Наверно, не найдется такой редакции журнала, где бы сотрудники время от времени не собирались за чашкой чая или кофе и не вспоминали бы, не рассказывали бы друг другу разные истории. Есть такая традиция и в Неве. Однако нынче, в преддверии пятидесятилетия журнала, она имеет особый смысл. Полвека - срок маленький. Чего только не случалось в журнальной жизни за эти годы!
Вот мы и решили в преддверии юбилея Невы открыть специальный раздел, где бы и сотрудники журнала, и его авторы, а возможно, и наши читатели, подписчики могли бы поделиться своими историями, посвященными Неве. И первым берет слово главный редактор журнала -
Как только в нашей стране стали ощущаться первые признаки демократизации, как только власть заговорила о гласности, мы, в редакции Невы, решили попытаться напечатать прозу Александра Солженицына.
Я думаю, у каждого поколения существуют свои знаковые книги, книги, которые если не перевернули жизнь каждого из нас, то, по крайней мере, оказали необычайно важное влияние на наше мироощущение. Такими книгами для нашего поколения - поколения тех, кто родился еще до войны, на чью молодость пришелся ХХ съезд партии и разоблачение культа личности, стали роман Владимира Дудинцева Не хлебом единым, увидевший свет в Новом мире в середине пятидесятых, и в еще большей степени - Один день Ивана Денисовича Александра Солженицына, повесть, опубликованная А. Твардовским на страницах того же Нового мира. Впервые обществу были представлены картины жизни ГУЛАГа, и картины эти нельзя было воспринимать без глубокого внутреннего потрясения. Это была пронзительная, обжигающая и мучительная для многих из нас правда. Прочитав повесть Солженицына, уже невозможно было смотреть на окружающий мир прежними глазами.
Один день Ивана Денисовича мгновенно пробудил цепную реакцию: лагерные мемуары, романы и повести, написанные теми, кто еще недавно пребывал за колючей проволокой, хлынули в редакции журналов, в издательства.
И власть очень быстро поняла свою ошибку. Поняла, сколь грозную опасность для существования самой Системы представляет это извержение накопившейся боли, страданий, человеческих унижений. Сначала она, власть, пыталась с помощью цензуры как-то регулировать этот поток, так сказать, дозировать правду, делить ее на допустимую и недопустимую, а потом и вовсе наложила запрет на лагерную тему.
Кстати, жертвой такого закручивания гаек стал и наш журнал. Это произошло в 1963 году. Тогда главным редактором Невы был писатель Сергей Воронин. Он-то и принял решение опубликовать в журнале повесть ленинградского писателя Леонида Семина Один на один. За плечами у Леонида Семина была нелегкая судьба: во время войны, будучи контуженным, он попал в плен, был узником Маутхаузена - фашистского лагеря смерти, потом, уже в нашей стране, прошел через фильтрационные лагеря, работал на лесоповале в Сибири Именно об этом он и рассказал в своей повести. Повесть долго никто не решался печатать, и вот наконец, казалось бы, наступило ее время. Ее первая половина появилась в мартовском номере Невы за 1963 год. Как обычно в таких случаях, публикация завершалась традиционной фразой: Окончание следует. Но, увы, окончания и не последовало, читатель так и не смог узнать, что же произошло дальше с героями Леонида Семина. Цензура сказала: Нет. На беду писателя, именно в те дни, когда вторая часть повести уже ушла в типографию, там, на партийном Олимпе, властные идеологи решили: Хватит. Глоток свободы и впрямь оказался лишь глотком.
Впрочем, какие бы шаги ни предпринимали власти, какие бы запреты ни изобретали, слово правды уже было произнесено, Один день Ивана Денисовича и тот переворот, который он совершил в наших душах, уже было ни забыть, ни запретить, ни вычеркнуть.
Так что наше отношение к Солженицыну, наше стремление опубликовать его прозу в Неве шло из тех времен - из середины шестидесятых. Мы знали, что Новый мир тоже прилагает усилия, чтобы прорвать идеологические запреты.
Инициатором нашего обращения к писателю, жившему в то время в изгнании, в Вермонте, стал редактор отдела прозы Невы Самуил Лурье. Именно он, если не ошибаюсь, с помощью Лидии Корнеевны Чуковской раздобыл адрес Александра Исаевича.
К тому времени я уже прочел ходившие по рукам самиздатовские экземпляры Ракового корпуса и В круге первом. И я написал Солженицыну, что наш журнал был бы рад получить от него согласие на публикацию одного из этих романов. Должен признаться, что в таком моем обращении была доля риска: ведь имя Солженицына в Советском Союзе еще оставалось под строжайшим запретом, но в то же время мы видели, как стремительно меняется атмосфера в стране, как то, что еще вчера казалось невозможным, становится осуществимым. И наше чутье, и наш уже имевшийся опыт борьбы за публикацию романа Владимира Дудинцева Белые одежды (об этой истории я не раз рассказывал в печати) подсказывали нам: есть, есть реальная надежда добиться осуществления наших планов.
Вскоре я получил ответ от Александра Исаевича. Он благодарил Неву за внимание, за проявленный интерес к его книгам, а дальше писал:
В круге первом я уже обещал Новому миру, которому он принадлежит и по памяти о прошлых усилиях А .Т. Твардовского. Но я предлагаю Вам рассмотреть встречный вариант: поместить в Неве полностью 1-й том Марта Семнадцатого Для Ваших читателей такая публикация будет представлять тот особый интерес, что почти все события происходят в вашем городе, - к тому же события, совершенно оттесненные из памяти нескольких уже поколений, заставленные многим другим, но отнюдь не более важным.
Правда, это предложение я делаю при таком условии: если до этого времени начнется хотя бы частичная публикация Архипелага ГУЛАГа - печатание на родине я могу начать только с него
Мы с радостью приняли это предложение. Что бы потом ни говорили иные критики Красного колеса, я убежден, что этот труд писателя и историка, подлинного и глубокого исследователя необычайно ценен и интересен - и по охвату материала, и по глубине художественного анализа. Что же касается Марта Семнадцатого, то это повествование действительно оказалось не только очень петербургским, но еще, на мой взгляд, и весьма актуальным: события, выплеснувшиеся на улицы и площади Петрограда в 17 году с их стихийными митингами, радикальными лозунгами, опьянением свободой, растерянностью правителей, прямо перекликались с тем смутным временем, которое уже подступало к нашему порогу.
Итак, мы стали готовить публикацию Марта Семнадцатого. И, конечно, нам захотелось известить об этом своих читателей. Как-никак, а Нева в то время имела сотни тысяч подписчиков. И многих из них, разумеется, интересовало, что же будет печатать журнал в грядущем - 1990-м - году. Мы подготовили анонс, где, по обыкновению, перечислялись наиболее значительные произведения, планируемые Невой к публикации. И среди них, конечно же, Март Семнадцатого А. Солженицына. И вот тут-то произошла первая осечка.
В Горлите, или, иначе говоря, в цензуре, нам сказали: Нельзя. Нельзя упоминать имя Солженицына. Надо сказать, что к этому времени цензура уже чувствовала себя не столь уверенно, как в прошлые годы. Как раз весной 1989 года я был избран народным депутатом СССР, стал работать в Верховном Совете - заместителем председателя Комитета по вопросам гласности. И одним из самых важных и неотложных наших дел была разработка Закона о печати, первая же строка которого гласила: Печать свободна. Никакая цензура не допускается. Правда, вокруг этого закона сразу завязалась борьба, до его принятия еще должно было пройти немало времени, но, так или иначе, ощущение, что дни цензуры уже сочтены, витало в воздухе. И тем не менее пока еще без разрешительного штампа Горлита ни одна типография не могла принять у нас журнал в печать. А цензура напоследок еще показывала свои зубы, правда, стараясь при этом прикрыть их извинительной, вежливой улыбкой: дескать, запрет на имя Солженицына вовсе не наша инициатива, это указание сверху, и исходит оно - ни много ни мало - от секретаря ЦК по идеологии. Так что, если хотите, обращайтесь непосредственно к нему.
Но у нас не было времени затевать подобную переписку. Мы ломали голову - как же быть. Конечно, мы могли просто снять упоминание о Марте Семнадцатого из анонса, но уж очень соблазнительно было сообщить подписчикам о том, что на страницах Невы появится проза А. Солженицына.
И мы придумали выход, как говорится в народе: голь на выдумки хитра. И мы изобрели компромисс. Запрет на фамилию Солженицына? Ну что ж, мы попробуем и фамилии этой не упоминать, и в то же время дать понять догадливому читателю о наших планах. И мы представили в Горлит такой вариант анонса, вынесенного на последнюю страницу обложки:
Нева также планирует опубликовать историческое повествование выдающегося русского писателя, живущего за рубежом.
- Так можно?
- Так можно, - сказали нам в цензуре.
И июльский номер Невы пришел к читателю именно с этим зашифрованным сообщением на обложке.
Однако время брало свое. И уже в следующем - 8-м - номере текст анонса изменился. Март Семнадцатого с именем автора занял свое место в перечне произведений, которые Нева планировала опубликовать в 1990 году. (Кстати, именно в 1990 году, в июне, был принят Закон о печати, и цензура приказала долго жить.) Наш проницательный читатель, конечно, без труда мог догадаться, что именно стояло за подобными метаморфозами.
Учитывая очень большой, непривычный для журнала объем предстоящей публикации, мы решили разделить ее на две части: 1-й том Марта Семнадцатого планировали напечатать в первых шести номерах журнала в 1990 году, 2-й же том отнести на следующий, 1991 год.
Казалось бы, все шло хорошо. Но вскоре мы обнаружили, что, благополучно миновав западни идеологические, мы угодили в западню финансово-экономическую. Колоссальная инфляция, резкое подорожание бумаги и полиграфии, подскочившая плата за аренду, прекращение поставок бумаги - все это разом обрушилось на нас, поставив журнал на грань гибели. Ведь подписную цену на журнал по существующим правилам мы определяли загодя, и теперь она, по сути дела, превратилась в ничто, в фикцию. Не буду рассказывать сейчас, как мы изворачивались, как искали выход из катастрофического положения Важно другое: свои обещания, данные и подписчикам, и Солженицыну, мы полностью выполнили: в конце 1991 года мы завершили публикацию 2-го тома Марта Семнадцатого. Но вот тут-то нас и поджидал еще один неожиданный и крайне неприятный сюрприз.
Из-за подскочивших цен, из-за нехватки бумаги мы были вынуждены в конце 1991 года вместо двух - ноябрьского и декабрьского - номеров выпустить один - сдвоенный, несколько увеличенного объема. Именно в этом сдвоенном номере и должна была закончиться публикация труда Солженицына.
Выпуск номера задерживался - все по тем же причинам. А мы ждали его с особым нетерпением. Поэтому я очень хорошо помню тот день, когда на мой редакторский стол наконец-то лег сигнальный экземпляр журнала. Теперь мне оставалось лишь поставить на нем штамп В свет и расписаться. Обычно это была чисто формальная процедура. Мы знали, что к тому времени, когда в редакцию попадает сигнал, весь тираж уже практически отпечатан. Да и за все время моей весьма долгой работы главным редактором не было ни одного случая, чтобы пришлось забраковать сигнальный экземпляр.
И в этот раз у меня не было никаких сомнений, что я смогу наконец-то дать разрешение на выпуск в свет столь долгожданного номера.
Как обычно, я принялся листать номер - почти весь его объем занимал Март Семнадцатого. И вдруг У меня похолодели руки. Что такое?! Еще не веря своим глазам, я снова принялся пролистывать номер. Так так Март Семнадцатого Март Семнадцатого И вдруг на очередном развороте публикация Солженицына неожиданно обрывается, и справа я читаю: Хрен вы его найдете, Олег Тарутин, фантастический рассказ Дальше идут несколько страниц рассказа, а затем как ни в чем не бывало вновь продолжается Март Семнадцатого
Трудно передать словами, что я тогда испытывал. Было ясно: подписать номер в таком виде, конечно же, я не могу, и это означает, что отпечатанный тираж пойдет под нож. Катастрофа!
Причем я ведь точно знал, что, когда мы подписывали номер в печать, когда отправляли в типографию, все было в порядке. Откуда же взялся Олег Тарутин со своим Хрен вы его найдете?! Главное, говорил я себе, если бы хоть название было какое-то другое, нейтральное, не привлекающее внимания, а то, как нарочно, словно бы в насмешку!
Уже чуть позже, размышляя над случившимся, срочно позвонив в типографию, мы поняли, что произошло: причина заключалась в том, что из двух номеров, как я уже говорил, мы составили один, сдвоенный, какие-то материалы, входившие в 11-й и 12-й номера, должны были остаться, какие-то выпасть. Вот тут-то в типографии по невнимательности и была допущена ошибка. Рассказ Олега Тарутина, нами вынужденно исключенный из номера, ошибочно оказался заверстанным в текст Солженицына.
Так или иначе, но тираж действительно пришлось забраковать.
Надо отдать должное типографии: она постаралась как можно быстрее исправить свою ошибку. И через несколько дней тираж журнала - уже без всяких новых злоключений - отправился к подписчикам.
А я до сих пор бережно храню ставший уникальным, теперь уже, наверно, единственный сигнальный экземпляр, со страниц которого Олег Тарутин, отличный поэт и прозаик, к сожалению, уже ушедший из жизни, с веселым озорством восклицает: Хрен вы его найдете!
Опубликовано в журнале:
"Нева" 2004, N7
http://solzhenicyn.ru
viperson.ru
Док. 533040
Перв. публик.: 15.12.04
Последн. ред.: 05.03.11
Число обращений: 186
О нем...
|
