В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Наша библиотека
Книги
Статьи
Учебники

Художественная литература
Русская поэзия
Зарубежная поэзия
Русская проза
Зарубежная проза
New Назад
New
Он сел в кожаное кресло и глубоко затянувшись дымом вишневой сигареты, закрыл глаза. А за окном всё так же; весенняя капель наполняла сырой воздух серебряным звоном разбивающегося зимнего настроения. Молодая, сочная травка пробивалась сквозь скользкую, твердую обложку земли, сквозь гальки и щебень, насыпанный в дворике, у коры плодоносящих деревьев в саду. Взлохмаченные воробьи смывали с себя древесную золу и пыль в лужах и, о чём-то переговаривались. Небо, просветлев, улыбалось людям и обещало, что вот-вот оно приоткроет занавес и на сцену выйдет сверкающий величием и красотой Солнце, - старый артист новой Весны. Сухие, на вид кажущиеся мертвыми деревья, делали некое усилие над собой, и пытались кланяться пробегающим по дорогам с высоко поднятыми воротниками, людям. Ветер, дразнясь, пузырил лужи, гоняя по ним деревянные щепки, ворошил прошлогодние целлофановые пакеты и, разгребая грязные остатки снега, вытаскивал на поверхность пустые банки и бутылки из-под напитков, пачки от сигарет, окурки и что-то ещё, мокрое и грязное. Весна была в разгаре. Она бегала по городам и руководила проводимыми работами. Её новое белое, бальное платье снизу запачкалось грязью, но она улыбалась лучезарно и, пританцовывая, радовалась проделанной работе. Среди махровых елей, спрятавшись в тени деревьев, стоял деревянный двухэтажный дом. Его винтовая лестница в зале, не скрипела от старости, она издавала благоухающий аромат сосны, и выпускала прозрачные слезки, как признак жизни всё ещё теплившийся в древе.

Залу устилал мягкий ковер посреди комнаты. Большой портрет хозяина дома в позолоченной раме, висел в зале над фортепьяно, на котором играли практически каждый вечер. А вот портрет хозяйки, в столовой, на стене у которой стоял стол без углов, - совершенной, круглой формы. Камин в доме топился часто, хозяева любили тепло и жар, наверное, потому спальня на втором этаже была выдержана именно в таких тонах: темное золото узором на коричневых занавесках, большая кровать посреди комнаты застеленная розовым покрывалом с выбитым, чуть ли не выгравированным на нем рисунком. И, наконец, деревянные диваны, напоминающие парковые скамейки, плетеные кресла, в стиле восемнадцатого века. У кровати, на тумбе, Евангелие. На трюмо свечи в стеклянных подсвечниках и икона Спасителя. По вечерам, хозяйка зажигала свечи в спальне, включала старинную радиолу и духовные псалмопения наполняли комнату, спускались по лестнице, доносясь до залы и столовой, где чаще всего, по вечерам работал хозяин дома. Склонясь над листами бумаги, он что-то вымеривал линейкой, и чертил простым карандашом аккуратные линии. Хозяйка же, углублялась в тишину, читала при зажженных свечах книги, или писала стихи. Этот дом постарел не от времени. Его долгожительство было иллюзией хозяйки.
- Эдуард! Я в сад, - сказала она супругу и, выйдя на крыльцо, глубоко вдохнула аромат природы. Пройдя по асфальтированной дорожке села на качели. Там она долго смотрела на понравившуюся картинку или фрагмент её же, и думала. А может, просто грустила?

Ей было уже за пятьдесят, но в душе, она всё ещё не могла смириться с большим количеством прибывающего прошлого и считала себя, чуть ли не восемнадцатилетней девушкой, по-прежнему грезящей о принце. В детстве её звали Женькой. Девчонкой, она выгоняла на пастбище гусей и сидя в высокой траве, наблюдая за тем, чтобы собаки не напали на птиц, читала книжки. Бальзак, Грин, Бунин, Цвейг, Куприн вскружили ей голову, и она была уверена в том, что её судьба будет именно такой - красивой, яркой, наполненной любовными страданиями и мучениями. А ещё, Женька очень любила петь и иногда даже выступала в сельском клубе. Ей так нравилось порхать на сцене в костюме бабочки, цветка, или матрешки, петь песни, а потом с гордостью принимать аплодисменты. Она готовила себя для Вечности. Говорила с расстановкой, обращаясь к одноклассникам на "Вы" и презирала серость её окружавшую. Подруг у нее не было, ну разве, что только соседская девчонка Клава, обожавшая гордую Женьку за её характер и голос. И когда они вместе бегали на поле забирать из табуна своих коров, Клавдия снова и снова просила Женьку спеть. Та, для приличия отмахивалась, а потом, всё же пела. Её голос летел то над землей, низко-низко прикасаясь к траве, то взлетал высоко, летел рядом с ласточками, кружащими над их головами, а потом улетал в поднебесье. Женька мечтала научиться играть на фортепьяно. Этот музыкальный инструмент казался ей благородным, предназначенным для игры изысканными людьми, таким как она.
Дергая корову за соски и сдаивая теплое, почти горячее молоко в эмалированное ведро, белоснежной шапкой оседавшее там, она представляла себя вовсе не в провонявшем коровнике, не на сеновале, а в огромном зале театра, где она - прославленная Евгения поет, а люди вытирают слезы, навернувшиеся на глаза, потому что поет она слишком хорошо. Мать гордилась худощавой, шустрой Евгешкой, успевающей за день переделать всю работу по дому. Её Евгешкой, которую учителя в школе всегда ставили в пример. Женя чуралась людей, общения с ними, ей хватало своих грез - фантастического мирка в котором она была полновластной хозяйкой, а трата времени на пустые разговоры о мальчиках - одногодках, казались ей пресными. Она птица другого полета и она никогда не выйдет замуж за деревенского парня, потому что он не сможет понять ей тонкую, ранимую натуру коей была Евгеша.
Окончив школу, она подалась в город искать большую жизнь. Поступила в институт искусств и жила в грязной, замусоленной общаге, деля свою комнату с тремя девочками. Соседки были не такими самовлюбленными и они не готовили себя для вечности, напротив, девочки мечтали создать крепкую семью, родить детей, что было непонятно ей.
- Вы не сможете совмещать искусство и семейную жизнь, - твердила им Женька.
- Ну, почему же? - спорили они, - многим это удается.
- Но ведь сцена - это жизнь! И семья - жизнь, а хватит ли вас, для того чтобы успеть и то и другое? Театр заберёт у вас массу сил и энергии, - твердила Женя.

Но, как показало время, в этих спорах не было тех, кто бы был прав, потому что правила жизни устанавливал каждый: сам для себя. Уже на третьем курсе института, из комнаты уехала последняя соседка, и Женя осталась в одиночестве. Комендант общежития, решила не подселять к Евгении жильцов и двадцатилетняя Женька, проводила всё своё свободное время за чтением книг. Два раза в год, она покупала железнодорожный билет и уезжала к родителям. Странно было ощущать себя в родном доме, гостьей. Дико было видеть, что младшая сестричка подросла и уже имеет своё, сложившееся представление о жизни. Больно было видеть морщинки на лице мамы, огрубевшие руки отца и седину в их волосах.
- Дочка, мы тобой гордимся, - говорили родители, а Женька выбегала на сеновал и, повалившись лицом в пахнущую летом траву, безутешно и долго плакала.

Её страшило идущее время, старость родителей, свое одиночество. Вдалеке от родного дома, она пересмотрела свои взгляды на жизнь, и казалось ей, что вроде бы права, потому что её бывшие соседки, уже успели обзавестись семьей, кто-то даже родил ребенка, и сцена была для них неосуществимой мечтой. А Женьке было не с кем делиться своими успехами, мыслями, не кому было рассказать о прочитанной книге, увиденном спектакле, новой, разученной ею партии. Разве, что Клавдии, которая по-прежнему смотрела восхищенными глазами на Женьку и, слушая её рассказы о городской жизни, поглаживала свой круглый, созревавший живот. Посадив себе на колени первого малыша Клавы, Женька задумчиво жевала травинку, и смотрела на изумрудное поле.

А в городе, снова читала книги, ходила на занятия, пела на сцене и мечтала.

Когда ей исполнилось двадцать два года, появился мальчик, которому Евгения симпатизировала. Совместная учёба в институте, общие интересы, сближали их всё больше и больше. Они гуляли в парке, под окнами общежития, Саша читал сонеты Шекспира и Петрарки, целовал пальчики Женьки и шептал о своей безумной любви к ней. Он ей нравился, и может, даже влюбленность была, иначе бы не захотелось так сильно познать, что же это значит - быть женщиной. Но ничего кроме разочарований, горькой обиды она не получила, да может ещё много ночей, когда она плакала в подушку, а он приходил всё реже и реже.

Институт остался за спиной, и Евгеша решила ехать в столицу, работать в театре. Саша решил вернуться в родной город, и все ранее строимые планы на совместную жизнь, полетели в тартарары. Она уехала одна. Прослушалась и была принята на работу в театр "Оперы". И снова, общежитие, только вот с Московскими улицами за окном, новой соседкой, - женщиной старше по возрасту, и новой проблемой. Евгения была беременна. Решение принималось мучительно: аборт. Да и последствия оказались непоправимыми: Женька никогда не сможет стать матерью, только если усыновит ребенка.

Дальше была сухая карьера. Любовные истории не согревали заиндевевшего сердца, она бы вроде и хотела, но очень быстро разочаровывалась в мужчинах и видела в них преграду для сцены.
Всё позади, теперь всё позади, - тихонько шептал ветер, гулявший в вершинах величественных сосен. Она поёжилась и, встав с качели, вошла в дом.
- Эдя, у нас есть, что покушать? - спросила у мужа, бросив на диван шаль.
- Конечно, дорогая, - ответил седовласый мужчина.
Она бросила взгляд на часы, скоро должна приехать ученица. Теперь, она занималась преподавательством. К ней приезжали певцы и певицы из разных театров, и она гордилась своими учениками, так же, как её мама приходившая на спектакли дочери, гордилась ею и плакала от счастья. А хрупкая Женя в бальном платье, разводила в стороны руки и пела. Это было волшебное чувство, непередаваемый восторг заполнял её душу и ради этих, коротеньких мгновений, Женя жила. Музыка Моцарта, Верди, Бетховена, будили в ней нотки феерического наслаждения. А потом, принимая цветы, она вглядывалась в глаза зрителей и чувствовала себя богиней. Люди плакали. Плакала она. Только вот не от счастья, которого хватало на несколько часов, а приходя сначала в общежитие, позже, в свою маленькую квартиру, от бессилия и одиночества. Порой, ей казалось, что она заплатила искусству слишком высокую цену, но она вновь и вновь уговаривала себя не грустить и не сдаваться.
Её новое - театральное имя украшало афиши: Эсмиральда! Она ездила с гастролями в Вену, Швецию, Францию. Жила в гостиничных номерах, ужинала в ресторанах, пела в театрах и вдохновленная, возвращалась с многочисленными наградами в Россию. Теперь мужчины, окружавшие её, изменили свой внешний облик, это уже были не сладкоголосые юнцы, а состоявшиеся писатели, поэты, художники, артисты и прочие представители творческих профессий. Они красиво говорили, восхищались ее неувядающей красотой, могущественным и прекрасным голосом, она принимала цветы и комплименты, а затем, дав на прощание поцеловать руку, уходила домой. Хотя, кто-то, в её жизни задерживался надолго. Она пыталась создать семью, хотела даже в будущем усыновить ребенка, но всё как-то склеивалось вкривь и вкось.

Ещё, будучи двадцати восьмилетней мечтательницей, она прочла в газете заинтересовавшее ее письмо парня, сидевшего в тюрьме. Он скучал по человеческому общению, и Евгения решила дать его. Она писала письма, он отвечал. Федор оказался очень интересным человеком; бесхитростным, начитанным, смелым реалистом. Сама того, не заметив как, Евгения раскрыла перед этим - чужим и незнакомым человеком всю глубину своей души. Он ценил это и отвечал взаимностью. Евгения знала, что сидеть Федору ещё больше пятнадцати лет, потому что преступление совершенное им было жестоким. Невесту Федора изнасиловала и, зверски надругавшись над телом, убила группа пьяных мужчин. Федор спланировал всё до мельчайшей детали и мстил. И только, когда он зарезал восьмого человека, - последнего из его врагов, Федор направился в ближайшее отделение милиции.

Женя приняла его поступок, как благородство и восхищалась им.
Она переносила свою жизнь на листы бумаги и отправляла ему по почте, он пересказывал ей содержание прочитанных им книг, рассказывал истории сокамерников, поддерживал, подбадривал её советами. Только вот, съездить к нему на свидание, у Евгении не получалось.
- Женечка, кажется, Ольга приехала, - сказал Эдуард, выглянув в окно.
Ко двору подъехала чёрная BMW X5 модели. Хлопнула дверь в машине, а вскоре послышались частые шаги Ольги.
- Здравствуйте, Эсмиральда Владимировна, - поздоровалась она и протянула букет
цветов.
- Ну, что Вы, Ольга, зачем лишние траты? - скорее, по привычке, сказала хозяйка.

Ольга - двадцати шестилетняя певица оперного театра, уже успевшая прославиться в столице и подававшая большие надежды в будущем, мило улыбнулась.
- Разве это траты? О чем Вы! Такая погода: прелесть. Птицы поют! Весна пришла и, сразу любви захотелось.
Эдуард поставил на стол три чашки и заварил чай.
- Прошу всех к столу.
- Спасибо, - Евгения благодарно посмотрела на мужа и села на стул.
Ольга за чаем весело вещала о грядущем концерте, перемене в театре.
- Мы, наверное, на следующей неделе будем жить в городе, Эдуарду Петровичу надо сдать проект, так что Ольга думаю, мы с Вами сможем продолжать занятия либо в театре, либо, приезжайте к нам домой.
- Замечательно! - воскликнула Ольга, - потому что Володя все время переживает, когда я езжу сюда, ведь до Москвы добираться почти два часа, а мало ли что может случиться в дороге.
Эдуард слушал рассказы Ольги и молчал, он не приветствовал обман молодой женщины, то ли из-за мужской солидарности, то ли по каким-то своим причинам, но связи любовников, по его мнению, только порочат людей. Да и Романа, - искренно любившую Ольгу было не много, жаль.

После чая, женщины ушли заниматься. Вскоре, из зала донеслись звуки фортепьяно, поющий голос Ольги и изредка голос его жены, поправлявший поющую. Эдуард вышел на террасу и сел в кресло. Он часто думал; простит ли его Господь за прошлое? Ведь он даже не мог мечтать о том, что его ожидает такое будущее, не надеялся когда-либо жениться, и уж тем более, давным-давно перестал верить в существование какой-то там, призрачной любви. А вот, появилась Евгения и, всё изменилось. Конечно, поначалу совместной жизни, его коробило оттого, что жить пришлось в доме Евгении, что в обществе его знали только, как её мужа, что пришлось изменить своё имя. Он вспомнил, как однажды, перед самой свадьбой, он вдруг, решил уехать от Евгении, не хотел больше терпеть собственных угрызений совести и пользоваться её именем, хотелось чего-то своего. Евгения, узнав об этом, моментально приняла решение: бросить театр, Москву и уезжать с ним, в деревню к его матери.
- Откуда пришла, туда и вернусь, - сказала она и улыбнулась.
Он опешил. Чего угодно ожидал от взбалмошной Жени, только не такой цены. И он принял решение; свою судьбу не получилось устроить, так хоть её не ломать. Так, они остались жить в просторной трехкомнатной квартире, в Москве. Эдуард ходил на спектакли жены, любовался ею, смотрел и никак не мог поверить в её существование, ведь она как какая-то волшебница, окружила его любовью, заботой, и с её помощью он смог реализовать свою давнюю мечту; быть архитектором. На этой стезе пробивался сам, просто принес несколько чертежей, отдал их комиссии на рассмотрение и вуаля! Всё, словно по волшебству, у него была работа.

Он вытащил из кармана сигарету, зажигалку и затянулся дымом сигареты. Голоса доносились из-за дверей. На террасу забежали две собаки. Эдуард протянул руку и потрепал Гордого за ухо, пес попытался запрыгнуть на руки хозяину.
- Не балуй! - грозно крикнул он.
- Эдя, ты меня звал? - послышался голос Жени.
- Я с собаками, - он улыбнулся.
Ему нравилось, что Женя вставала каждое утро в пять часов, надевала чёрный платок, и шла в бывшую беседку во дворе. Когда было закончено строительство дома, проект которого был работой Эдуарда Петровича, они решили сделать часовенку. Привезли иконы, повесили под потолком лампадку, а потом пригласили священника осветить этот уголок, в котором Женя неустанно, каждое утро молилась, да и Эдуард приходил сюда практически каждый день, только так, чтобы этого не видела жена, ему отчего-то было стыдно перед ней.
На крыльцо вышла Ольга.
- Спасибо Вам за гостеприимство, - сказала Эдуарду.
В дверях показалась Женя.
- Здесь же холодно, радость моя, - сказала мужу и вернувшись в дом принесла куртку. Накинув её на плечи Евгения, поцеловала мужа в нос.
- На Вас так приятно смотреть, - сказала Ольга, - сразу видно, что Вы любите друг друга, я тоже хочу такого чувства.
- Для этого, необходимо ценить то, что имеешь, - с прозрачным намеком, сказал Эдуард.
- У Вас замечательный муж Оленька, - кивнула головой Евгения, - Цените и берегите его.
- А я даже и не знаю, люблю ли я его, - пожала плечами Ольга.

Евгения вышла на крыльцо проводить гостью, на её плечах была накинута красная шаль, в которую она пыталась спрятать руки. На небе зажглись звезды. Эдуард вышел во двор, покормил собак и застыл, глядя на сгорбленную фигурку супруги, зажигавшую лампадку в бывшей беседке. Эдуард закрыл глаза и стоя на крыльце, молился, наверное, вторя молитве Евгении, благодарил Творца. Ночная сырость пробрала до костей. Скрипнула дверь и, Эдуард увидел приближающуюся к нему, жену.
- Федор, идём ужинать, - назвала она его настоящее имя.


www.nasledie.ru

viperson.ru

Док. 526670
Перв. публик.: 27.11.08
Последн. ред.: 17.09.10
Число обращений: 9

  • Лоскутки (рассказы)

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``