцев. Приняв реформы Александра II, он уже через год разочаровался в них, так как они проводились "людьми шатких убеждений и эгоистических наклонностей, оторванными от земли, не имеющими корней в быте общества". 70-е годы стали временем окончательного прозрения. Ближайших советников царя он называл "болтунами, трусами и лакеями". В 1880 году Победоносцева назначили обер-прокурором Синода - гражданским главой Русской Православной Церкви. Он вступил в борьбу с такими столпами либерального реформаторства, как премьер-министр Лорис-Меликов и министр финансов Абаза, уверившись в том, что реформы подтачивают монолит государства, возбуждают вражду между сословиями, уничтожая традиции, на которых столетиями держалась страна. Это противоречило коренному убеждению Победоносцева: "В народе вся сила государства".
1 марта 1881 года, после вакханалии покушений на высших чинов России, был убит Александр II, о котором глава Синода говорил: "Нас тянет это роковое царствование падением в какую-то бездну". После издания составленного обер-прокурором царского манифеста о незыблемости самодержавия и разрыве с политикой Александра II усилились интриги против Победоносцева, питаемые "невежеством русской интеллигенции и ненавистью иностранной интеллигенции ко всякой русской силе". Главная опасность, против которой он боролся, был переход к многопартийному конституционному строю, "более опасному, чем русская революция и безобразная смута. Первую еще можно побороть и водворить порядок на земле; последняя есть яд для всего организма, разъедающий его постоянной ложью". Победоносцев предвидел губительную силу бесконтрольной свободы печати. В истории России не было периода, когда "свободная" пресса помогала правительству обустроить государство, но всякий раз использовалась для его разложения. Деятельность Победоносцева оздоровляла общественную атмосферу. Глава Синода указывал царю на порок местного самоуправления (земства) - засилье бюрократии, использующей в своих интересах ослабление государственной власти и опирающейся на безответственные элементы из простонародья. Он не верил в возможность улучшения общества переделкой его государственных институтов, но - только исправлением человеческих нравов (так же рассуждал и К.Леонтьев: "Учреждения пусть будут суровы, человек должен быть добр").
Практическую ценность сохранили статьи Победоносцева в "Московском сборнике" 1897-1898 годов. Анализируя европейский парламентаризм, он пишет: "Выборы не выражают воли избирателей... Народные представители руководствуются личным произволом или расчетом, сообразуемым с партийной тактикой. Министры самовластны и насилуют парламент. Располагая всеми ресурсами нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа и не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте... Ошибки, злоупотребления, произвольные действия - ежедневное явление в министерском управлении... Все здесь рассчитано на служение своему я... И комедия выборов продолжает обманывать человечество". Этот классический вывод приложим к любому современному государству.
В письмах Александру III Победоносцев выделил среди способов обескровливания народа порочное образование: "Чтобы спасти и поднять народ, необходимо дать ему школу, которая просвещала бы и воспитывала его в простоте мысли, в истинном духе, не отрывая от той среды, где совершается его жизнь и деятельность". Осужденная Победоносцевым система обессмысливала обучение на всех уровнях с помощью избыточных и ложных знаний, без учета потребностей общества, уничтожая национальные корни воспитания, - все то, что культивируется в современной России. Другую беду он видел в пьянстве: "Кабак высасывает из народа все здоровые соки, распространяя повсюду голое нищенство и болезнь". Разложению подверглись все сословия, начиная с высших слоев. По свидетельству Победоносцева, члены Госсовета, сенаторы, генерал-адъютанты "бесстыдно смешивают личные интересы с государственными, по совместительству руководя акционерными обществами и приобретая себе большой капитал". "Масса иностранных имуществ в России - великое зло, грозящее бедой и в международных отношениях", - предупреждал он. Однако сам царь уже не в силах был порвать золотую цепь международного капитала и "предотвратить бессовестную игру каких-то внешних сил... Бог знает, чья хитрая рука направляет, чьи деньги снабжают наших злодеев, людей без разума и совести, одержимых диким инстинктом разрушения, выродков лживой цивилизации, которые эпидемически размножаются".
Русские революции 1917 года и занятие в ХХ веке Америкой ведущего положения в империалистическом мире привели к появлению совершенно новых форм консерватизма как внутри страны, так и за рубежом, среди русских эмигрантов. С другой стороны, в европейских странах развивались консервативные силы, не просто сочувствовавшие России, но отводившие ей важную роль в планах противостояния мировому либерализму. Наступило время совместных геополитических решений перед лицом общего врага.
Геополитика, силами европейских ученых приобретшая к этому времени научную форму, давала надежное обоснование необходимости сохранения территории государства в прежнем виде. Основные положения геополитики были изложены профессором Лейпцигского университета Фридрихом Ратцелем (1844-1904) в его главном труде "Политическая география" (1897): пространство само есть политическая сила, упадок государства - результат слабеющего пространственного чувства. Ратцелю принадлежит концепция "мировой державы", сыгравшая важную политическую роль в событиях ХХ века. Он верил, что в будущем доминирующее положение в мире займут крупные государства с территорией не менее пяти миллионов квадратных километров, подобные Северной Америке и Евро-Азиатской России. Характерно, что этот сторонник германской экспансии поместил Россию в ряд держав, обладающих естественным правом на мировое превосходство.
Другой крупнейший геополитик, шведский историк и германофил Рудольф Челлен (1864-1922) первым предложил план "континентального государства", включающего Россию. Он не раз цитировал Достоевского, к которому восходит идея "юных народов", прежде всего немцев и русских. Не утратили актуальности труды Челлена "Великая держава" (1910) и "Государство как форма жизни". Он считал силу более важным фактором поддержания мощи государства, чем закон, так как сам закон может поддерживаться только силой. "Малые страны из-за своего географического положения обречены на подчинение великим державам", - писал Челлен.
Видный немецкий юрист Карл Шмитт (1888-1985) разработал теорию "Большого пространства", рассматривающую процесс развития государства как стремление к приобретению наибольшего территориального объема. В отличие от пангерманистской модели нацистов и от советского интернационализма "Большое пространство" Шмитта основано на культурном и этническом равноправии и широкой автономии, ограниченной лишь стратегическим централизмом и общей лояльностью к высшей властной инстанции. При этом Шмитт считал такое "тотальное государство" совершенным государством традиционного типа.
Самый существенный вклад в обоснование континенталистских идей внес знаменитый немецкий ученый Карл Хаусхофер (1869-1946), написавший более четырехсот работ. Его длительная служба в дипломатическом и военном ведомствах Германии включила период научной деятельности при нацистах, когда он возглавлял Институт геополитики, что было причиной долгой обструкции самого ученого и геополитики как науки. Лишь четверть века спустя после войны ученый мир признал заслуги этого мыслителя, который еще в начале 20-х годов утверждал, что возрождение крупного государства после политической катастрофы возможно, только если "люди с улицы научатся геополитически мыслить, а вожди - геополитически действовать". Можно считать закономерностью то, что суть доктрины Хаусхофера и его последователей (А.Грабовски, Вовинкель, Обст, Маулль) заключалась в создании континентального блока Берлин-Москва-Токио. Это был единственный полноценный ответ на стратегию США и Англии, не скрывавших большой опасности для себя от оформления Евро-Азиатского Союза. В статье "Континентальный блок" Хаусхофер писал: "Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа - немцы и русские всячески стремятся избежать междоусобного конфликта, подобного Крымской войне или 1914 году. Это - аксиома европейской политики". Мысль об "ориентации на Восток" проводилась Хаусхофером в разнообразных вариантах, при этом Германия и ее народ рассматривались как западное продолжение Евразии. Не случайно англичане во время Второй мировой войны уничижительно называли немцев "гуннами". Следует иметь в виду, что "открытость к Востоку" у Хаусхофера не означала оккупацию славянских земель, поскольку речь шла о совместных усилиях Германии и России по установлению "Нового евразийского порядка" и выведению континента из-под влияния "морской силы", возглавляемой США.
На практике эта тенденция, имевшая сторонников в верхах рейха, столкнулась с расистским подходом Гитлера, замкнувшегося на этнической близости англичан и немцев и мнимой неполноценности славян, а также на ненависти к евреям как "родоначальникам" коммунизма. Трагический исход борьбы в этот период был вызван победой именно этой ущербной линии. Сам Хаусхофер на протяжении 20-30-х годов не уставал призывать Японию к сближению с Китаем и Советским Союзом, выступая одновременно за укрепление советско-германской дружбы. Нелишне заметить, что единомышленник и сын Карла Хаусхофера - Альберт, также крупный геополитик, был казнен нацистами за причастность к путчу 1944 года.
В дальнейшем ведущие геополитики Европы все решительнее вводили в планы единого континентального пространства Россию, даже в качестве центрального ядра.
Противостоящая континенталистам группа геополитиков с конца ХIХ века пропагандировала право на мировое доминирование "морской силы" - американский адмирал А.Мэхэм (1840-1914) или "мирового океана" - британский ученый Х.Маккиндер (1861-1947) Это, разумеется, не снижает ценности для России самостоятельных геополитических построений. Геополитика, как всякая наука, не дает преимущества кому-либо, но предоставляет борющимся мировым силам равные возможности использовать ее положения в своих целях.
Узкие группы в европейских странах, связанные с националистическими партиями и движениями, развивали идеи континентализма в духе Карла Хаусхофера.
Центральное ядро этого движения в Европе получило общее название "новых правых". Оно возникло во Франции в конце 60-х годов. Его лидер - философ и публицист Ален де Бенуа. Высокий интеллектуальный уровень публикаций и изданий "новых правых", многочисленность их последователей в европейской академической среде резко контрастируют с ничтожным вниманием, которое уделяют им властные инстанции и аналитические центры, представляющие структуры атлантизма. Подозрение вызывает не только яркий консерватизм "новых правых", но прежде всего - их радикально антиатлантические и антимондиалистические взгляды. Между тем "новые правые" резко отличаются по всем пунктам от традиционных правых: монархистов, католиков, антикоммунистов, шовинистов, германофобов. "Новые правые" - сторонники "органической" (творческой) демократии, социального и технического модернизма, социалисты, германофилы, язычники и т.д. Представителей этой группы отличает новизна идей, непротиворечивость и логическая цельность построений. В отличие от классических националистов и "старых правых", де Бенуа считает исторически исчерпанным принцип централистского "государства-нации". Будущее, по его мнению, принадлежит "Большим пространствам" в виде единой Федеральной империи, составленной из относительно самостоятельных этнических групп, связанных общностью индоевропейского происхождения и очевидно допускающей вхождение в нее на определенных условиях иных, например, тюркоязычных или угрофинских групп.
Впечатляющий план создания евро-азиатской империи выдвинул в 60-х годах бельгийский ученый Жан Тириар (ск. в 1992), возглавлявший общеевропейское радикальное движение "Южная Европа" и называвший себя "национал-большевиком". В отличие от де Бенуа Тириар считал, что единая империя, противостоящая США, должна быть не федеральной, а предельно унифицированной, централистской, то есть стать единым континентальным государством-нацией. В конце 70-х годов, обсуждая реальную возможность объединения, он пришел к выводу, что для Европы лучше выбрать советский социализм, чем англосаксонский капитализм. Так появился проект "Евро-Советской империи от Владивостока до Дублина". Тириар пророчески описал причины и логику грядущего краха СССР, если он не предпримет в ближайшее время активных геополитических шагов в Европе и на Юге. В 60-х годах Тириар встречался с Чжоу Эньлаем, Насером и с югославским руководством, но советские лидеры не пошли на контакты, отвергнув его предложение об организации в Европе "подпольных отрядов европейского освобождения" для террористической борьбы с "агентами атлантизма". Идеи Тириара предвосхитили более изощренные и развитые проекты "новых правых". Они, в частности, лежат в основе активизирующегося ныне "Фронта национального освобождения" (европейские национал-большевики).
Австрийский генерал Йордис фон Лохаузен в книге "Мужество властвовать. Мыслить континентами" выделяет необходимость видеть политические и социальные процессы в масштабе тысячелетий, предлагая формулу власти: "Могущество = Сила х Местоположение". Лохаузен отделяет судьбы Европы от судьбы Запада. Для политического освобождения Европы, подпавшей под временный контроль телассократии, Лохаузен считает неизбежным стратегический союз с Россией, без которого Европа остается уязвимой для Америки, имеющей выигрышное местоположение. Понимание самобытности России проявилось в игнорировании Лохаузеном идеологических вопросов. Он рассматривает политику Руси боярской, России царской и Советского Союза как единый непрерывный процесс. Сознавая трагическую сторону распада СССР, Лохаузен видит благоприятные предпосылки для создания в будущем евразийской империи в связи с ликвидацией барьера в виде марксистской идеологии.
Радикальную позицию занимает активный автор миланского журнала "Орион" доктор Карло Террачано. Он верит, что будущее Европы целиком зависит от судьбы России и Евразии, подчеркивая важную роль в борьбе с атлантизмом исламского мира, в первую очередь антиамериканских режимов - иранского, ливийского, иракского и т.д. Террачано убежден: Россия и исламский мир должны объединиться против США. Европе он отводит второстепенную роль, видя в ней территориальный плацдарм русско-исламского антимондиалистского блока. Сходной позиции придерживаются итальянские интеллектуалы Клаудио Мутти. М.Мурели, А.Колла, М.Баттара, а также некоторые левые социал-демократические, коммунистические и анархические круги Италии (газеты "Уманита", журнал "Нуови ангулациони").
Агрессивный натиск чужеродных классическим цивилизациям сил имеет целью сокрушить исторически сложившиеся традиции европейского и азиатского миров и навязать народам холодные, безжизненные космополитические ценности. Существует радикальный геополитический план, именуемый мондиализмом или новым мировым порядком. Он разрабатывался американцами начиная с 70-х годов. Публично заявил о нем президент Буш- старший в 1991 году, во время войны в Персидском заливе. Мондиализм доказывает неизбежность перехода от множественности государств, народов и культур к всеобщему планетарному объединению. Версии этих планов существовали еще в ХVIII-ХIХ веках, например, у социолога Огюста Конта, Лессинга и английского предпринимателя Сесиля Родса. Последний организовал группу крупных бизнесменов из разных стран, которые обязались содействовать созданию мирового правительства. В конце ХIХ и весь ХХ век мондиалистские организации существовали под разными названиями и часто носили секретный характер, причем коммунисты соседствовали в них с "финансовыми акулами". Лига Наций и ООН были порождены именно этими кругами, связанными утопической верой в объединение планеты.
Со временем сложились три основные мондиалистические организации. Первая из них - Совет по международным отношениям (СМО) создан американским банкиром Морганом еще в 1921 году как филиал Фонда Карнеги "За вселенский мир".
В 1954 году создана другая мондиалистская структура - Бильдербергский клуб, объединивший не только американских политиков и деятелей культуры, но и их европейских коллег. Ее американская часть состояла исключительно из членов СМО.
В 1973 году активисты Бильдербергского клуба создали важнейшее мондиалистское объединение- "Трехстороннюю экономическую комиссию" ("Trilateral"). Она возглавляется американцами, входящими в состав двух первых структур. Ведущие лица "Бильдербергов" и "Трилатераля" - владелец "Чейз Манхаттэн банк" Рокфеллер и геополитические стратеги Збигнев Бжезинский и Г.Киссинджер. После распада СССР новую версию мондиализма предложил один из идеологов демократической партии США Френсис Фукуяма. В статье "Конец истории", опубликованной в начале 90-х годов, он заявил о совершающемся переходе человечества от темной эпохи "закона силы", "мракобесия" и нерационального хозяйствования к наиболее разумному строю - капиталистической рыночной экономике и либерально-демократической идеологии. Легковесная доктрина Фукуямы вряд ли реализуема, но за ней стоят огромные деньги и решимость любой ценой создать "новый мировой порядок".
Существуют более детальные версии мондиализма, исходящие из европейских кругов, противостоящих "новым правым". Миланский профессор К.Санторо оспаривает оптимистические представления Фукуямы о Международных институтах ООН как ядре будущего "мирового правительства". Санторо излагает сценарии возможных катастроф, начиная от войн средней и малой интенсивности и кончая угрозой всеобщего хаоса, что подтолкнет различные блоки к созданию планетарного государства под эгидой "мирового правительства".
Бывший директор Европейского банка реконструкции и развития Жак Аттали в книгах "Он придет" и "Линии горизонта" предвещает наступление "третьей эры" - эпохи денег, будто бы являющихся универсальным эквивалентом всех ценностей. Мысль этого политика упирается в вариант будущего, которое "уже наступило". Игнорируя историю и традиции народов, Аттали и его единомышленники (Ф.Рериг, Ф.Бродель) сводят процесс мирового развития к концентрации финансовых бирж, полезных ископаемых, информационных центров и крупных производств, вводя для его обозначения термин "геоэкономика" (новая маскировка неуничтожимых стратегических различий "суши" и "моря"). На этой основе Аттали прогнозирует объединение Американского пространства, Европейского пространства и Тихоокеанского региона. Не случайно в его схеме отсутствует Россия, которой отводится роль гигантского рудника, заполненного механической рабочей силой.
В 20-м столетии геополитическая традиция России, как и вся русская культура, раскололась на две ветви. Одна из них развивалась в Советской России, другая - в Русском Зарубежье.
Яркой фигурой русской эмиграции был религиозный философ и политический писатель И.А.Ильин (1882-1954) - один из немногих мыслителей, последовательно, в течение всей жизни противостоявший радикализму и либеральным влияниям. Общественная деятельность и творчество Ильина достигли пика после высылки из России в 1922 году. Особенностью Ильина было отвращение к политическим партиям и растрачиванию национальной энергии на партийные распри: "Партия есть союз граждан, соорганизовавшихся для того, чтобы захватить государственную власть в свои руки. К этому стремятся все партии - демократические и антидемократические... Создавая схему для политической вражды, партии усиливают государственные раздоры... и, в сущности, готовят гражданскую войну", - писал Ильин. С таким же постоянством он осуждал федеративную систему государственного устройства, непригодную для государства с большой территорией и многочисленным многонациональным населением: "Крупные и сложные державные задачи успешно может решать лишь унитарное государство, а в самые ответственные периоды - национальная диктатура; требование же федерации равносильно началу федеративного расчленения". Территориальное разрушение России, считал Ильин, создаст в мире вечный очаг гражданских и международных войн. Эта опасность постоянно присутствует, так как "мир изобилует русофобами, врагами национальной Росии, обещающими себе от ее крушения, унижения и ослабления всяческий успех... Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри... не способная ни оздоровить свои финансы, ни провести необходимый бюджет, ни построить необходимый флот... Россия с убывающим народонаселением".
В пророческом труде Ильина "Наши задачи" (215 бюллетеней Русского Общевоинского союза, с 1948 по 1954 год) описана трагедия будущего разрушения СССР, детально совпавшая с реальными событиями: "Когда после падения большевиков мировая пропаганда бросит во всеросийский хаос лозунг: Народы бывшей России, расчленяйтесь! - то откроются две возможности: или внутри России встанет руская национальная диктатура, которая возьмет в свои цепкие руки бразды правления, погасит этот гибельный лозунг и поведет Россию к единству, пресекая все сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется хаос передвижений, отмщений, погромов, безработицы, голода, холода и безвластия. Тогда Россия будет охвачена анархией и выдаст себя с головой своим национальным, военным, политическим и вероисповедным врагам". А вот то будущее, которое предстоит пережить народу, если он не покончит с режимом национального предательства: "Медленно, десятилетиями будут слагаться отпавшие или отчлененные государства. Каждое поведет с соседним длительную борьбу за территорию и население, что будет равносильно войнам в пределах России... Новые государства окажутся через несколько лет сателлитами соседних держав, иностранными колониями или протекторатами... о федерации никто не вспомнит, а взаимное ожесточение заставит их предпочесть иноземное рабство всерусскому объединению".
Острая мысль Ильина выходит за пределы наших дней. Как геополитический прогноз звучат его слова: "Россия не погибнет от расчленения, но начнет воспроизведение всего хода своей истории заново. Она, как великий организм, снова примется собирать свои члены, продвигаться по рекам и морям к горам, к углю, к хлебу, к нефти, к урану". Твердый ориентир для восстановления государственной силы дает утверждение Ильина: "Россия есть организм природы и духа". Здесь указано на глубокое соответствие национального характера и огромных пространств России, которое должно быть восстановлено несмотря на все препятствия и трагический ход истории. Философ, занятый тяжелыми раздумьями о грядущем распаде государства, вторгается в широкий круг геополитических проблем: "Этот простор не может жить одними верховьями рек, не владея их выходящими в море низовьями... Хозяйственная мысль суши всегда задыхается без моря (!)... Нациям, которые хотят загородить России выход к морям, надлежит помнить, что здесь дело идет о том, чтобы верно увидеть проблему континентального размера (!) и не становиться поперек дороги мировому развитию. Неумно и недальновидно вызывать грядущую Россию на новую борьбу за двери ее собственного дома, ибо борьба эта начнется неизбежно и будет сурово-беспощадна". Совершенно в духе классической геополитики Ильин пишет: "Народоправство требует от народа государственно-политического кругозора, соответствующего размерам страны и державным задачам этого народа. Малому, ниоткуда не угрожаемому народу достаточно уездного политического горизонта... но американский изоляционалист есть близорукая деревенщина, а русский калужанин, отвергающий борьбу за морские берега на том основании, что нам, калуцким, моря не надо, не способен к народоправству. Народ, не понимающий своих исторических задач, погубит себя и свою культуру".
Упоминание Америки здесь не случайно. Второй полюс противостояния также возникает у Ильина в сходном контексте: "Европа есть небольшой полуостров великого азиатского материка".
В СССР единственным ученым, создавшим целостную глобальную концепцию геополитики, был профессор ЛГУ 20-30-х годов В.П. Семенов-Тян-Шанский. Он исходил из представлений зарубежных (Ратцель, Э.Реклю и др.) и русских ученых (А.И. Войеков, В.И. Ламанский, П.П. Семенов-Тян-Шанский) о связях государственных образований и культурных процессов человечества с их природным своеобразием и историческими особенностями освоения пространства. Практическое значение трудов В.П. Семенова-Тян-Шанского, не имевшего прямых последователей в СССР, заключалось в том, что советская геополитическая реальность (например, освоение азиатской части Советского Союза) в главных чертах складывалась по его проекту - путем целенаправленного, исходившего из имперских интересов создания в обозначенных им пределах "колонизационных баз будущего" (Уральской, Туркестанской, Алтайской, Прибалтийской). Такая полтика была закономерным продолжением усилий царской России, создавшей путем добровольного объединения многочисленных этносов единую континентальную империю. Это подтверждает известную геополитическую идею о возможности расширения пространства больших держав без территориальных захватов и войн.
В Русском Зарубежье одним из первых обратился к проблемам геополитики социолог и публицист И.Л. Солоневич (1891-1953). "История России есть история преодоления географии России", - писал Солоневич, имея в виду "географическую обездоленность" страны, то есть отсутствие у нее океанов и проливов, гарантировавших безопасность США и Англии. Солоневич считал, что безопасность России может быть обеспечена дисциплинарными ограничениями русского народа, прежде всего - общей воинской повинностью, позволяющей быстро применить силу при появлении геополитической угрозы на любом направлении.
Идея о России как об особом мире с собственными историческими задачами объединила патриотическую группу русских ученых-эмигрантов, назвавшихся "евразийцами". Среди них геополитиком в точном смысле слова был П.Н. Савицкий (1895-1968), возглавивший наиболее последовательное крыло евразийского движения. Мировоззрение Савицкого сложилось под влиянием трудов Н.Данилевского и особенно К.Леонтьева, обосновавшего самостоятельное значение русской нации. Это сближало евразийские теории с идеями немецких консервативных революционеров (А.Меллер, Ван ден Брук, Г.Лауфенберг, Эрнст Никиш, фон Заломон, Юнгер). Их объединяла укорененность в национальных традициях в соединении с творческим порывом в будущее, с социальным модернизмом и техническим развитием. Одна из главных идей Савицкого: "Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться Срединным Государством. Она самостоятельный мир - Евразия".
Были, впрочем, в Германии политики (Лауфенберг, Никиш), понимавшие относительную "срединность" своей страны и абсолютную континентальную и культурную "срединность" русских. Отсюда они делали вывод о том, что Германия должна выбирать между юго-западной, славянофобской, католической, германо-австрийской ориентацией и северо-восточной, германо-славянской, социалистической и русофильской позицией Пруссии. В результате победы антикоммунистической, русофобской линии Гитлера Германия надолго утратила свою национальную независимость и мощь из-за кошмарного поражения, нанесенного ей именно теми силами, "вечный союз" с которыми только и мог обеспечить немцам соучастие в мировом господстве "суши".
Эти выводы приобрели особое значение для русского народа, впавшего в обессиленное состояние. Если пропустить критическую точку, то никакие геополитические союзы и континентальные объединения не спасут народ от окончательного краха. Процветающие государства не нуждаются в поддержке слабых. "Справедливость всегда была предметом споров. Сила неоспорима. Вот почему люди не смогли сделать справедливое сильным и сделали сильное справедливым", - утверждал Паскаль еще в ХVIII веке. Сильная Америка проявляет избыточную агрессивность только потому, что она имеет дело с государствами, которые (за исключением Китая) утратили самостоятельное лицо, превратившись в бледные тени когда-то независимых наций. И если Россия с ее непредсказуемыми возможностями еще сохранила шанс успешно противостоять власти "моря", то ей следует резко активизировать самостоятельное геополитическое поведение на всех направлениях. Вместо этого руководство страны пристроило ее в хвост американской политики и несет одно геополитическое поражение за другим.
Ситуацию хорошо описал известный мусульманский деятель, российский евразиец Гейдар Джемаль: "Россия даже как слабый партнер не соответствует стандартам, при которых образуются военные союзы, - для Запада она сегодня имеет более низкий статус, чем в 1913 году". Политика "коллаборационизма" привела к утрате влияния в Средней Азии, приблизила угрозу разгрома потенциально важных для России Ирана и Ирака и отторжения мусульманского мира, обострила отношения с Китаем, проблемы Приамурья и Курил. В результате Россия, как слабый союзник США, превращается в объект антиамериканизма по всему миру. Джемаль делает вывод: "Россия стоит перед угрозой утраты своего национального суверенитета... Огромная часть российского общества молчит, как великий немой... Мы переживаем сейчас национальную катастрофу, позор и унижение России".
Можно признать справедливость характеристики А.Зиновьевым сложившегося человеческого типа: "низкий уровень самоорганизации и национальной солидарности, покорность перед властями, низкопоклонство перед Западом". Зиновьев, однако, не говорит о том, что национальный нигилизм и пассивное поведение поощряла и прививала русскому народу плодившаяся как чума либеральная интеллигенция - застрельщик всякого разложения, а вслед за ней - поколения революционеров, включая интернациональных марксистов, к которым писатель, очевидно, относит и себя.
