Многие годы - со времен публикации знаменитого произведения Как нам обустроить Россию - не читала Солженицына. И не потому, что статья эта показалась топорной по мысли. И не потому, что простота ее показалась хуже воровства: вот выпишу вам рецепт, по три ложки в день, и будьте здоровы... Или неприемлемой идеологически.... Стилистически.... Главная причина была сентиментальная: душа моя противилась развенчанию кумира.
Столько раз я говорила - и писала! - что три великих человека изменили общественное сознание послесталинского времени: Солженицын, Сахаров и протоиерей Александр Мень. А потом замолчала. Оказалось, что собственные старые установки требуют проверки и пересмотра. Это болезненный процесс, когда вдруг обнаруживаешь, что привычные дважды два перестали означать четыре. Именно Александру Исаевичу Солженицыну отводилась роль главного перестройщика общественного сознания. И именно интеллигенция (и тот круг молодежи, которая в начале шестидесятых заканчивала школы и вступала во взрослую жизнь) создала культ Солженицына.
Что мы имели в виду, когда говорили об общественном сознании? Как его измерять, как оценивать? Разговорами в очереди? Опросами по телефону? Результатами выборов?
О себе я могла бы сказать, что как раз моего сознания Солженицын не изменил: оба мои деда сидели в сталинских лагерях, никаких иллюзий по поводу природы людоедской советской власти в семье не оставалось. Кому открыл глаза Солженицын, опубликовав Один день Ивана Денисовича, несколько потрясающих рассказов и Архипелаг ГУЛАГ? Не тем, кто там сидел (полстраны) и не тем, кто его охранял (еще полстраны). Об этом мы не задумывались в те времена.
Конечно, его услышал Запад. Не потому, что был он первым (до него или в то же самое время были написаны многие книги - и Большой террор Конквиста был уже опубликован, и Шаламов написал свои Колымские рассказы) - а потому, что он был героем, выигравшим битву. Не западный ученый, анализирующий трагическую русскую историю в университетском кабинете, не яростный политический оппонент, не эмигрант, а человек, победивший режим (уже ослабевающий, уже истощенный, выхолощенный режим, но имеющий, казалось бы, достаточно сил, чтобы перемолоть одного отдельно взятого человека, одно зернышко). Он был героем, и мир полюбил его за это. Так повелось, что мир любит победителей.
Услышали ли его соотечественники? Несколько десятилетий мне казалось: да, услышали. Сегодня я в этом сомневаюсь. Если бы услышали, не выбрали бы тридцать лет спустя единодушным большинством в президенты страны подполковника КГБ. Испугались бы, задумались, усомнились: оно, конечно, крепкая рука, но не слишком ли?
Тема эта грустная, но говорить об этом я не стала бы, если бы не одно обстоятельство: в одиннадцатом номере Нового мира за 2003 год вышла часть мемуарной книги Солженицына Попало зернышко промеж двух жерновов. Позвонили взволнованные и огорченные друзья: в книге есть строки, касающиеся нашего покойного друга Вадима Борисова, который для нас навсегда остался Димой, и бросающие тень на человека, который уже умер и не может защитить своего доброго имени, своей чести и достоинства.
Будучи совсем молодым человеком, аспирантом-историком, подающим надежды, Вадим Борисов участвовал в сборнике Из-под глыб, изданным в 1977 году в издательстве ИМКА-пресс. С этого времени жизнь его оказалась связанной тесными дружескими и деловыми отношениями с Александром Исаевичем Солженицыным и его семьей. Это означало, что его жизненный выбор был сделан в пользу служения Солженицыну и его делу, и в жертву этому служению был принесен яркий талант, академическая карьера, да и просто возможность работать по специальности. Это был тяжелый выбор. Жизнь под постоянной слежкой, под угрозой ареста, с прослушиванием телефонных разговоров.
Форма отношений сложилась вполне русская, совсем не западная, когда деловые отношения отделяются от дружеских, а за выполненную работу платится определенное, заранее оговоренное вознаграждение. И Вадим отдавал всю свою жизнь. Он не только собирал для Солженицына материалы, он выполнял и поручения семейного характера. Хотя он был чрезвычайно сдержан и мало кто знал о его тесных связях с Солженицыным, его друзьям было известно, что Вадим ездил на Кавказ, вывозил из города Георгиевска парализованную тетю Солженицына, и какое-то время, прежде чем ее устроили в Подмосковье, она жила у Борисовых дома. Солженицын же поддерживал Вадима и его немалую семью, в которой было четверо детей.
Когда начались публикации Александра Исаевича на родине, Вадим Борисов стал его доверенным лицом. Именно об этом периоде пишет Солженицын в Зернышке, обличая Вадима в недобросовестности и намекая на злоупотребления. В действительности, ни того, ни другого. Допускаю, что Вадим не был хорошим организатором издательского дела, но Солженицын, находясь в Америке, совершенно не представлял себе картины жизни в России вообще и, в частности, хозяйственной жизни в то время, когда цены на бумагу и типографские услуги постоянно росли, а бумагу для книги во многих случаях надо было цивилизованно украсть, и ни о каком бухгалтерском учете и строго оформленных документах не могло быть и речи. Издательское пиратство процветало, и именно для того, чтобы обеспечить сколько-нибудь пристойный издательский уровень и контролировать хотя бы неприкосновенность текстов и вынужден был Вадим Борисов работать под эгидой Издательского Центра, в чем упрекает его Солженицын.
Но не выяснение деталей бухгалтерской отчетности заставляет говорить на эту тему. Заставляют говорить слова Солженицына: Ошибку можно простить и миллионную. Обмана нельзя перенести и копеечного.
Речь идет вовсе не о копеечном обмане - речь идет о жизни человека, посвятившего себя служению Солженицыну и его делу. Обвинения в недобросовестности Вадим и не смог перенести. Это подорвало его и без того плохое здоровье и, возможно, сократило жизнь.
В сущности, речь идет о шкале ценностей, заявленной Солженицыном в тот момент его жизни, когда он был уже в изгнании, а его жена и дети оставались в России. Он пишет о том, что дети его оказались заложниками: ...и тут решение принято сверхчеловеческое: наши дети не дороже памяти замученных миллионов, той Книги мы не оставим ни за что...
Логика узнается большевистская: если собственные дети не дороже памяти замученных миллионов, то ведь и замученные миллионы не дороже светлого будущего всего человечества.
А что делать сегодня детям Вадима Борисова? У них скромная задача - сохранить память своего отца, его доброе имя. Мы, друзья Димы, очень любили его, ценили его сердечность, ум, природную веселость, обаяние и широту. Мы по сей день горюем, что он так рано ушел, что не смог реализовать тот огромный творческий потенциал, который был в нем заложен. Не смог, потому что сделал выбор не в пользу самореализации.
Та Книга, о которой упоминает Солженицын, написана, опубликована на всех языках, прочтена всем миром, оценена Нобелевской премией и, хочется верить, действительно сыграла в мире ту роль, которую мы все ей отводили. А как быть с зернышком? Не с тем, которое попало промеж жерновов двух могучих систем и выжило, выстояло, не обратившись ни в муку, ни в лагерную пыль, и дай Бог ему долгих лет жизни... А как быть с зернышком, которому
имя было Вадим Борисов, служившему по мере своих сил тому же делу Книги и не заслужившему доброго слова, а одно только бесчестие?
И это тем более нестерпимо, что в поредевшей армии поклонников и почитателей Солженицына, Дима был один из последних, кто хранил ему рыцарскую верность.
И последнее - пусть прозвучит не как упрек, а как вопрос: возможно ли христианство без милосердия?
Опубликовано в журнале:
"Нева" 2004, N7
http://solzhenicyn.ru
viperson.ru
Док. 533041
Перв. публик.: 15.12.04
Последн. ред.: 05.03.11
Число обращений: 186
О нем...
|
