В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Эдуард Володарский: Пьяный санитар не прощупал у меня пульс, и меня отвезли в морг Назад
Эдуард Володарский: Пьяный санитар не прощупал у меня пульс, и меня отвезли в морг
На счету Эдуарда Володарского более 80 сценариев к самым разным фильмам. Вот уже 40 лет, как драматург и писатель Эдуард Володарский создает сюжеты, которые не утрачивают своей актуальности во времени. А секрет, как говорит сам Эдуард Яковлевич, в том, что он всегда стремился писать правду, но она не всегда нравилась советскому руководству. Поэтому ему пришлось мириться с тем, что его сценарии не снимали. Но он нашел выход и все-таки сказал, что хотел, но на театральной сцене. Его пьесы шли по всему Советскому Союзу.

О послевоенном детстве, о "рогатках" советской цензуры, о кино - советском и современном Эдуард Володарский рассказал корреспонденту KM.RU в эксклюзивном интервью.
Когда ты пишешь фуфло, то понимаешь, что что-то не то, начинаешь перечеркивать, исправлять

- Эдуард Яковлевич, вы писали свои сценарии и в советское время, и сейчас продолжаете. Как получается, что ваши темы всегда остаются актуальными, в чем секрет, как вам удается быть на острие вне зависимости от того, что происходит в стране?

- Просто я всегда описывал все сюжеты и темы, которые меня волновали тогда, они волнуют меня и сейчас. У меня в советское время лежало 6 картин на полке без всякой надежды на то, что когда-нибудь они увидят свет. Это и "Проверка на дорогах", и "Мой друг Иван Лапшин", и "Дорога домой" и другие. Так что, когда я понял, что в кино мне невозможно работать, я подался в театр. У меня было несколько сценариев, которые в Госкино не пропускали, и я из них сделал пьесы, и пьесы пошли хорошо.

Я, например, считаю, что "Проверка на дорогах" - это абсолютно советская картина, однако руководству не понравилось, что мы оправдываем гласность, что мы оправдываем врагов, что это недопустимо и это антисоветская картина. Претензии формулировались так, как будто мы очерняем быт советских людей. На самом же деле мы его показывали таким, какой он есть.

- А не было мысли тогда оставить те темы, которые не нравятся руководству?

- Я пытался. После того как закрыли несколько моих картин, мне предложили под страхом того, что я останусь без работы, реабилитироваться: "Поезжайте, напишите про шахтера, покажите их трудовой подвиг". Я поехал, посмотрел, как они там живут, в шахту спускался, неделю проработал с ними. Но это же каторжный труд, адский. Написал сценарий. И он как-то проскочил все эти цензурные рогатки, сняли фильм, и только потом, посмотрев его, мне сказали: "Это что это вы тут показываете? Что это такое, ну что это за жизнь, что они каторжане, что ли?" А я что - какую я увидел жизнь, такую и описал, хотя я очень хотел угодить. И опять не получилось. Не угодил, денег не заплатили, да и ладно с ними.

Просто, когда ты пишешь какое-то фуфло, то понимаешь, что-то не то, начинаешь перечеркивать, исправлять рука не поворачивается. Начинаешь стремиться к тому, что ты считаешь правдой. А правда - она необъятная. Я вот и рад бы прислужить, но не выходит.
Тетка у меня партизанила, была контужена и родила моего брата двоюродного во время боя

- Вы родились на Украине. Расскажите немного о вашем детстве, в какой семье вы воспитывались?

- Родился я в Харькове. Мать у меня тогда только закончила строительный техникум, получила диплом. Она была русская из Орловской области, а отец - еврей. Но мой отец ушел в войну на фронт, и с тех пор я его не видел. С матерью мы уехали в эвакуацию в Казахстан, жили под Октюбинском. Но эвакуацию я помню плохо, маленький был, а вот возвращение в Харьков уже помню: разбитый город, военнопленные. Но в Харькове я прожил не долго, мать вышла 2-й раз замуж, потому что отец пропал без вести. Мать вышла за военнослужащего, офицера НКВД, его в 1947 году перевели в Москву, и мы тоже туда переехали.

Отец меня как-то не очень любил, он вдруг оказался антисемитом. Шпынял все время, у матери из-за меня были все время скандалы, и она меня отправила к тетке в деревню под Орлом, и 3 года я жил там. Тетка у меня партизанила, была контужена, осталась с одним глазом и родила моего двоюродного брата во время боя: у неё начались преждевременные роды. Он с детства все время болел.

Вот так и жили мы в землянке, потом поставили избу, правда, на пол досок так и не хватило, и поэтому пол был земляной.

Поэтому деревню я очень хорошо знаю и у меня очень много сценариев о деревне - как-то въелась в меня эта тема, я впитал её чуть ли не с молоком матери.

Вот так и получилось, что тетку я помню, деда тоже, всю свою русскую родню я знаю очень хорошо, а еврейскую, т.к. отец так и не вернулся, я практически не знаю.

- Где-то их образы вы описывали в дальнейшем в своих сценариях?

- Да, конечно. Я много раз тетку писал и во "Второй попытке Виктора Крохина", и в сериале "Пятый ангел", и в пьесе "Долги наши" - она очень долго шла во МХАТе (целых 12 лет) и по всему Союзу.

Сначала я задумывал сценарий к фильму "Долги наши", но его не пропустили. Тогда пожаловался Кончаловскому, который очень хотел снимать этот сценарий, и Тарковскому сказал, на что он ответил: "Никаких разговоров, брось ты это. Возьми и пьесу напиши". Я говорю: "Как, я никогда пьес не писал?". Он: "Да перестань ты, возьми вон пьесу у Чехова, перечитай слова, и чтоб у тебя было не больше".

Я, как идиот, приехал домой, взял "Дядю Ваню" и старательно перечитал все слова, стал писать пьесу. Она у меня такая старомодная получилась, в 3-х актах, как "Дядя Ваня". И я отнес её во МХАТ Ефремову. Ему понравилось, и мы её поставили. А тогда ведь как было: МХАТ был главный театр страны и если во МХАТе разрешили, поставили, то значит можно всем ставить. И пьеса пошла обвалом по всей России, т.е. все республиканские столицы поставили, и Ереван, и Тбилиси, ну, везде она шла. Я был 2 года на первом месте среди всех драматургов СССР. Причем я совершенно этого не ожидал. И в этой пьесе я и тетку описал, и дядю Колю.
Я был страшной шпаной, меня 2 раза исключали из школы за драки

- Почему вы решили поступать на сценарный факультет Всесоюзного института кинематографии?

- Это совершенно случайно получилось. Несмотря на то что в школе я был страшной шпаной, просто жуткой, и меня из нее исключали два раза за драки, тем не менее, я писал рассказы. И исправно отсылал их в журнал "Юность", "Огонек", и мне так же исправно присылали их обратно. Но я с упорством маньяка опять посылал. Причем писал еще от руки, машинки тогда не было. В общем, плодовитый я был, как кролик. Сочинял чуть ли не в два дня рассказ.

Потом, когда я школу закончил, пошел грузчиком на сахарный завод: денег хотелось заработать побольше. Мальчишка я был там один. В бригаде работали в основном фронтовики или студенты, настоящие качки. И они меня жалели, что бы я не сломался совсем. Потом мне надоело работать грузчиком, и я завербовался в экологическую экспедицию и уехал на Урал.

Сначала я работал помощником у буровика, потом работал буровиком 3-го разряда на Ямале, в Салехарде. И там в бараке нашел "Комсомолку", старую уже, читаную-перечитанную, но за этот год, в который я прочитал объявление о том, что ВГИК объявляет прием на сценарный факультет, на режиссерский, на актерский, но надо было присылать на творческий конкурс рассказы.

Что такое сценарий, я тогда не подозревал, но понял, что это имеет какое-то отношение к кино. И вот я собрал все рукописи, что у меня были в рюкзаке, отправил и получил совершенно неожиданно для себя ответ: "Вы прошли творческий конкурс, приезжайте на экзамены". И я снова поехал в Москву в конце июня 1962 года. Странно, но я поступил с первого раза, хотя во ВГИК обычно поступают со второго-третьего захода.

Вот так я оказался во ВГИКе. Что такое кино? Да, я любил его смотреть, но как оно делается, что такое сценарий - я понятия не имел совершенно. Для меня учеба была открытие за открытием. Я в первый раз увидел Чарли Чаплина, итальянскую классику - неореализм, который потряс меня до глубины души. И увидел, что они показывают жизнь такой, какая она есть: и грязную, и трудную, но люди же прекрасны! И вот именно оттуда у меня пошло, что именно так надо писать, именно ту правду, которая есть.

Из ВГИКа меня тоже исключали за драку. Подрался в кафе. Исключили на год и чуть не посадили. Тогда Грошев меня вызвал и сказал: "Ты поезжай куда-нибудь, поработай, привези хорошие характеристики, только что бы не ты их написал, а работодатели написали, что ты хорошо работал". И я уехал в Заполярье, перезимовал там. Вернулся, мне оставалось до учебы еще 2 месяца: жить на что-то надо, и я пошел на сахарный завод. Прихожу, начальник транспортного чеха - командир всех грузчиков меня увидел и говорит: "Уже выучился, ну давай, мешки таскай". И я еще 3 месяца там поишачил, меня восстановили во ВГИКе, и я догнал даже свой курс.

- Помните свою первую работу в качестве сценариста?

- Я еще учился во ВГИКе, когда со мной заключили договор на студии Горького, тогда во ВГИКе был только один человек Гена Шпаликов, у которого был профессиональный договор, я был вторым. Сценарий назывался "Яма", понаворочал я там будь здоров, и он очень понравился Герасимову Сергею Аполинарьевичу. И со мной только благодаря его напору заключили договор, заплатили деньги за сценарий. Но потом вызвал меня директор студии и сказал: "Это сниматься у меня не будет. Я знаю, что он понравился Герасимову, но Герасимов художник, а я чиновник, и не хочу, чтобы меня с работы сняли из-за твоего сценария. Денег я тебе заплачу, но сценарий сниматься у меня не будет". Так он и не снимался.

Но потом через много лет я сделал из него пьесу, которая хорошо шла в театрах. Вот это был первый сценарий, а вторым был сценарий к фильму "Долги наши", третий - "Дорога домой", который изрезали со страшной силой. Потом я написал сценарий "Проверка на дорогах" для Алексея Германа, сняли кино. И тоже была такая несуразица. Показали его сначала бывшим партизанам, тогда еще время было такое, когда почти живы были все, кто воевал. И Собуров, дважды герой Советского Союза, плакал, обнимал, сказал, что мы не воевали, а как правдиво смогли все это показать.

Потом началось такое, что хуже не придумать: что мы антисоветчики, что мы оправдываем власовцев - в общем, бред сивой кобылы. Что партизаны у нас зачуханные, грязные. А где им было мыться? А почему они небритые у вас? А где им было бриться в землянке, бриться нечем.

Вот я сейчас смотрю военные фильмы и изумляюсь: они в окопах, а у всех белые воротнички. Какой, ребята! Что вы туфту-то гоните? Портянок не хватало, раздетые, разутые были люди. А когда так снимают, неправда бросается в глаза, и мне уже не интересно смотреть, про что вы там кино снимаете, я только вижу, как они одеты - со склада отутюженные гимнастерки - да не было этого.
Пьяный санитар не прощупал у меня пульс, и меня отвезли в морг

- Насколько отличается работа сценариста от работы писателя? Вы же еще пишете романы.

- Честно говоря, это не совсем романы, это беллетристический сценарий, как правило. Потому что если ты стал писать сценарий, забудь про серьезную прозу, потому что серьезная проза это вещь тяжелая и жанр другой. В сценарии ведь не интересует никого природа - лес и лес, как пахнет трава - никого не интересует, и как красивы заросли валежника - никого не колышет. "Встал", "сказал", "ударил", "пошел", а "подумал" - что значит "подумал", а как это снимать, что он подумал.

Сценарий более строгий в этом отношении: шаг влево, шаг вправо - расстрел. Но в сценарии ты лишаешься огромных возможностей, которые дает проза: воспоминания, мысли человека - это не формат сценария. Поэтому я, пожалуй, один сценарий только - "Дневник самоубийцы" - писал как роман, он еще автобиографичный немного, поэтому мне было легче в этом плавать. Я вспоминал там деревню, вспоминал прошлое свое, похороны Сталина, как меня задавили на площади и мать меня нашла в морге.

Там ведь как определяли: если пьяный санитар пульс не прощупывал - налево, если есть пульс - направо. И всех, кто налево, - везли в морг, кому удавалось попасть направо, - в больницу. Вот у меня он пульс не прощупал - значит, налево. Все обошлось только благодаря животному упорству матери. Она нашла меня в третьем морге, которые обошла, чуть ли не трупы переворачивала, когда меня искала. Я потом её спрашивал: "Мам, а как ты все-таки меня нашла?". Она говорит: "Я не верила, что ты умер, я чувствовала, что ты живой, и я тебя найду". И нашла.

А ведь многие так и погибали: в морг попадали еще живыми, но со сдавленной грудной клеткой долго не пролежишь. И погибло кошмарное количество людей во время этих похорон.

- Когда пишете сценарий, вы наверняка представляете себе, какими должны быть герои фильма. Случается ли так, что актеры, которых подобрал режиссер, не соответствуют вашим представлениям о том, какими должны быть герои?

- Конечно, когда пишешь сценарий, представляешь главных героев. Я представляю, какими они должны были быть внешне, ведь от внешности зависит и содержание диалогов, манера говорить. И, как правило, когда я писал сценарий, какого-то артиста я всегда имел ввиду.

Вот, например, в "Проверке на дорогах" я писал его под Высоцкого, я тогда с ним дружил и знал его хорошо. Но Герман его не взял. И когда я начал орать: "Почему ты не взял Высоцкого", Герман сказал: "Я его боюсь. Я начинающий режиссер, я снимаю первую картину. Он запьет, загудит, поломается, я рухну и все, я просто не сниму кино".

А часто бывает так, что ты представляешь одного актера, а режиссер -абсолютно другого. Как правило, при подборе актеров это редчайший случай, когда режиссер соглашается со сценаристом. Тут самолюбие играет огромную роль: "Ну как я буду его слушать, что я не режиссер что ли?". Но, по большому счету, это же его кино.
Очень часто по хорошему сценарию такое г снимают

- А вам когда-нибудь хотелось самому в качестве режиссера снять фильм, сценарий к которому вы написали?

- Я один раз попытался это сделать. Был такой фильм "Одинокий игрок", я начал его снимать. Я достал деньги у одного состоятельного бизнесмена, я даже кинопробы проводил, но понял, что я с этой ролью не справлюсь: или меня убьют на съемках, или я кого-нибудь убью.

Что бы быть режиссером, нужно уметь контактировать с людьми, причем умело. Нужно уметь влюбить в себя всю съемочную группу. Что бы они верили тебе, как у Никиты Михалкова: они когда снимают - верят, что то, что они работают, - самое лучшее в мире. Я это не умею.

Как у кого-то спросили: "Что главное в работе режиссера?", "Ну как что? Главное - собрать как можно больше людей и всех заставить на себя работать". Это действительно так. Иначе будет, как в басне у Крылова "Лебедь, рак и щука", не получится кино.

- А сложно ли вам было работать с Никитой Михалковым над фильмом "Свой среди чужих, чужой среди своих", ведь о нем говорят как об очень требовательном авторе?

- Когда мы начали работать вместе, у меня за плечами уже была "Проверка на дорогах", и он тогда, впрочем как и всегда, с большим уважением ко мне относился, любил меня очень. Писал я, но придумывали мы вместе.

С ним тяжело работать. Он включает фантазию и забывает напрочь обо всем: "А вот представь вот так, а представь такую сцену" и т.д. А ты, как баран, слушаешь, а потом садишься и записываешь то, что он придумал, а не то, что ты придумал. А я-то зачем здесь нужен, только чтоб записывать за ним, как стенографист?! Но это же не в моих интересах.

Тот режиссер, который ждет от тебя посыла, - с ним легче работать. Но, естественно, это не касается площадки, потому что если ты сунешься со своим советом, он тебя пошлет куда подальше. С того момента как я начал общаться с Никитой Михалковым, с Германом, с Сашей Сидоровым, я понял одну вещь: если тебя не зовут на площадку, то ты там не нужен. Хотя очень часто бывает, что по хорошему сценарию такое г снимают, что его смотреть невозможно.

- А были у вас такие случаи?

- У меня была одна такая картина, когда режиссер просто меня обманул: мы договорились, что он будет снимать тех актеров, которых мы подобрали, а стал снимать свою жену, которая ну совершенно на эту роль не годилась. И под неё стал подбирать других актеров. Мне просто было стыдно этот материал смотреть. У меня было одно желание - взять этого режисера и задушить, чтоб больше не мучился.

И так бывало часто, когда режиссер драматургически совершенно не грамотен. Бывало, начинается сцена и тут же конец. Говоришь ему: "Тут же диалог, они же разговаривают". "Да зачем этот диалог, ну че они там говорят долго? Я взял, все убрал". Тьфу ты, ну не понятно же ничего - почему в начале она такая, а потом чуть ли не пощечину ему дает? А ему вот все ясно. Вот с такими вещами я сталкиваюсь очень часто.
Актеры, как обезьяны, - объяснить не могут, но чувствуют неправду

- А бывало ли наоборот, когда по среднему сценарию снимали фильм, который превосходил все ожидания?

- Нет, это закон. По плохому сценарию хороший фильм нельзя снять, как бы вы не расстилались. Часто бывает, что прямо на съемках начинают что-то дописывать, переписывать. Но когда приходят актеры - они же, как обезьяны, - объяснить не могут, но чувствуют неправду. Им надо обязательно что-то искать, дописывать, переписывать, но никогда это ни к чему хорошему не приводило. Если изначально драматургический материал слабый, то он лучше не будет.

- Когда вам легче было работать, какое время вам ближе: советское или после перестройки?

- Пожалуй, что сейчас в силу, может быть, востребованности, которая может и кончиться в любое время, работать комфортнее. Тогда во времена советской власти меня все устраивало в плане кинопроизводства: отлаженнейшая система, была очень образованная редактура, удивительно тонкая. Иногда, правда, бывало, что редактор прочитает - ему понравится, но это не пойдет. Я знал, почему, и не обижался: он делает так, как от него требуют.

Сейчас же меня пугает больше всего безграмотность редакторов, а больше всего продюсеров. Сейчас кино подлаживается под вкус того, кто дает деньги. Зачастую, художественный вкус наших продюсеров не выше, чем у вышибал из ресторана. И этот человек говорит: "Мне надо то-то и то-то. Все эти туманные разговоры мне не нужны. Давай экшн, давай драйва побольше". Вот "экшн" - слово он запомнил! Вот как взял бы пепельницу да врезал бы ему в глаз. Ну что поделаешь?

Вот взять "Войну и мир" Бондарчука - такое кино больше не снимут никогда, потому что это будет стоить бешеных денег. Такие массовки - у него дивизия на заднем плане двигается, живые солдаты. А когда снималась "Война и мир", тогда расходы были по факту: вот сколько Бондарчук тратил, столько потом оплачивалось Госбанком. Сколько солдат надо, столько они и пригоняли - они ничего не стоили. Это были солдаты срочной службы. Сейчас попробуйте сотню казаков посадить на лошадей и снять их: каждому нужно заплатить, за лошадей тоже нужно заплатить. Поэтому такое кино уже никогда не снимут. Компьютерная графика это все равно будет компьютерной графикой.

При советской власти меня не устраивало только одно - цензура. Она очень многим режиссерам и сценаристам просто подрубала крылья. Снимут одну картину, другую - и все, сценарии не идут. Народ просто спивался. А по-другому они писать не могут. Очень много погибло так на моих глазах: и друзей, и приятелей, и знакомых.
Правды о войне мы практически не знали до дней перестройки

- Чем вас привлекают фильмы о войне?

- Во-первых, я человек войны, я родился в год войны, и все мое детство я смотрел только фильмы про войну. А во-вторых, еще потому, что только когда человек попадает в кризисную ситуацию, какой является война, человеческий характер по-настоящему раскрывается, и можно увидеть ярко и выпукло, что из себя человек представляет. Он может прожить всю жизнь до самой смерти тихо- спокойно и так и не узнать, кто он есть на самом деле, если он не побывал между жизнью и смертью, когда у него был выбор - бросаться в атаку, бежать или отсидеться в окопе.

С третьей стороны, очень часто во время войны бывало так, что герой оказывался предателем, а предатель - героем. Именно в таких нечеловеческих условиях человек мог сконцентрироваться и выдавать такое, что может показаться нереальным в обычных условиях. Я очень много разговаривал с фронтовиками, и они рассказывали, что почти никто не болел, несмотря на грязь, холод, снег, чуть ли не босиком, раздетые, голодные - но почти никто не болел. Вот настолько человек мог мобилизоваться. Ведь когда наступала армия, почти все полуголодные наступали: продовольствие вовремя не подвозили, воровство и в те времена процветало, как и сейчас. И тем не менее война показала такую силу народную, неиссякаемую совершенно.

- В чем основная разница между советскими и современными российскими фильмами о войне?

- То, что показывали о войне тогда, - это была лакировка действительности. Правды о войне мы практически не знали до дней перестройки. Мы же ничего не знали ни о штрафбатах, ни об армии власовцев. Мы не знали о военно-полевых судах, о заградотрядах. Все почему-то считали, что это очернит нашу победу. Я-то считаю наоборот, что чем больше люди будут знать, какой кровью далась эта победа, тем она дороже будет.

Жаль только - жить в эту пору прекрасную -

Уж не придется - ни мне, ни тебе

- Как вы относитесь к пересмотру истории ВОВ, к заявлению Александра Минкина о том, что лучше бы нас немцы в 45м завоевали, а в 47м освободили американцы?

- Если б нас немцы в 45-м завоевали, то Минкина, как еврея, расстреляли бы, не дожидаясь 47-го года. И некому было бы говорить эту гадость. Есть такие версии, что если бы Гитлер не напал, то Сталин бы начал войну, но я не люблю все эти "если бы да кабы". Есть факт - это не мы пришли на их землю, это они пришли сюда. 22 июня 5,5 миллионов солдат немцев, румын, испанцев и голландцев пришли сюда. Они начали жечь села, уничтожать города, истреблять евреев к тому же, потому что Украина и Белоруссия были самыми густо населенными евреями республиками.

Поэтому существует много всяких домыслов, но это все неправда. Неправда то, что, вот, союзники нам помогли. Второй фронт открылся только тогда, когда Черчилль понял, что мы управимся без них, тогда наши армии уже наступали. Что же они его в 42-м то не открывали?

Я вообще считаю, что бы там они ни писали, есть один факт, который трудно оспорить, что 9 мая 45-го года над Рейхстагом красный флаг развивался, а не их флаг, не США, не Великобритании и даже не Франции.

Есть такое воспоминание Жукова, что когда подписывали капитуляцию, стоят американцы, англичане, французы. Нет Жукова - главного подписанта и нет кейтеля - кто-то же должен капитуляцию подписывать. Все ждут, потом открывается дверь, идет Жуков и за ним кейтель. И тут кейтель остановился и смотрит. Жуков оборачивается: "Что, что случилось? Что-нибудь не так?" Тот смотрит на французов и говорит: "И они нас победили?!" Вот и все, это называется: вовремя примазались к шапочному разбору. Поэтому я не преемлю всех этих разговоров.

- Как вам видится будущее нашей страны?

- Я в какой-то степени оптимист, и есть такие строчки у великого Некрасова:

Вынесет все - и широкую, ясную

Грудью дорогу проложит себе.

Жаль только - жить в эту пору прекрасную

Уж не придется - ни мне, ни тебе.

Вот я только жалею, что жить в эту пору прекрасную мне уж точно не придется, дай бог, что бы вы в эту пору жили. Меня убивают многие вещи. Вот я смотрю на правительство наше и поражаюсь бездарности. Вот если б во Франции Правительство заявило, что оно не знает, что делать с деньгами, его бы уволили сразу. Любая хозяйка знает, что ей делать со своими деньгами, а когда много денег, то она точно найдет, куда их применить. А эти не знают, что делать с гигантскими суммами. Самолеты валятся, а они ни одного нового авиационного завода не построили. Лучше купить старое дерьмо и донашивать его здесь и бить своих людей. И еще такая безмятежность во всех лицах: "У нас стабфонд какой большой". Ребята, это бумажки.

Когда умер Сталин, золотой запас нашей страны составлял 12 тысяч тонн золота. Благодаря Хрущеву и всем прочим руководителям нашей страны съели все, куда потратили - не понятно. Ладно при коммунистах хоть что-то строилось - заводы построили. А мы ведь живем только за счет того, что создавало за долго до нас: мое поколение, моих отцов, дедов. Мы ничего не построили.

Да у нас вся экономика какая-то непонятная. Если на западе нефть дешевеет, то и бензин дешевеет, а у нас нефть дорожает - бензин дорожает, нефть дешевеет - а бензин все равно дорожает. Алчность такая ненасытная до добра не доведет.

А с кино - я считаю, что напрасно говорят о том, что кино не должно быть в рыночной экономике. Если государство не будет поддерживать кинематограф, он сдохнет. Французы это поняли - у них есть министерство, которое субсидирует это кино, англичане это тоже поняли - они субсидируют свое кино. Даже в США субсидируют кино из федерального бюджета. Потому что если этого не будет, мы погибнем от вкуса наших продюсеров. В последнее время вы много видели в наших фильмах, где не было бы разборок, оружия, наркотиков, а нормальная какая-то жизнь людей со своими драмами.

Они не понимают, что не они снимают, что смотрят люди, а люди смотрят то, что они снимают.







Дарья Дягилева
05.05.2007
http://www.peoples.ru

Док. 524487
Перв. публик.: 05.05.07
Последн. ред.: 23.11.08
Число обращений: 99

  • Володарский Эдуард Яковлевич

    • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``